Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Евгений ЛОВЧЕВ

Ловчев, Евгений Серафимович. Защитник. Мастер спорта СССР международного класса (1974). Заслуженный мастер спорта России (2004).

Родился: 29 января 1949, поселок Крюково Московской области.

Воспитанник московской команды «Буревестник» (первый тренер – Иван Кочетков) и футбольного отделения ДЮСШ «Юность» Дзержинского р-на г. Москвы (тренер – Евгений Лапин).

Клубы: «Спартак» Москва (1969–1978), «Динамо» Москва (1979–1980), «Крылья Советов» Куйбышев /ныне – Самара/ (1980).

Чемпион СССР: 1969. Обладатель Кубка СССР: 1971.

Лучший футболист СССР (по результатам опроса еженедельника «Футбол») 1972 года.

За сборную СССР сыграл 52 матча, забил 1 гол.

(За олимпийскую сборную СССР сыграл 12 матчей.*)

Бронзовый призер Олимпийских игр 1972 года. Участник чемпионата мира 1970 года.

*  *  *

РАЗРУШИТЬ, СОЗДАТЬ, ЗАВЕРШИТЬ!..

Лучший футболист 1972 года спартаковец Евгений Ловчев с тринадцати лет играет защитником, т. е. с тех пор, как стал выступать за команду мальчиков футбольного отделения ДЮСШ «Юность» Дзержинского района столицы.

Те, кто считают, что Ловчеву повезло — он, не играя в дубле, сразу занял место 35-летнего левого защитника Анатолия Крутикова в основном составе «Спартака», — ошибаются. У этого везения есть название: самоотречение во имя футбола. Во всем — в игре, в быту, во взаимоотношениях с близкими и знакомыми. Недаром Симонян, пригласивший в 1969 году 20-летнего Ловчева в московский «Спартак», с уважением называет его «преданнейшим футболу человеком».

В его игре много страсти, вдохновения, юношеского желания сражаться до конца. Он играет всегда надежно. И в своем клубе, и в сборной СССР. Именно поэтому даже в неудачном для «Спартака» сезоне 1972 года Евгений Ловчев по праву стал лучшим футболистом страны.

— Скажите, Евгений, когда вы почувствовали себя игроком высшей лиги?

— Вернее, игроком московского «Спартака». Я болел за «Спартак», мечтал играть в этой команде и буду в ней до тех пор, пока нужен. Выходит, я всегда-верил, что смогу играть в основном составе. Ну, а первое испытание выпало мне уже в 1969 году, на предсезонном сборе в Сочи. Тогда я впервые вышел на контрольный матч с «Днепром». В один из моментов ошиблись наши центральные защитники, выпустили один на один с вратарем нападающего днепропетровцев. Я догонял его со своего фланга, проигрывая метра четыре. Уже в штрафной площади удалось настичь форварда и в подкате выбить мяч. И тут я услышал, как Николай Петрович Старостин громко сказал кому-то у бровки поля: «Ну, скоростина!». В то мгновение я был счастлив. Ведь так хотелось доказать тренерам, что они не ошиблись во мне!

— В 1969 году в составе «Спартака» вы стали чемпионом страны. И тогда же впервые надели футболку игрока сборной, участвовали в отборочном турнире мирового первенства. Завидное начало для перворазрядника…

— А я и мечтал о многом. Только не подумайте, что я хвалюсь. Но если отдаешь все силы борьбе, если измеряешь каждый свой шаг интересами команды, если отказываешь себе постоянно в большом и малом, то почему прямо не говорить об этом? Я ненавижу зазнайство и трусость, но не знаю, лучше ли ложная скромность и самоуверенность. Не давать повода говорить о тебе плохо — это еще не значит быть хорошим, самым нужным.

Почему был взлет в 1969 году? Потому что был в команде истинно спартаковский дух, истинно спартаковская игра. Я хотел играть в этой команде, потому что знаменитые игроки ее были для меня олицетворением мужества, благородства, таланта. Вот почему каждое слово тренера, любое игровое задание считал законом, военным приказом, если хотите, не выполнить который просто невозможно. И коли меня оставили в основном составе, пригласили в сборную, значит, я чего-то достиг. Зачем же мне говорить: «Я и не мечтал об этом…»? Нет, именно мечтал! Как мечтаю сейчас о будущих больших победах «Спартака».

— После такой горячей исповеди, Евгений, с вас еще больше спросят тренеры «Спартака» и сборной СССР, да и рядовые любители футбола.

— Пока играю, готов держать ответ. От того, что сказал, не отступлюсь. Ведь я говорю о самом дорогом в моей
жизни. Я никогда, например, не держал в руках сигареты, не знаю даже вкуса водки или вина. Стараюсь в каждом матче доказывать свою необходимость команде. Иначе какой же ты спартаковец, игрок сборной?

— Нередко слышишь, что крайнему защитнику играть легче: мол, его основное дело — просто разрушать чужие замыслы.

