Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Николай СТАРОСТИН

Старостин, Николай Петрович. Нападающий. Заслуженный мастер спорта СССР (1934).

Родился: 13 февраля (26 февраля – по новому стилю) 1902, Москва. Умер: 17 февраля 1996, Москва.

Воспитанник команды московского коммерческого училища братьев Мансфельд.

Клубы: РГО /Российское гимнастическое общество/ Москва (2017–1921), МКС /Московский клуб спорта/ Москва (1922), «Красная Пресня» Москва (1923–1925), «Пищевики» Москва (1926–1930), «Промкооперация» Москва (1931, 1934), «Дукат» Москва (1932–1933), «Спартак» Москва (1935–1936), «Спартак-клубная» Москва (1936–1941).

Играл за сборные Москвы (1922–1935) и РСФСР (1928, 1930).

Чемпион СССР /в составе сб. РСФСР/: 1931. Чемпион СССР /в составе сб. Москвы/: 1923, 1928, 1932. Чемпион РСФСР /в составе сб. Москвы/: 1922, 1927, 1931.

За сборную СССР сыграл в 6 неофициальных матчах, забил 1 гол.

*  *  *

«НИКОЛАЙ СТАРОСТИН НЕ ЗНАЕТ СТАРОСТИ»

Живой легенде нашего футбола исполнилось 93!

Не правда ли, удивительно, что в нашей процветающей футбольной прессе лишь редкие вкрапления связаны с Николаем Петровичем Старостиным? Не перечесть говорунов, заявителей по поводу и без повода, неуемна лавина повторяющихся фраз, а суждений этого единственного в своем роде человека не сыщешь. Добро бы, он слыл горлецом либо грубияном, так нет, напротив, вежлив, корректен, уважителен к репортерскому труду. А ведь он свидетель и участник, по сути дела, всей истории советского, российского, московского футбола, готовый рассказывать о ней, не заглядывая в пыльные летописи и хартии. И уж если сопоставлять события века двадцатого с веком футбольным, что вполне уместно и небезынтересно, то более впечатляющей, характерной фигуры, право же, не обнаружишь. То обласканный советскими властями, то арестант, отбывающий 12-летний срок, удачливый руководитель нашего лучшего клуба и одновременно, на взгляд чиновничьего окружения, подозрительный фантазер, «частник», «нэпман», вынужденный много лет метать бисер перед свиньями и понятый, лишь когда ему уже было под девяносто. Кроме всего прочего, Старостин и поныне в «Спартаке» не просто посиживает на трибуне, а включен и по должности начальника команды, и по знаниям и авторитету во все перипетии своей команды, три года подряд чемпионствуюшей в России.

Вернусь к вопросу, с которого начал. Я имел несколько обстоятельных рабочих встреч со Старостиным, когда предстояло или написать что-либо о нем, либо помочь ему, вечно закрученному, записать воспоминания и мысли. И каждый раз я испытывал неловкость: я был уверен, что все им наговоренное он мог бы прекрасно и без моего участия изложить, да еще сохранив драгоценную русскую речь начала века, ныне почти утраченную, которой он владеет сызмала.

Редкостное для 1937 гола награждение орденом Ленина и «дело Старостиных» в 1942-м. В этих двух противозначных событиях, кроме зловещего пересечения милостей, свалившихся с кремлевского потолка, и Лубянского террора, кроме причуд человеческой судьбы, заключена и одна из разгадок личности Николая Старостина.

Твердое, здоровое, с разветвленными корнями родословное древо: Псковская и Владимирская губернии, в предках егеря и ямщики, старообрядцы и православные, многолюдные дома-крепости, семейные советы. Все это, вместе взятое, произвело на свет, вырастило, воспитало Николая — хозяина. Деловая сметка, практический ум, коммерческое училище братьев Мансфельдов и финансовое образование дали жизненное направление. Как-то я пошутил: «Если бы не советская власть, вы бы директорствовали в банке». Николай Петрович по своему обыкновению погрузился в размышление и, прикинув в уме, ответил: «Нет, на банк бы не потянул, а отделение осилил бы».

Футбол — небесное знамение

В 1918 году явился футбол, как небесное знамение, как предначертание свыше. И произошло что-то, напоминающее химическую реакцию, увлечение, привязанность, страсть, объединившись с задатками хозяйскими, дали человека совершенно необходимого, ценного, редкого — мастера, игрока да еще деятеля, распорядителя кредитов, главу администрации. В этом объединении не было и намека на вынужденность, полная естественность и свобода: все, что было ему под стать, на что способен, Старостин получил. И это тем более удивительно, ведь футбол в двадцатые годы не успел еще завлечь ни народы, ни правителей, ни денежных тузов.

Спросил его, что он считает своим наибольшим достижением. «Прежде всего то, что я и мои три брата всегда были верны одному клубу. И еще то, что я причастен к десяти победам «Спартака» в союзных чемпионатах (две были одержаны во время его лагерного отсутствия, — Л.Ф.) и нескольких — в розыгрыше Кубка».