— Не так-то это все просто — персональная опека, позиционная игра, предугадывание ходов… Кажется, еще Борис Андреевич Аркадьев сказал, что место крайнего защитника самое трудное. Все зависит от того, каков этот защитник. Один ограничивается тем, что только разрушает. Другой же, овладев мячом, стремится создать партнерам наилучшую возможность для ответного наступления. Третий успевает не только разрушить и создать, но и принять участие в завершении атаки.

— Вам пока удачно удается это сочетать. Расскажите, пожалуйста, подробнее, что значит «разрушить»?

— Я много работаю над скоростью, считаю, что скорость — мой конек. Я просто бегу чуть сзади крайнего нападающего, не пускаю его в центр, думаю: «Беги себе по краю, я всегда тебя догоню… или в крайнем случае выбью мяч в аут». Тут моя задача — просто выбить мяч.

А при аутах, когда мяч летит вдоль бровки, стараюсь сыграть наперехват, иду на опережение. Эа что и достается от соперников в каждой игре. Опередил — и сразу чувствуешь толчок сзади или что-нибудь похуже. А что делать, если моя игра в основном на перехвате? Вот говорят: тактика мелкого фола. Я глубоко убежден, что мне от нападающих перепадает значительно больше, чем им от меня. Приходится терпеть. Пока в высшей лиге ни один судья ни разу не показывал мне желтую карточку. Но, честно говоря, когда бьют, сдерживаться становится все труднее и труднее. Иной раз требуется огромное усилие воли, чтобы не вспылить и не ответить футбольному хулигану. Особенно когда при явной грубости почему-то молчит судейский свисток.

Сложнее бывает, если меня с края нападающий повел в центр, а в мою зону устремился полузащитник соперника. Здесь необходимо угадать, куда будет передан мяч, где опаснее, кого прикрывать. Получит мой подопечный форвард мяч в центре — и сразу возникает острейший момент. Этого нельзя допустить. Да и он сам нередко облегчает мне задачу — лезет в кучу игроков, значит, его можно «передать» возгласом партнеру по обороне, а самому все внимание уделить оказавшемуся на фланге полузащитнику. Смотришь, мяч как раз к нему и летит! Дальше уже просто играешь наперехват. Подобных ситуаций возникает в игре множество. Тут главное, чтобы соперник не догадался, что ты успел разгадать его намерения. Даже на мгновение остановиться нельзя — решение может быть единственным.

— А как вы решаете задачу создания ответной атаки?

— Что такое создание, или, как принято говорить, созидание, атаки? Это когда защитник получил мяч и быстро отдал его своему полузащитнику или сразу нападающему. В принципе так оно и должно быть. Но вот нападающие разобраны, их плотно опекают. Есть ли смысл отдавать им пас? Увидев, предположим, что Редин освободился от опеки, я ему, конечно, тут же обязан отдать мяч. Но защитник, глядишь, снова рядом. Можно ли такой мой пас считать-созиданием? Вот почему стараешься пройти с мячом это же расстояние на скорости. Появляется, во-первых, лишний игрок, во-вторых, Редина не цепляют и, в-третьих, выиграно время. Конечно, тут все зависит от ситуации, и подключаться в атаку нужно обдуманно.

Сейчас у большинства крайних защитников вошло в привычку эпизодически превращаться в крайних нападающих. При все возрастающей универсализации крайних защитников этого требуют обстоятельства, и в большинстве других клубов так и поступают. Иное дело у нас, в «Спартаке». Попробую объяснить. Защитник впереди обязан быть нападающим и атаковать без оглядки на свои ворота. Здесь взаимозаменяемость играет решающую роль. Я не должен волноваться, что сзади на моем фланге пусто. В этом отношении может служить примером полузащитник «Зари» Виктор Кузнецов. Как только защитник идет вперед, он сразу же занимает его фланг. В «Спартаке» же все любят атаковать. Булгаков, Папаев больше думают о наступательных действиях, чем об обороне. Даже Киселев не всегда находится в зоне Логофета, когда правый защитник уходит вперед.

В последнее время меня нередко упрекали и тренеры и обозреватели, что я слишком увлекаюсь вылазками вперед. Называли это чуть ли не самоуправством. Не могу с этим согласиться. Сегодня у «Спартака» не такое уж мощное нападение, и когда впереди «не клеится», считаю, что своими рейдами через все поле к чужим воротам могу помочь нападающим. Ну скажите, как же еще зажечь в них желание играть острее, злее?! Не могу забыть прошлогодний ответный кубковый матч с «Атлетико», когда мне удалось дойти почти до углового фланга и сделать подачу во вратарскую площадку испанцев. И я горжусь, что именно с моей подачи Хусаинов тогда забил гол, который был так нужен «Спартаку».

— По-моему, вы и сами забили несколько мячей в играх на первенство и Кубок страны?

— Кому же из игроков не приятно забивать голы? Но в завершении атак я, к сожалению, еще не все использую. Вот если бы у меня был удар, как у Осянина… Но я все же стараюсь приблизиться к чужим воротам, проникнуть в штрафную за счет «стенки», которую мы всегда разыгрываем с Володей Рединым. Мы с ним вообще очень хорошо чувствуем друг друга. Но чаще бывает так: сыграв с ним в «стенку» и выйдя вперед, создав у соперника уверенность, что буду бить по воротам, в последний момент отдаю вновь мяч Редину.

— Как вы перенесли бремя звания лучшего футболиста года, что хотели бы пожелать друзьям-соперникам?

— Счастливыми были для меня те новогодние дни, когда вышел еженедельник с этим радостным известием. И все принялись хвалить, поздравлять. Зато потом уж не простили ни одной ошибочки… А что касается пожелания, то могу сказать, что мне очень понравился ответ на этот же вопрос лауреата 1969 года Владимира Мунтяна. Он пожелал тогда друзьям-соперникам быть немного доброжелательнее друг к другу.

Вот и я хочу еще раз пожелать это.

С. ШМИТЬКО

Еженедельник «Футбол-Хоккей», 1973

*  *  *

ПОЧЕМУ В БАНК НЕЛЬЗЯ ХОДИТЬ В ШОРТАХ?

…Как-то раз зашел он в коммерческий банк провести какую-то финансовую операцию. Зашел в шортах. Секьюрити, обалдев от такого внешнего вида клиента, долго отказывались его пускать. Как на это отреагировал Ловчев? Очень просто — четыре дня подряд приходил в этот банк неизменно в шортах. Пока там не привыкли. В этом эпизоде — весь Евгений Ловчев, кумир спартаковских болельщиков 70-х, лучший футболист Союза 1972-го, бронзовый призер Олимпиады того же года и участник чемпионата мира-70, чемпион и призер первенств СССР. Человек, о котором Николай Петрович Старостин сказал: «Ловчев — идеалист», а сам Ловчев, отвечая на мой вопрос, почему он, выпускник ВШТ, не работает с командами мастеров, говорит: «Я слишком люблю футбол, чтобы в нем работать».

— Так чем же вы сегодня занимаетесь, Евгений Серафимович?

— У меня масса интересной работы — иногда даже сам не понимаю, как на все хватает времени. Во-первых, я хозяин коммерческой фирмы «Спартак-ЕЛ " (расшифровывать, думаю, не надо), которая занимается торговлей спортивной формой. Во-вторых, президент фонда «Спартака» имени братьев Старостиных — там мы зарабатываем деньги для общества «Спартак». Станислав Шаталин, возглавлявший фонд до меня, недавно стал почетным президентом, а я — действующим. Затем — тренер-консультант серебряного призера чемпионата России по мини-футболу московского «Минкаса» (правда, моей заслуги в нынешних успехах клуба нет). Недавно предложили стать тренером команды Государственной Думы — в конце мая ожидается чемпионат Европы среди парламентариев. И, наконец, любимое мое детище — футбольный клуб эстрадных звезд «Фортуна», президентом которого я являюсь. И получаю большое удовольствие от общения с творческими людьми, которые футбол обожают, хотя и не умеют толком играть, и приходят на тренировки как на праздник. Мне гораздо приятнее работать с людьми, которые не умеют, но хотят, чем с теми, кто умеет (тоже, кстати, весьма относительно), но не хочет.

— И неужели на душе не скребут кошки оттого, что профессиональная футбольная жизнь течет без вашего участия?

— Нет. Мне довелось побывать тренером в Куйбышеве, Челябинске, Майкопе, и я такого насмотрелся, что в один момент сказал себе: все. И произнес ту самую фразу: «Я слишком люблю футбол, чтобы в нем работать».

— Но давайте перенесемся на четверть века назад, к вашему блистательному дебюту в 69-м. Не многим в 20 лет удавалось, едва попав в «Спартак», спустя три месяца оказаться в сборной, а через год отправиться с ней на чемпионат мира.

— Моя жизнь в футболе началась гораздо раньше. Еще в 11 лет я приехал из своего подмосковного Алабушева искать московский «Спартак». Но в результате оказался в «Буревестнике» у знаменитого Ивана Кочеткова — того самого, что забил в свои ворота в решающем матче 1949 года ЦДКА — «Динамо», а потом помчался исправляться, попал в штангу, а Всеволод Бобров мяч этот добил. А еще он знаменит тем, что, когда с него снимали знание за нарушение режима, он произнес легендарную фразу: «Кто не пьет, тот не играет». Так вот, Кочетков и выпустил меня однажды на замену левым защитником, и с тех пор я играл на этом месте. Хотя в душе всегда оставался нападающим. За ветеранов, кстати, в этой роли и выступаю.

Потом был в клубе «Юность» Дзержинского района Москвы, откуда попал в юношескую сборную РСФСР, а затем в так называемую экспериментальную сборную СССР («Буревестник»), которую тренировали Всеволод Блинков и Виталий Артемьев. Ее целью ставилось приобретение международного опыта молодыми талантливыми ребятами. Я, впрочем, был невыездным, а потому довольствовался матчами с одесским «Черноморцем» и ворошиловградской «Зарей».

— Каким же это образом в столь юном возрасте вы стали невыездным?

— Закончив ПТУ в Химках, я работал там же на закрытом заводе, как-то связанном с космонавтикой. Работа была самая что ни на есть подсобная, а на деле играл в футбол за цех. Но за границу ездить не мог.