Такой ответ кого-то заставит недоуменно пожать плечами, очень многие из подвизающихся на футбольном поприще с легкой душой дрейфуют от пристани к пристани, от вымпела к вымпелу, а тут, на тебе, убежденный, закоренелый однолюб, достоинство, украшающее бескорыстного мученика-болельщика, но вовсе не обязательное для тренера или менеджера. И опять-таки полная естественность — как начал Старостин на одном месте, так всю жизнь не представлял себе иной участи. Как это ни странно прозвучит, но «старый» Старостин, знающий в футболе, по его собственному выражению, «почти все», если самую малость его раззадорить, моментально скидывал мантию почетного доктора и кидался в перепалку, выдавая свои пристрастия, зачерпнутые в молодые годы. Он великолепный, красивый любитель, с годами научившийся владеть собой, умеющий гораздо раньше, чем поостынут вокруг него горячие головы, изрекать уравновешенные, безупречные приговоры. Он являет собой — нет, не причудливое, не для отвода глаз, не обманное, а самое что ни на есть натуральное единство романтичности, которую способен высечь футбол, с практичностью, которую он требует для своего благоденствия.

«…Он взял защитника за шиворот»

Будучи человеком действия, прикипев душой к футболу, он и ринулся во все быстрины и омуты ради его процветания. И все-то ему оказывалось по плечу. И «Красная Пресня», предтеча «Спартака», и всевозможные сборные — Москвы, РСФСР, СССР, всюду он капитанствовал (по-современному — руководил) и не то чтобы делал это под нажимом, по требованию со стороны, а был готов к тому и, думаю, ждал, желал очередных многообязываюших назначений. В футбольной пассивной, созерцательной среде не так уж много жаждущих деятельности, помимо поля, еще меньше способных к ней, а отмеченные дарованием такого рода и вовсе наперечет.

Спросил я брата Николая, Андрея, как играл его старший брат. Андрей Петрович ответил так:

— Николай был ярчайшим представителем стиля «бури и натиска». Представьте, — продолжал он со своей тонкой, полумесяцем, улыбкой и сощурив глаза, — бежит он по правому флангу с мячом, и на пути его вырастает защитник. Что, вы думаете, предпринимает Николай? Он берет защитника за шиворот, пользуясь своей немалой силой, переносит его на беговую дорожку и бежит дальше к воротам…

Андрей Петрович хохотал, он надеялся, что шутка принята должным образом, ни в коем случае он не позволил бы ни себе, ни собеседнику обидеть брата.

Николай Петрович, еще продолжающий играть, посещающий службу, замечен, высмотрен, оценен. Влиятельный вождь комсомола А. Косарев втягивает его в создание нового спортивного общества. Поручает разыграть футбольный матч на Красной площади. Спектакль этот смотрит с Мавзолея Сталин, ему нравится, по его соизволению игра продолжается дольше, чем предусмотрено сценарием. Руководя спартаковским обществом в масштабах Москвы, Старостин остается футбольным авторитетом, и ему доверена подготовка матча с басками с условием обязательно победить, ибо до этого проиграли и московское «Динамо», и сборная «Динамо», и дважды тбилисское «Динамо». Усиленный «Спартак» одерживает прямо-таки сказочную победу (6:2). Спустя несколько дней выходят указы о награждениях, и Николай Старостин — кавалер ордена Ленина.

Невиновные храбрее виноватых

Такая головокружительная карьера и в добропорядочных обстоятельствах могла вызвать кривые усмешки завистников. А тут надвинулся зловещий силуэт министра в пенсне, Берия, на беду, неравнодушного с юных лет к футболу, да не вообще к футболу, а к тому, что входил в его епархию, динамовскую. Старостина ему не требовалось выслеживать, он когда-то «лично» играл против него, в Тифлисе, был с ним знаком, знал, как тот умеет «идти на ворота». Хотя репрессии косили слепо, без разбора, мастеров футбола трогать не было принято: потешное войско, что с него взять, пусть носятся с мячишком и развлекают публику.

Но в 1939 году был разыгран матч, который для моего юного довоенного поколения был выше и главнее всех когда-либо виденных. Без каких-либо обоснований, вопреки спортивным законам переигрывался полуфинал Кубка между «Спартаком» и «Динамо» (Тбилиси) спустя три недели после финала. Прошло Бог знает сколько времени с того 30 сентября, но я помню тесно прижатые молодые костлявые плечи нашей компании (четверо на три билета), сдавленное дыхание, дергающиеся колени: никогда ни до того, ни после мне не приходилось «болеть» — без преувеличения — до беспамятства. Для нас решалась не судьба Кубка и «Спартака», решалась судьба футбола в нашем обиходе. Останемся ли мы с ним, как на острове справедливости, или махнем рукой, поставим крест на этой блажи. Не знаю, как бы мы себя повели, если бы у «Спартака» отняли победу. К счастью, он выиграл этот матч. К счастью для нас, сидевших на трибунах. Для Старостиных дни на свободе после этого были сочтены.

«По своей наивности…» Оговорка из книги Николая Старостина, книги-исповеди. Не знаю, шептал ли ему тогда кто-нибудь на ухо предостережение: «Отдайте Кубок, пусть подавится, а то не ровен час…» Невиновные храбрее виноватых. Старостин ломил напролом, его вела даже не преданность футболу (к чему высокие материи!), а простое ощущение, что футбол никак не может оказаться под подозрением, быть наказуемым, он же никаких угроз в себе не таит. А то, что шепот за плечами, так что удивительного, если родной «Спартак», где он председатель правления клуба, два года подряд всем наперекор присваивает и чемпионское звание, и Кубок. В тридцать девятом, когда навязали ту переигровку, Николаю Старостину, кавалеру высшего ордена, знаменитому на всех стадионах страны и за их пределами, всего 37, силушка играет, замыслы тешат, любой управленческий, хозяйственный вопрос разрешим, вот он и верит, что оттащит любого, кто вознамерится помешать, за шиворот с пути.

Орден Ленина и арест — в его жизни рядом, на одной нити.

Провидец

С осени 1954 года, сразу после реабилитации, Николай Петрович как заделался начальником команды «Спартак», так и продолжал им быть с годичным перерывом. А в том перерыве «Спартак», напомню, как раз и загремел в первую лигу.

Но с него достаточно, его не соблазнить высокопоставленными связями («у нас есть болельщики в верхах, но от них одна морока, а толку никакого»), почетным представительством в президиумах и комитетах, показными затеями. У него — команда. Он в книге назвал футбол не профессией своей, а смыслом жизни. Такое ощущение исключает светскость, возвращает человека к самому себе.

С прибавлением возраста в уважении начинает посверкивать восхищение. Ну, допустим, человек, которому девяносто, пересаживается с самолета на самолет, летает по всему свету, хотя молоденькие крепыши рядом с ним скрипят и вздыхают, мучаясь кочевой жизнью. (Проведал я недавно по телефону Николая Петровича, спросил полагающееся: «Как поживаете?», и ответом было: «Все плохо, разве что здоровье не беспокоит»). Предположим, за ним тянется слава, что быстрее его никто не умеет в уме переводить одну валюту в другую (о себе он нередко говорит — «финансист»). В конце-концов все это можно объяснить исключительностью, феноменальностью.

Был случай, собрали в ЦК на Старой площади очередное совещание — «О задачах советского футбола». Взял слово в прениях Николай Петрович, его обычно слушают в тишине. А за несколько дней до совещания в «Футбол-хоккее» была напечатана моя статья под названием «Футбольное дело», в которой я завел речь о жизненном, хозяйственном укладе команд. И вдруг Николай Петрович пошел ссылаться на эту мою статью, напирая на то, что «дело» в наше время самый накипевший вопрос.

В этом здании ужасно не любили, если внимание отвлекалось от здешних, заранее заготовленных постановлений и указаний. И я уже заметил, что из президиума и на оратора, и на меня бросают неприязненные, осуждающие взгляды. Под «футбольным делом» Старостин подразумевал неотвратимость перехода к профессионализму, который в высокоидейных партийных кругах расценивался как «реставрация капитализма».

На протяжении десятилетий на Николая Старостина смотрели, как на уникум, хотя бы потому, что некого было поставить рядом с ним из начальников команд — по-нашему, а по-западному — менеджеров. Их не искали, им не придавали значения, сменялись случайные, безликие фигуры, а всю власть отдавали тренерам, что было удобнее для начальства, которое управляло, балуясь, ни за что не отвечая и не рискуя собственным карманом.

Его часы никогда не врут

Самим фактом своего существования в должности начальника Старостин напоминал, взывал, убеждал, втолковывал, что неладно, глупо, неуклюже, лживо устроены отношения как в клубах, так и в масштабе федерации. Его с удовольствием слушали на разных совещаниях (красно говорит!), читывали его статьи и книги, но никто и не подумал прислушаться к глубокоуважаемому чудаку, куда как удобно было отмахнуться, обозвать его свысока старинным, инфантильным, сочинителем иллюзий.

И все-таки всех скептиков, нерадивых, лодырей, всю невежественную бестолочь Николай Петрович переждал, вынес, вытерпел. Ко дню общего согласия, в конце восьмидесятых, что без реорганизации клубам не прожить, он пришел со своими давным-давно выношенными убеждениями. И оказался моложе молодых. И это выше бросающейся в глаза возрастной феноменальности, это выигрыш разума, умение жить по часам, которые не врут.

Лев ФИЛАТОВ

Газета «Комсомольская правда», 25.02.1995

*  *  *

ХРАНИТЕЛЬ СПАРТАКОВСКОГО ОЧАГА

Однажды, в августе 79-го, дома у Николая Петровича Старостина на улице Горького я спросил его:

— Почему больше всего людей в нашей стране болеют за «Спартак»?

30 июля 1933 года. Москва. Перед началом матча СССР - Турция. Два капитана. Справа — Николай Старостин.

— Видите ли, Леонид, на этот счет существует несколько гипотез, — ответил Старостин. — На мой же взгляд, решающую роль сыграло то обстоятельство, что динамовский и армейский клубы родились в 1923 году, а спартаковский — на 12 лет позже. В семье же — и футбольная, вероятно, не исключение — особые симпатии обычно питают к младшему ребенку, окружая его постоянной заботой и вниманием. К тому же стиль «Спартака» — изящный, техничный, комбинационный, атакующий, строившийся на мыслящих игроках, сразу пришелся по вкусу поклонникам футбола, а непредсказуемость спартаковского характера их страшно интриговала.

Через месяц на установке в Киеве перед матчем, ставшим в чемпионате ключевым, Старостин, как всегда, взял слово после Константина Ивановича Бескова:

— Во-первых, вы знаете, как будет играть Киев, а Киев не знает, как будет действовать «Спартак». Во-вторых, десять лет назад «Спартак» здесь выиграл и стал чемпионом. После этого «Спартак» здесь не выигрывал и чемпионом не был. И, наконец, третье. Сегодня вы посмотрели фильм «Каскадеры». Так берите же пример с героев картины: рискуйте на поле, ведите себя, как настоящие спортсмены — ноги в игре не прячьте!