— А как в «Спартаке» оказались?

— В этом самом «Буревестнике» врачом был Николай Николаевич Алексеев, лечивший «Спартак» в его звездной второй половине 50-х. Как-то мы парились с ним в Сандунах и в очереди увидели Никиту Симоняна, возглавлявшего тогда «Спартак». Они о чем-то потолковали с Алексеевым, а потом Симонян подошел и пригласил меня в команду. Конечно, в душе я ликовал, но тренеру сказал: «Если „Буревестник“ действительно расформируют, как о том говорят, тогда я в вашем распоряжении. Но у меня есть моральные обязательства перед своей командой».

— Симонян не опешил от такого заявления — парня в «Спартак» зовут, а он об обязательствах перед каким-то «Буревестником» толкует?

— В те времена это было в порядке вещей. Правда, когда спустя шесть лет Олег Базилевич пригласит меня в киевское «Динамо», а я отвечу, что меня не поймут болельщики, он страшно удивится: «О чем ты говоришь? Какие болельщики?! Мы валютой получаем!» Но для меня все это не пустое было.

Весь наш «Буревестник» где-то наверху было решено передать «Локомотиву», а мы с Сергеем Ольшанским вознамерились пойти в «Спартак». Нас уламывали, водили в федерацию, ее председатель Валентин Гранаткин обещал дисквалифицировать. И тут я в первый раз пошел своим непослушным языком чесать и на реплику: «На вас за два года по 10 тысяч рублей истрачено, надо возвращать долги» — ответил: «А еще через два года будет по 20 тысяч, так что не тратьтесь попусту, отпустите» В итоге Николаю Петровичу Старостину удалось-таки нас заявить.

— И дебют получился ошеломляющим…

— Я миновал дубль и сразу оказался в основном составе на месте травмированного Крутикова левым защитником. Брал я тогда в основном скоростью. Помню, еще на предсезонном сборе в матче с «Днепром» догнал форварда, выходившего после паса Андрея Бибы один на один по центру, причем догнал с фланга. На эту скорость, наверное, обратил внимание Гавриил Дмитриевич Качалин, и уже в мае того 69-го он пригласил меня в сборную. Думаю, Симонян порекомендовал.

— Для вас, 20-летнего, это, наверное, было потрясением?

— Еще бы! Спустя много лет я выступал на радио, и мне сказали, что я уникален тем, что стал чемпионом страны и игроком сборной, будучи… перворазрядником! Тогда я об этом как-то не задумывался. Первым моим матчем за сборную была гостевая игра против ГДР в Лейпциге в присутствии 90 тысяч зрителей. Естественно, было много наших военных, и я никогда не забуду, как с самой верхотуры стадиона вдруг раздалось: «Женя, привет Алабушеву!» Наверное, служил кто-то из моих земляков. В душе в этот момент все перевернулось, и я летал как на крыльях.

— И все же хотелось бы знать причины столь стремительного взлета 20-летнего Ловчева. Не одна же ваша скорость тому причиной!

— Я просто попал в хорошую компанию. Кавазашвили, Логофет, Хусаинов, Папаев, Рожков, Осянин, Киселев, Абрамов… Требовалось только смотреть и, как губка, впитывать. И я впитывал, имея при этом, конечно, определенный талант.

— Вы играли жестко?

— Хотите, верьте, хотите нет, но за 11 лет в высшей лиге я не получил ни одной желтой карточки. Ни один из моих соперников никогда не скажет вам, что я играл против него грубо. «Горчичник» получил лишь в первом матче чемпионата мира-70 с мексиканцами и еще в первой лиге, выступая за «Крылья Советов»: соперник меня в открытую ломал весь первый тайм, и в какой-то момент я не сдержался. Судивший тот матч Эдуард Шкловский показал мне желтую карточку, но в перерыве зашел в раздевалку соперников и предупредил, что если они не заменят моего опекуна и он будет продолжать в том же духе, получит красную. И на второй тайм грубиян не вышел.

— Быстро попав в ставший чемпионским состав «Спартака», вы, наверное, сразу стали кумиром болельщиков?

— Это произошло позже, в 72-м, когда меня признали лучшим игроком страны. А в 69-м меня еще не узнавали в лицо. Я тогда обычно возвращался домой в Алабушево на электричке вместе с болельщиками. И слушал, как они обсуждают нашу игру. Один раз не выдержал, подсел и начал расспрашивать об игре Ловчева. И услышал нечто меня поразившее: «Женька-то ничего, но вот есть у него брат Славка, играет раз в пять лучше, но пьет сколько!» Так я узнал, какие легенды о нас ходят.

— А как лично вы относились к упомянутому постулату Ивана Кочеткова: «Кто не пьет…»

— С меня можно было писать модель советского спортсмена — я не пил и не курил. И очень ревностно относился к своей репутации — особенно с тех пор, как стал звездой. В те годы практически все футболисты возили с собой в загранпоездки валюту, а это считалось незаконным. На первых порах я делал то же самое, но с 72-го перестал. Не хотел, чтобы мое имя трепали.