У меня, как, впрочем, и у игроков, мурашки побежали по спине. Мог ли в тот день «Спартак» проиграть? Конечно, нет!

— Всегда хочется, чтобы заключительное слово было свежим, кратким и, если так можно выразиться, восклицательным, — говорил мне на обратном пути в купе за чашкой индийского чая Николай Петрович.

Что самое удивительное, по мнению футболистов разных поколений, он действительно никогда не повторялся. А однажды перед матчем с московским «Динамо», как рассказал мне Геннадий Логофет, Симонян, определив тактику и стратегию игры, обратился к начальнику команды с риторическим вопросом: «У вас есть что-нибудь добавить?» Наступила непривычная напряженная пауза. И вдруг неожиданно для всех Старостин свернул газету, на которой делал пометки для своей речи, и с криком: «Ух уж это «Динамо»!» прибил муху, жужжавшую на оконном стекле. Игроки все поняли, и на этом собрание закончилось.

Конечно, Старостин был причастен к той победе над «Динамо», как, впрочем, ко всем успехам красно-белых, хотя провел в чемпионатах страны лишь один матч и никогда «Спартак» не тренировал. Но кому доверить место на капитанском мостике спартаковского корабля, определял именно он. И практически безошибочно. Так было, например, в 1960 году, когда Старостин во всех инстанциях, в том числе и в горкоме КПСС, настоял на том, чтобы старшим тренером команды стал 33-летний Никита Симонян, только вчера повесивший бутсы на гвоздь. Так было в 1977 году, когда вопреки традиции и наступив в интересах дела на горло собственной песне, Старостин впервые доверил бразды правления родным клубом динамовцу Константину Бескову. Он был уверен, что опыт и доскональное знание предмета позволят Бескову поднять «Спартак» со дна, на которое он опустился за год отсутствия самого Николая Петровича. Так было и в 1989 году, когда преемником Бескова стал 35-летний Олег Романцев, хотя многие авторитетные специалисты не скрывали желания тренировать «Спартак».

Для Романцева же приглашение Старостина явилось приятным сюрпризом. Однако это не помешало ему в том же году завоевать вместе с командой золотые медали и тем самым оправдать доверие патриарха клуба. Пройдет совсем немного времени, и Старостин вскоре после развала Союза сумеет не только сохранить костяк «Спартака», но и, по-хозяйски распорядившись деньгами, по рекомендации Романцева приобрести Онопко, Ледяхова, Пятницкого, Рахимова, Касумова, Цхададзе, Чернышева, Никифорова, Цымбаларя, Кечинова…

Я всегда поражался, с какой необыкновенной легкостью он находил общий язык с игроками, которые годились ему в правнуки. С другой стороны, футболисты, независимо от возраста, готовы были часами слушать — будь то в Тарасовке, в электричке на пути с базы до Ярославского вокзала или в автобусе — потрясающие рассказы Старостина, в одном из которых он как-то признался, что нарушил спортивный режим лишь раз в жизни: «Когда на собственной свадьбе вкатили в меня бокал пива!» Хотя однажды на банкете в Ирландии Старостин выпил два айриш кофе, не подозревая, что в нем, кроме взбитых сливок, есть виски. По пути в гостиницу он распевал русские песни, а когда на следующее утро ему рассказали, из чего состоит кофе по-ирландски, Старостин воскликнул: «Ах ты, нечистая сила! То-то, смотрю, меня «на песняка» потянуло»! Шутки шутками, а со Старостиным команда чувствовала себя как за каменной стеной.

1958 год. Ноябрь. Лужники. Матч за золото «Спартак» - «Динамо» (Киев). На табло — 2:2. Начальник отдела футбола Всесоюзного спорткомитета Гранаткин, не сомневаясь в ничейном исходе, обращается к Старостину: «Николай Петрович, переигровку назначаем на 12-е». — «Побойтесь Бога, Валентин Александрович. Дайте время дух перевести. Переигрывать надо по крайней мере 13-го». — «Ни в коем случае», — стоит на своем Гранаткин. И их нешуточный спор превращается в перепалку. Тут Симонян с левого фланга подает угловой, и Сальников переправляет мяч в сетку. 3:2 и шесть минут до конца. «Вот теперь, товарищ Гранаткин, можете назначать переигровку на 12-е», — мгновенно реагирует на происходящее Старостин и, радостный, спешит поздравить «Спартак», в чьей победе он уже не сомневался.

Он до конца дней верил в свою команду — недаром любил повторять: «Нынче наши им пропишут!» Только «прописывать», то бишь побеждать на международной арене супербогатые клубы, «Спартаку» становилось все труднее и труднее. И после крупного поражения от «Барселоны» Старостин признался мне, что мечтает о том времени, «когда над «Спартаком» возьмет шефство какой-либо отечественный финансовый магнат». Сегодня такое время наступило. Только, к нашему величайшему сожалению, хранитель спартаковского очага до него не дожил…

Леонид ТРАХТЕНБЕРГ

Газета «Спорт-Экспресс», 26.02.2002

*  *  *

СОВЕСТЬ РОССИЙСКОГО ФУТБОЛА

26 февраля исполнилось бы сто лет Герою Социалистического Труда, заслуженному мастеру спорта Николаю Петровичу Старостину. О Николае Петровиче написано много книг, статей, воспоминаний. Он и сам опубликовал несколько книг. И все-таки для полного портрета этой незаурядной личности, Человека с большой буквы, думается, не хватает каких-то деталей. По просьбе нашего корреспондента недостающие штрихи постаралась восполнить дочь Николая Петровича Елена Николаевна.

В ПАСПОРТЕ БЫЛА НЕТОЧНОСТЬ

— Елена Николаевна, уточните, в каком же году на самом деле родился Николай Петрович? Дело в том, что бывший вратарь «Спартака» и журналист «Советского спорта» Алексей Иванович Леонтьев, с которым я долго работал в одном кабинете, уверял, что в паспорте вашего отца год рождения был указан 1898-й.

— Папа родился в 1902 году, хотя в его паспорте действительно одно время было указано, что он родился на четыре года раньше. Эта неточность, по словам самого папы, объяснялась тем, что во время ссылки какой-то сердобольный начальник лагеря распорядился прибавить папе лишних четыре года с тем, чтобы спасти от таких тяжелых работ, как лесоповал.

— Николая Петровича арестовали, когда ему было 40 лет. Тогда вы были маленькой девочкой и, возможно, не помните этого печального события.

— Почему же? Все было, как в фильмах о тех временах. Тогда мне было 7 лет, и многое я уже понимала. В памяти, например, запечатлелось, как ночью к нам в трехкомнатную квартиру на Спиридоньевке со стуком ворвались незнакомые дяди, в темноте фонариком осветили все уголки, затем увели папу, опечатали две комнаты, а нам с мамой и старшей сестрой Евгенией разрешили жить в девятиметровой комнате. Обыск, кстати, продолжался еще двое суток. Из квартиры были вывезены мебель, картины, другие ценные вещи. По-моему, остался только один большой стол, который нелегко было вытащить. Позже, когда папа был реабилитирован, мама обратилась в суд, но ей вернули только ее приданое — спальный гарнитур. Жалко, конечно, картины. Папа с юношеских лет увлекался антиквариатом, особенно живописью, часто ходил в художественные салоны, покупал хорошие картины. Не исключаю вероятности, что некоторые из них и сейчас украшают квартиры семей бывших чиновников.

РАСПЛАТА ЗА ПОПУЛЯРНОСТЬ

— А в чем обвинили Николая Петровича и его братьев?

— Повод для ареста нашли какой-то ерундовый — то ли за анекдот, рассказанный папой, который расценили как антисоветский, то ли за то, что он дал закурить немецкому военнопленному, которых в Москве в 1942 году было много.

— Но ведь за анекдот могли посадить только Николая Петровича, а не всех братьев?

— Это, повторяю, был только повод, который, похоже, долго искали. Как считал сам папа, большая популярность «Спартака» и его руководителей не давала покоя покровителю «Динамо» главному палачу Берия, по указанию которого и было сфабриковано «дело Старостиных». Суть его в том, что папа с братьями якобы вступил в сговор с врагом народа, тогдашним секретарем комсомола Косаревым, готовившим покушение на Сталина и других руководителей партии. Косарев, как известно, был расстрелян, а папу и трех его братьев, жену Андрея Петровича Ольгу Николаевну арестовали и разбросали по разным лагерям. Кстати, Ольга Николаевна, цыганка по национальности, не только жива, но до сих пор танцует в театре «Ромэн».

— А вашу маму оставили в покое?

— Слава Богу, ее не тронули. Хотя после ареста папы она проявляла активность, куда-то ходила и писала, пыталась доказать ошибку чекистов.

— Николай Петрович после суда был отправлен на Север, в Котлас, в Коми АССР. Когда вы об этом узнали?

— Не сразу. Мама, правда, видела отца то ли в суде, то ли на пересыльном пункте, когда его отправляли по этапу. Первое письмо от папы получили то ли из Котласа, то ли из Ухты. Но к тому времени мы знали, куда его направили, причем об этом нам сообщали даже незнакомые люди, которые видели его по пути на Север. А в 1945 году папу перевели на Дальний Восток, где ему жилось уже полегче.

— У вас, дочери «врага народа», были осложнения в школе, при поступлении в институт?

— В школе, которую я закончила с медалью, ко мне относились нормально. А вот потом возникли трудности. Я мечтала поступить в Бауманское техническое училище, но у меня даже документы не приняли. Пришлось искать институт, в котором на графу о родителях не обращали особого внимания. Так я поступила в химико-технологический институт имени Менделеева, хотя первоначально такого желания не было.

ВЫСОКОЕ ПРИЗНАНИЕ ЗАСЛУГ

— Незадолго до смерти Николаю Петровичу было присвоено звание Героя социалистического труда. Как он отреагировал на это? Не увидел ли в этом извинения государства за несправедливое наказание?

— Был доволен. При случае охотно прикалывал золотую звезду на лацкан пиджака и, на мой взгляд, присвоение высокого звания расценивал как признание государством его заслуг, а не как извинение. Ведь государство, по его мнению, извинилось перед ним еще в пятидесятые годы, когда реабилитировало его, вернуло награды, восстановило в звании заслуженного мастера спорта.