Со спиртным у меня был связан еще вот какой случай. Мой друг Владимир Федотов строил дачу и пригласил посмотреть. Строителям надо было купить пару бутылок водки, и я зашел по дороге в магазин. И как раз когда расплачивался, по моей спине легонько постучали, я обернулся и увидел пацана лет одиннадцати. Он сказал: «Дядя Ловчев, дайте автограф!» И я, запихнув одну бутылку в левую подмышку, вторую — в правую, расписался. Так стыдно, как в тот момент, мне не было ни разу в жизни.

— Первый серьезный конфликт в вашей жизни случился в 71-м, не так ли?

— Да, я тогда заявил, что ухожу из «Спартака». Дело в том, что в первые годы карьеры меня сразила своеобразная болезнь — за 10 — 15 минут до конца каждого матча сводило икры. Как подумаю: «Слава Богу, вроде не сводит», — так и начиналось. В 72-м психолог в сборной мне этот комплекс снял. Но вот в 71-м играли мы на Кубок с «Кайратом», и судороги вернулись. Я попросил левого хава Киселева, чтобы он опустился в защиту, иначе от меня просто начнут убегать. Киселев опустился, но по привычке стал подключаться к атакам, и по нашему флангу возникло несколько опасных ситуаций. В раздевалке Симонян начал резко меня отчитывать, что и вызвало ответную реакцию: я, сжав зубы, через травму играл, а мне еще и «пихают»! Потом пришел к выводу, что после игры вообще нельзя ничего говорить — ни тренерам, ни игрокам, потому что все взвинчены, и конфликт вспыхивает мгновенно. А тогда я заявил, что не приемлю такого отношения и ухожу из «Спартака». Не куда-то ухожу, а просто ухожу. Не поехал на очередной сбор, матч просидел на трибуне. А ночью мне позвонил мой добрый гений Николай Петрович Старостин и, выслушав все мои доводы, уничтожил их всего лишь одним: «Женя, запомни, Симонян и Старостин — это еще не „Спартак“. „Спартак“ — это что-то неизмеримо большее».

— Как вы себя чувствовали в сборной СССР на чемпионате мира 1970 года?

— Я был тогда пацаном и во сне видел себя чемпионом мира. Тогда я не понимал, что чемпионом планеты с кондачка не становятся, что для этого нужно соответствующее развитие футбола в стране. И когда удивляются, почему в мировые лидеры выбилась маленькая Голландия, а огромная Россия на вторых ролях, на это можно ответить, что по такому принципу чемпионом мира должен всегда становиться Китай. А у нас тогда была средняя по мировым меркам сборная, которая при самых удачных раскладах победить бы все равно не сумела. Серебрянников или Хурцилава были выдающимися футболистами на союзном уровне, но не на мировом. Увы.

— Вы выходили на поле в том первенстве?

— Первый матч отыграл полностью, а во втором заменил перед перерывом травмированного Капличного. Но считаю, что в силу возраста не оценивал для себя важность этого события, смотрел на первенство скорее как зритель. И даже не мог подумать, что тот чемпионат окажется для меня единственным в карьере. В ФРГ в 74-м мы не поехали — руководство отказалось нас посылать на ответный стыковой матч в пиночетовский Чили (думаю, если бы домашний матч мы не сыграли вничью — 0:0, а выиграли — 3:0, то нас, не боясь поражения, благополучно бы послали), а в 78-м не прошли групповой турнир.

— С чем связываете неудачи сборной в 70-х?

— С кошмарной тренерской чехардой. Хотите, я вам назову фамилии одних только главных тренеров, с которыми мне довелось поработать за девять лет в сборной? Качалин, Николаев, Зонин, Гуляев, Пономарев, Горянский, Бесков, Лобановский, Симонян. Девять тренеров за девять лет. Ни о какой серьезной работе в такой ситуации говорить не приходится.

— В середине 70-х началось падение «Спартака», завершившееся его вылетом в первую лигу…

— Тому было много причин. В 72-м ушла плеяда прекрасных игроков, во многом благодаря которым я и стал самим собой так быстро, — Кавазашвили, Логофет, Осянин, Хусаинов, Амбарцумян. Некоторые из них попались на таможне с ввозом мохера и стали невыездными, после чего отправились на заработки в Кутаиси. Им на смену пришла молодежь, быстро посчитавшая себя научившейся в футболе всему. Была разрушена преемственность поколений.

А последний гвоздь в гроб того «Спартака» был вбит тогда, когда завязалась странная игра вокруг команды. Московские профсоюзные деятели перед сезоном 1976 года убрали Николая Петровича Старостина и навязали новое «молодое и перспективное» руководство: главный тренер — Анатолий Крутиков, начальник команды — Иван Варламов, второй тренер — Галимзян Хусаинов. Уверен, что, будь Старостин в команде, мы бы не вылетели в тот год — своим тактом, талантом, умом он бы этого не допустил.

— Говорят, вы пытались тогда отстоять родоначальника «Спартака»?

— В конце 75-го мы проиграли в гостях «Милану» на Кубок УЕФА — 0:4. Некоторые ребята попались на вывозе валюты. И перед ответным матчем уже пошли слухи о снятии Старостина. Этот матч мы выиграли — 2:0, но перспективы Николая Петровича от этого лучше не стали.