— В этой связи мне вспомнился замечательный журналист «Советского спорта» Александр Яковлевич Витт, который так же, как и Николай Петрович, был безвинно осужден и много лет просидел в лагерях на Севере, затем трудился в жарких степях Казахстана. Тем не менее он считал, что с ним обошлись справедливо. А как вспоминал Николай Петрович об этих двенадцати годах, проведенных в заключении?

— С психикой у него всегда было нормально. Даже перед самой смертью, лежа в постели, он собрал нас всех и сказал: «Смотрите, как умирает Старостин» — и спокойно в последний раз закрыл глаза. Тем не менее никакой озлобленности по отношению к социалистическому строю он не проявлял. Возможно, сказалось и то, что в отличие от братьев тюремная жизнь у него протекала относительно спокойно. Дяде Пете в лагере, например, отбили легкие, и по возвращении в Москву он заболел туберкулезом, ему также ампутировали ногу. А папа, как известно, прожил почти сто лет. Возможно, повторяю, сказалось и то, что за девять лет до освобождения на Дальнем Востоке он тренировал команду «Динамо» и был относительно свободен — даже ездил с ней в разные города. Да и мы с мамой приезжали к нему.

Зато следователей с Лубянки он с негодованием вспоминал чуть ли не до последних дней. Он часто рассказывал, как его подолгу держали в одиночной камере, как ночью не разрешали спать. Это были страшные пытки, наверное, пострашнее, чем избиения, после которых человек терял сознание и хотя бы ненадолго выключался из страшной действительности.

— Я читал в книге Николая Петровича, что в начале 50-х годов он добрался даже до дома.

— Такой случай действительно был. В те годы меценатом клуба ВВС был сын Сталина Василий, который захотел, чтобы его футбольную команду тренировал мой папа. И вызвал его в Москву. Но в КГБ узнали об этом, снова арестовали отца и отправили к месту отсидки. Но Василий Сталин перехватил папу по дороге, прислал за ним специально самолет и поселил его в своем особняке на Гоголевском бульваре. Однако КГБ был все-таки сильнее сына Сталина, и в итоге полного освобождения папе пришлось ждать еще несколько лет.

НЕПРЕРЕКАЕМЫЙ АВТОРИТЕТ

— Как Николай Петрович воспитывал вас?

— Он вернулся в Москву, когда я была уже студенткой, так что у меня и у сестры уже сложились свои взгляды на жизнь. Но детей он всегда любил. По крайней мере, внукам старался дать то, что не смог дать нам, когда мы были маленькими. Особенно это проявлялось во время зарубежных поездок, откуда обязательно он всем привозил подарки.

1937 год. Отъезд на Рабочую олимпиаду в Антверпен. В окне вагона — братья Старостины. Внизу — Андрей (слева) и Пётр. Вверху — Александр (слева) и Николай.

— Слышал, что у Николая Петровича в семье был такой непререкаемый авторитет, что его побаивались даже братья?

— Это так. Моего папу главой семейства признавали не только мы с мамой и сестрой, но и его братья и сестры. Это объяснялось прежде всего тем, что их отец умер, когда Николаю Петровичу было всего 18 лет и на его руках оказались младшие три брата и две сестры. И он для них стал новым отцом. В свою очередь мои дяди и тети по достоинству оценили заботу старшего брата и даже когда сами стали взрослыми, всегда считались с его мнением, признавали его главным в семье и при решении серьезных вопросов даже побаивались лишний раз возразить ему.

В роду Старостиных любили семейные застольные встречи. Чаще всего собирались у нас, и тамадой всегда был папа, который много говорил. Но главное, все его слушали. И не только потому, что он был хорошим рассказчиком, а скорее потому, что он был старшим, которого не принято перебивать.

— Но сам-то Николай Петрович, как известно, был аскетом?

— Папа действительно не пил, не курил. И это нередко сковывало моих родственников за столом. Зато после папиного ухода они позволяли себе расслабиться.

— А вашу маму Николай Петрович сильно любил?

— Очень сильно. Порой даже мы, привыкшие к его заботам, удивлялись и восхищались его трогательному вниманию. Особенно по случаю каких-нибудь праздников. Помнится, в мамин день рождения он преподнес ей вместе с букетом цветов четверостишие собственного сочинения: «Твои глаза — как диадемы, и, в сердце нежность затая, я подношу вам хризантемы».

ПРОГУЛКИ ВМЕСТО ПОЕЗДОК

— А как он проводил свободное время?

— За 40 лет работы в «Спартаке» он ни разу не был в отпуске. Лет до 85 мы и дома-то видели его редко — многочисленные поездки, сборы. И только в последние годы стал ежедневно приходить домой пораньше: войдет в квартиру, поставит портфель на комод и отправляется на прогулку. У него был свой маршрут — от Пушкинской площади до Никитских ворот. «Папа, но ты же устал, с утра наверняка ничего не ел. Поэтому сначала отдохни, перекуси, а уж потом иди гулять», — обычно говорила я ему. Но уговорить его было невозможно, отвечал: «Пойду прогуляюсь, пока голодный». После ужина он уходил в свой кабинет, где перечитывал газеты, а он подписывался, наверное, на все периодические издания, в 21 час появлялся в гостиной, усаживался у телевизора и смотрел любимую программу «Время». Дома он ел по два раза в день — завтракал и ужинал. Все боялся растолстеть, поэтому, вставая из-за стола, обязательно измерял свою талию. Семейные разговоры, как правило, проходили во время чаепития. Папа охотно рассказывал нам все последние новости, и мы знали, кто в «Спартаке» женился, у кого ребенок родился, кто получил квартиру, а кто травму. Да, забыла сказать, что папа любил порядок в квартире. Поэтому перед его приходом мы бегали по комнатам и протирали тряпочками даже то, что блестело, раскладывали вещи по местам.

— А вы все время жили с родителями в одной квартире?

— Практически да. Только в последние годы мы от них переехали. А желание жить вместе проявляла мама, которая считала, что в пятикомнатной квартире места всем хватит.

— У вас была дача?

— Своя дача появилась только в 1975 году после смерти мамы. К тому же у нас с сестрой Евгенией выросли дети. А до этого мы снимали дачу, чаще всего в Тарасовке, рядом со спартаковской базой.

— Николай Петрович, если не ошибаюсь, ездил только на служебной машине?

— Своей машины у него и в самом деле никогда не было. Да и на служебной он ездил только в последние годы, а так предпочитал ходить пешком или пользовался общественным транспортом. Тем не менее однажды у него угнали служебную иномарку. Причем, как рассказал водитель Анатолий, произошло это в течение пяти минут, пока он поднимался зачем-то в свою квартиру. Машину, насколько мне известно, так и не нашли. И не знаю, чем закончилась эта история. Но, по-моему, папа, переживавший не столько за угнанную машину, сколько за водителя, как говорят, спустил дело на тормозах.

— Известно, что братья Старостины были большими любителями охоты, собак. К Николаю Петровичу это тоже относилось?

— Ни охотой, ни рыбалкой он не увлекался. А вот собак любил, хотя и считал, что в московских квартирах их содержать нельзя. Любовь к собакам в роду Старостиных была в крови — когда-то в ярославской деревне у них была даже псарня. Но условия теперь другие, тем не менее любовь к этим животным сохранилась. Например, недавно мой кузен, сын Петра Петровича Андрей, после смерти собаки даже перенес инфаркт. А вот кошек у нас не только не любили, но даже побаивались. Дело в том, что в детстве они видели, как на их псарне кошки нападали на щенят и вырывали им глаза.

БАРЕЛЬЕФ ГОТОВ, НО БУДЕТ ЛИ ОН УСТАНОВЛЕН?

Затянувшуюся беседу Елена Николаевна завершила словами: «Все проходит, и это пройдет», — любил повторять папа».

В центре Москвы, на Тверской улице открыта мемориальная доска в честь знаменитого советского футболиста, основателя спортивного общества «Спартак» Николая Петровича Старостина. Памятная доска будет располагаться на фасаде дома номер 19 по Тверской улице, где на протяжении 30 лет жил прославленный футболист, вся жизнь которого была связана с клубом «Спартак». На мемориальной доске, выполненной из бронзы, изображен профиль Старостина, а вокруг его головы лавровый венок, который венчает эмблема девятикратного чемпиона России по футболу. На церемонии открытия памятной доски, автором которой стал архитектор Анатолий Вечуков, присутствовал мэр Москвы Юрий Лужков, председатель Госкомспорта Павел Рожков и известные в прошлом футболисты Никита Симонян и Владимир Маслаченко. «Это событие становится особенно важным: Старостин был великим спортсменом и общественным деятелем, который активно участвовал в развитии футбола в СССР и в России», — сказал московский градоначальник.

В точности этих слов вроде бы сомневаться не приходится. Но бывают исключения. В данном случае память о Николае Петровиче, которая наверняка еще надолго останется в сердцах тех, кто имел счастье встречаться с этим замечательным человеком. Если о палачах и следователях, пытавших когда-то несправедливо обвиненных людей, помнят только их жертвы, то к таким людям, как Старостин, так же, как к его любимому Пушкину, не зарастет народная тропа. Особенно после того, как на доме № 19 по Тверской улице, в самом центре столицы — родного города Старостина, установят мемориальную доску.

— Если установят, — засомневалась Елена Николаевна. — Ведь памятный бронзовый барельеф давно готов и ждет своего часа в мастерской скульптора, футбольный клуб «Спартак» заплатил за него 8 тысяч долларов. Но все, оказывается, упирается в какое-то разрешение, которое опять же вроде бы уже подписано мэром Лужковым, но было утеряно одним из многочисленных чиновников. Выходит, бумажка всему голова.

ЗАБАВНЫЙ СЛУЧАЙ

Никита Симонян:

— Как-то на базе в Тарасовке мы заканчивали тренировку игрой в квадрат. Одним из водящих был Сальников. Это был очень техничный футболист, но в тот вечер он долго не мог перехватить мяч, и подошедший к нам Николай Петрович не выдержал и громко расхохотался: «Серега, тебя совсем измочалили, а ты все никак не можешь отобрать мяч?» Сальников остановился, посмотрел в сторону Старостина и выпустил в него очередь нецензурной брани. Все оцепенели и ждали, что же будет дальше. А Николай Петрович захохотал еще громче, повалился на землю, задрав ноги, как мальчишка. Сальников подошел к нему: «Делайте со мной, что хотите, Николай Петрович, но сначала извините меня, я такой дурак! В пылу становлюсь сумасшедшим». «Ладно, иди. Знаю я тебя шалавого, — пожалел Сергея Старостин».