Надо было что-то делать, и я, капитан команды, повел в ВЦСПС весь " Спартак», наивно для своих 27 лет полагая, что кому-то что-то можно доказать. Сидим в приемной, ждем. Выходит Старостин со скрещенными руками — шансов нет. Я вхожу, произношу пламенную речь, что наш начальник команды еще с Лениным встречался, что он основатель «Спартака», великолепный воспитатель… Как об стенку. Только и услышал: «В конце следующего года вы нас благодарить будете».

Тогда предложил всем ребятам в знак протеста написать заявления об уходе. Вроде согласились. Но через два дня спрашиваю председателя московского горсовета «Спартака» Пивоварова: «Сколько заявлений?» «Два, — отвечает. — Твое и Булгакова». С тех пор в коллективные игры я не играю.

После провала в 76-м Старостина, конечно, восстановили…

— Вы были в те годы лидером «Спартака» и в жизни, и на поле. Говорят, и лекцию прочитать партнерам на поляне не чурались?

— Бывало, когда видел, что кто-то в красно-белой футболке до конца не отдается игре. И сейчас, играя за ветеранов, веду себя так же и даже на артистов кричу. Но у меня был и остается закон — все крики, все претензии остаются в пределах поля и моментально растворяются, когда ты его покидаешь.

— Игроки на вас обижались?

— Обижались, но я всегда извинялся. А когда в 76-м Крутиков решил меня за это из капитанов снять и собрание устроил, вдруг встал человек, которому больше всех от меня доставалось — нападающий Юра Пилипко, и говорит: «За что вы его так, он же хочет как лучше!» И ребята один за другим стали высказываться в мою поддержку. Воспитательное мероприятие было сорвано, а я был растроган до слез. До меня таким же был Нетто, сейчас — Пятницкий. Я пробовал играть молча — и играл плохо.

— Вам довелось участвовать в распространившихся с середины 70-х договорных играх?

— «Спартак» в них не играл. Впрочем, в 72-году кем-то наверху был придуман идиотизм под названием «послематчевые пенальти «. В чемпионате! Били до победы, выигравший получал очко, проигравший — ноль. На следующий год додумались еще до того, что, если после пяти пенальти с каждой стороны счет равный, фиксируется ничья. И каждому — по очку. Естественно, команды, честно отыграв матч и завершив его ничьей, на 11-метровые стали договариваться. Мы не были исключением. И вот однажды после ничьей — 0:0 в Москве с тбилисцами я должен был смазать последний пенальти и ударил в сторону углового флажка. На замедленном повторе потом было видно, как я специально целюсь мимо ворот и смеюсь. Хотели дисквалифицировать, но вовремя одумались и вместо этого приняли самое правильное решение — отменили послематчевые пенальти. Но это нельзя назвать договорными играми, ведь сами матчи мы проводили в честной борьбе. Договорные в моей жизни пойдут потом — в Куйбышеве. Но это отдельная история.

— В 75-м вы были едва ли не единственным некиевлянином, постоянно игравшим в сборной Валерия Лобановского. Как вам это удалось?

— Видимо, какие-то добрые слова обо мне Лобановскому сказал Юрий Морозов, с которым по работе в олимпийской сборной образца 75-го года (он тогда помогал Бескову) у меня сложились самые добрые отношения. Морозов мне сообщил, что Лобановский хочет видеть меня в своей команде.

— Не тяжело было чувствовать себя «белой вороной» среди сплошных киевлян?

— Если говорить об игре, то нет. Потому Лобановский меня и вызывал, что я подходил под его концепцию игры, включавшую в себя быстрых мобильных крайних защитников, часто подключающихся в атаку. А психологически… Ответственность чувствовал огромную. Ведь понимал, что в Москве, например, многие болельщики настроены против киевлян, а потому в играх сборной СССР болеют лично за меня. Значит, подкачать права не имею. И помню, когда мы выиграли в конце 75-го в Швейцарии и я организовал решающий гол Мунтяна, с какой гордостью спартаковские болельщики потом об этом говорили.

— А как вы переносили знаменитые нагрузки Лобановского?

— Привыкал, но однажды все-таки потерял сознание. Это было в горах. Мы в очень жестком режиме занимались на тренажерах, и в какой-то момент мне, видимо, не хватило воздуха. Слава Богу, обошлось без последствий.

— Для многих было неожиданностью, что Лобановский не взял вас на Олимпиаду в Монреаль.

— Тот 76-й год получился необычным. Первенство разделили на весеннее и осеннее, причем киевляне в первом участвовали вторым составом, а основной под флагом сборной играл в международных соревнованиях. Я тоже был в его числе. Никакой пользы все это не принесло — и киевляне, и сборная проиграли все, что могли. Одновременно в весеннем первенстве начал валиться «Спартак». Я не мог себе позволить смотреть на это со стороны и в один момент подошел к Лобановскому и попросил отпустить меня в клуб, где я и подготовлюсь к Олимпиаде. Он, наверное, такую постановку вопроса не воспринял и потихоньку начал меня от сборной оттеснять.

О том, что не еду в Монреаль, узнал за три дня до вылета от… болельщиков. Вместо меня был взят Кипиани, которому, в свою очередь, тоже ни разу не дали выйти на поле.

— В 77-м возглавивший сборную Симонян вызывал вас в нее даже из первой лиги!

— Понимаете, «Спартак», даже вылетев, не воспринимался как клуб первой лиги, а Ловчев — как игрок этого уровня. Тем более, когда мы в клубе начали играть в веселый, интересный футбол и стадион «Локомотив " на каждом матче забивался до отказа…

— Как вы восприняли приход в «Спартак» Константина Бескова?

— Когда меня, капитана команды, спросили, кто мог бы вытащить «Спартак», я назвал фамилию Бескова. Газетные заголовки типа «На наших глазах умирает «Спартак» рвали мне душу, и я понимал — без жестких мер не обойтись.

Но уже через год мне стало ясно, что Старостин и Бесков не смогут нормально сосуществовать. Они представляли собой разные, противоположные модели жизни в обществе — демократию и диктатуру.

Модель Бескова мне не подходила, и я ушел.

— Как же это вы, спартаковец до мозга костей, перешли в стан его извечного конкурента, в московское «Динамо»?

— Назло, наверное. Хотя теперь понимаю, что в глазах Старостина после этого перехода, видимо, многое потерял. Председатель российского совета «Спартака» Борис Николаевич Иванов вызывал, предлагал поехать играющим тренером в орджоникидзевский «Спартак», но я уперся. Хотел вернуться в сборную, а из «Динамо» это было сделать куда проще, чем, например, из «Зенита», куда меня настойчиво звал Морозов. К тому же я хорошо знал Сан Саныча Севидова и пошел к нему. Первую официальную игру за «Динамо» я провел на Кубок весной 79-го против…

— …конечно, «Спартака».

— Угадали. И мы выиграли — 3:0! Помню, на следующий день с Пильгуем, Гершковичем и еще несколькими ребятами пошли в зону выступать перед зэками. И меня спросили: «Как же так, вы всю жизнь говорили, что преданы „Спартаку“, а вчера взяли и его разгромили?» И я ответил: «Потому что иногда ты что-то делаешь не по своей воле. Вы же здесь тоже сидите не по своей воле?»

— В «Динамо», однако, вы играли лишь год.

— Да, 79-й я отыграл полностью, а потом из-за известного кэгэбэшного доноса сняли Севидова и началась чехарда, как в 70-е в сборной. И весной 80-го я подошел к тогдашнему главному — Горянскому — и попросил меня отпустить.

Несколько месяцев сидел дома, ездил за ветеранов играть. А потом из Куйбышева позвонил тренер Федоров, который когда-то в «Спартаке» стажировку проходил, и предложил помочь — его «Крылышки» были на последнем месте в первой лиге. Помню, что этот звонок был в день, когда умер Высоцкий. Я взял билет, прилетел, встретился с первым секретарем обкома, который назвал мне условия (они потом, конечно, выполнены не были).

— И как, успехи были?

— Сыграв 21 игру на позиции «под нападающими», забил 15 голов. Но все-таки команда вылетела во вторую лигу, чуть-чуть ей не хватило. А если бы меня удалось окончательно втянуть в договорное болото, то, наверное, остался бы.

— Поподробнее, если можно.

— Так сложилось, что к концу сезона я стал играющим старшим тренером. Предстоял решающий выезд — в Орджоникидзе и Нальчик. Руководство к Дню физкультурника выписало вроде бы игрокам премию. Но на деле все эти деньги, не розданные команде, предназначались для соперников — чтобы обеспечить нужный результат. Меня попросили эти деньги им отдать. Я даже начал выходить на этих людей, но в какой-то момент у меня в мозгах «щелкнуло» — и я раздал деньги своим ребятам.

— Как вы уходили из «Крыльев»?

— В межсезонье, когда мне окончательно стало ясно, что и меня, и ребят обманули с условиями, написал заявление об уходе. Узнав об этом, заявления написали еще несколько игроков. Меня вызывали к местному начальству, угрожали, а я ответил: «Я от бабушки (из „Спартака“) ушел, я от дедушки („Динамо“) ушел, а от вас и подавно уйду».

Но они слов на ветер не бросали, написали в Москву «телегу», где обвинили меня во всех смертных грехах — мол, машину получил и перепродал, доплаты получал. И когда меня пригласили возглавить «Металлург» (Златоуст), я узнал, что решением из Москвы с меня снято звание мастера спорта международного класса и запрещено работать с командами мастеров.

— Вернемся, однако, в Куйбышев. О каких доплатах шла речь?

— Весь наш тогдашний фальшиво-любительский футбол строился на доплатах. Твоя официальная ставка составляла 160 рублей, а на трех заводах выписывали еще по 100. И получались нормальные деньги. У всех так было. А когда надо было наказать Ловчева, всплыли именно эти доплаты. Как будто раньше о них никто ничего не знал.