Анатолий Коршунов:

— В 1962 году «Спартак» проводил сбор на Кипре, где, как известно, есть на что посмотреть. Однажды после напряженной утренней тренировки нас повезли на древние раскопки. Было жарко, к тому же сказывалась усталость, поэтому мы думали только о том, когда же закончится экскурсия. Но гид честно выполнял свои обязанности, а мы, как стадо баранов, плелись за ним, как за пастухом. Вдруг кто-то заметил отсутствие в группе Николая Петровича. Остановились, посмотрели по сторонам и увидели такую картину: на автомобильную стоянку подъехала очередная группа туристов, из автобуса вышли 20 манекенщиц из Израиля, и вот ими-то, длинноногими красавицами, залюбовался начальник нашей команды. Валентин Ивакин не выдержал и крикнул: «Николай Петрович, не отставайте, нас ждут раскопки». «Валентин, какие раскопки, когда тут такие попки?» — отреагировал Старостин.

Елена Старостина:

Папа не мог терпеть грязной обуви, и дело нередко доходило до того, что он брал сапожную щетку и начинал наводить блеск на ботинках, сапогах, туфлях. Однажды к нам приехал сапожник «Спартака». Пока мы беседовали с ним в гостиной, папа вышел в прихожую, взял грязные ботинки сапожника и стал их приводить в порядок. Когда сапожник увидел в руках начальника команды свою обувь, то чуть в обморок не упал. Зато потом он всегда приходил к нам в начищенных ботинках.

Геннадий ЛАРЧИКОВ

Газета «Советский спорт», 26.02.2002

*  *  *

ЛЕГЕНДАРНЫЙ СТАРОСТИН. ГОДЫ ССЫЛКИ В АЛМА-АТЕ

Легендарного Николая Петровича Старостина ветераны казахстанского футбола, игроки алматинского «Динамо» 50-х годов Борис Каретников и Иван Гилев до сих вспоминают с благодарностью.

Почти всю свою долгую жизнь Николай Петрович Старостин был культовой фигурой советского спорта. В начале 30-х он был капитаном сборной Совестского Союза, позже был создателем спортивного общества «Спартак». Футбольный клуб «Спартак» (Москва) — также детище Старостина.

А еще он, коренной москвич был сослан на 12 лет. Два года ссылки Николай Петрович провел в Казахстане. Современники Старостина считает, что он был словно бельмо в глазу одиозного министра внутренних дел Лаврентия Берия, опекавшего общество «Динамо». В Алма-Ату создатель «Спартака» попал в 50-е годы благодаря усилиям местных спортивных чиновников. Селить его пришлось тоже с ухищрениями:

— Николая Петровича поселили там, где сейчас район «Тастак», — вспоминает Борис Каретников. — Но тогда, в начале 50-х годов это был не город, а уже Алма-Атинская область. Так вот, Николаю Петровичу разрешили жить только в области. Ему там определили домик, и он там жил.

Борису Каретникову и другому ветерану казахстанского футбола Ивану Гилева довелось тренироваться у мэтра.

По словам учеников Николая Петровича, он всегда выглядел свежо и был молодым, даже не смотря на возраст.

— Старостин упражнения вместе с нами выполнял, — вспоминает Иван Гилев. — Мы молодые были, а ему 54 год. Николай Петрович нам не уступал. Если мы бежали отрезки, он с нами рядом был, рядом все время.

По иронии судьбы Старостин работал в Алма-Ате с командой «Динамо» из ведомства ненавистного Берия.

— Какое у него было питание? — перспрашивает Иван Гилев. — Кефир, батон и ливерная колбаса. Он был подтянут, сухощавый. Он здорово за собой следил, не опускался.

В 54-м Старостина реабилитировали, и он мог возвращаться домой, в Москву. И тогда Николай Петрович позволил себе то, чего прежде никогда не делал.

— Он пошел бутылку шампанского купил, разлил всем и налил себе полстакана и выпил впервые в жизни шампанское, — продолжает Борис Каретников. — Дал себе впервые в жизни слабинку выпить.

В то время, когда Старостин заканчивал дела с переоформлением документов, футболисты алма-атинского «Динамо» были на турнире в Джамбуле и жили в вагончике на железнодорожной станции.

— Мы узнали, когда шел поезд Алма-Ата — Москва, в котором ехал Николай Петрович Старостин, — говорит Борис Каретников. — Остановили этот поезд, этот состав, организовали митинг и на полтора часа мы задержали весь состав.

Для ветеранов алматинского «Динамо» Бориса Каретникова и Ивана Гилева тренировки великого Старостина стали лишь небольшой частичкой их жизни. Но они и сейчас, спустя полвека благодарны судьбе за эту самую частичку.

Андрей ЖАРКОВ

«Наш спорт» (Казахстан), 28.04.2003

*  *  *

ДЕД ЧАПАЙ
«Советский спорт», 17.07.2010
Николая Петровича Старостина в «Спартаке» звали за глаза Чапаем. Бог его знает, откуда это пошло, но говорят, что первопричины надо искать в нашумевшем в свое время телефильме «Орлята Чапая». Так или иначе, Старостин - это тот человек, который является мне и отцом, и старшим братом, и воспитателем. Человеком, в честь которого я назвал своего младшего сына. Подробнее ››

© Сборная России по футболу