Все дисквалификации с меня рано или поздно снимали. Так и здесь, чувствуя, что спорткомитетовскую стену не прошибешь, уроженка Златоуста Лидия Павловна Скобликова, олимпийская чемпионка, пошла напрямую в ЦК. И в итоге было признано, что предлог для моей дисквалификации был явно надуманным.

— Извините, но как человек с фамилией Ловчев вообще мог оказаться в Златоусте?

— После куйбышевской истории вокруг меня какой-то вакуум образовался, достойных предложений не было. И я наивно полагал, что выведу команду с первенства области на большие высоты. Я, между прочим, три года там проработал, пока не поступил в ВШТ. Там травля продолжалась — выгнали, но я через суд восстановился.

То же произошло и в " Локомотиве» (Челябинск), куда я поехал после ВШТ. Уволенный мною за пьянство начальник команды в мое отсутствие подбил игроков написать на меня очередную кляузу. На подмогу был вызван корреспондент «Советской России», на которого я потом подал в суд и процесс выиграл. Принципиально год не уезжал из Челябинска, пока меня официально не восстановили в должности. Но за это время «Локомотив» вылетел из второй лиги. Честно говоря, противно все это вспоминать.

— В какие края отправились после Челябинска?

— Вернулся в Москву. На тот период у меня приходится уникальная запись в трудовой книжке: «Артист вспомогательного состава ВИА «Зодчие». Мой друг музыкант Юра Давыдов постарался. Конечно, никаким артистом я не был, играл за ветеранов и пару-тройку раз выезжал с «Зодчими» на гастроли отдохнуть. А в 89-м принял последнюю пока что в моей тренерской карьере команду — майкопскую «Дружбу», работа в которой и переполнила чашу моего терпения.

— Что так?

— Я принципиально отказался от «работы с судьями». Но однажды перед игрой со «Спартаком» из Октемберяна приехал арбитр, которого встретил член правового (!) отдела обкома партии и полночи с ним пьянствовал. Стоимость — два пенальти в ворота гостей. Он-таки эти две «точки» поставил. Я был взбешен. Пошел даже в раздевалку соперника и извинился за такое судейство. Это, естественно, было сообщено кому следует, и пошли угрозы: мы, мол, тут стараемся, понимаешь ли, а этот москвич… Я собрал вещи и уехал.

С «Фортуной», где люди, конечно, хуже играют в футбол, мне работать куда милее. Мы просто друзья — с Газмановым и Малежиком, Лозой и Боярским, Казаченко и Салтыковым, Куприяновым и Зинчуком… Они искренне любят этот футбол, между собой обсуждают уже не то, кто у кого музыку слямзил, а как вчера сыграл Баджо и так далее. Я словно вернулся в детский дворовый футбол, когда мы думали только об игре и не понимали, как это за нее можно получать деньги.

— В одной из книг, посвященных «Спартаку», опубликована ваша фотография с надписью: «Недоиграл…» Не обидно, Евгений Серафимович, что ваша карьера игрока высшей лиги закончилась в какие-то 30 лет?

— Конечно, обидно, но не в том суть. Иногда нас жалеют. Говорят: «Несчастное поколение, сколько вы бы сейчас зарабатывали игрой в футбол!» А я счастлив, что играл именно тогда. Я не знал, что такое пустые трибуны. И когда сейчас хожу по своим делам, начинаю представляться, мне отвечают, что ходили на все матчи «Спартака» в первой лиге и скандировали: «Же-ня Лов-чев!» Нет, несмотря ни на что, я счастливый человек.

Игорь РАБИНЕР

Газета «Спорт-Экспресс», 16.05.1995

*  *  *

УДАР-ПРОТЕСТ В СТИЛЕ ЖИЗНИ ЕВГЕНИЯ ЛОВЧЕВА
Журнал «Спортивная жизнь России» №8, 1998
Дело шло к вечеру, когда я нагрянул в его офис, имея в карманах диктофон и блокнот с набросками к его мятежному портрету: «Идеальный режимщик. Никогда не курил. К спиртному каменно равнодушен. За столом на собственной свадьбе пригубил полфужера шампанского». «Женат дважды. Детей двое». «Владеет собственной фирмой». Переворачиваем страницу: «Вы не поверите, черт возьми! — играет мушкетерскими усами Михаил Боярский. — На тренировках он зверствует так, будто мы настоящие футболисты! Такого возмущенного крика я не слышал»... Подробнее ››

*  *  *

ДВЕ ПЯТЁРКИ ЗА ФУТБОЛ
«Спорт-Экспресс», 30.01.2004
Вчера ему стукнуло 55. А сегодня он отметит это событие в кругу друзей, которых, судя по кипе приглашений, разошедшихся из офиса мини-футбольного «Спартака», несколько сотен. Готовясь к разговору с Ловчевым, я проштудировал имевшиеся под рукой публикации о нем и вот на что обратил внимание: их авторам не приходилось особо усердствовать по части описаний, аналитики, оценок. Чаще всего за них это делал сам герой материала. Такой уж он человек: любую историю расскажет красочнее всякого журналиста... Подробнее ››

© Сборная России по футболу