ГЕРМАН ЗОНИН: «ГОВОРИЛ ЛОБАНОВСКОМУ: «ВАЛЕРА, ТЕБЯ ВСЕ ДУРЯТ КАК МАЛЬЧИКА»

Обозреватель «Спорт-Экспресса» встретился в Санкт-Петербурге с легендарным советским тренером Германом Зониным, которому в сентябре исполнится 90 лет.

Где-то на Черной речке готовится справить 90-летие удивительный старик. Разговаривавший когда-то на «ты» с персонажами из былин  — Пекой Дементьевым, Леонидом Ивановым. Лобановский и Юрий Морозов для него — молодые люди. Хоть и покойники.

Рассказы свои смазывает ласковым «епт». Я слушаю — верю и не верю. Сюжеты этот старик вырисовывает, чуть приподнимая костыль — куда там Стивенсону!

Его зовут Герман Зонин. Тренировал он сборную СССР, когда я не родился. Тогда же и клуб свой делал чемпионом Союза. Та его команда, ворошиловградская «Заря», была и осталась главной сенсацией в истории советского футбола.

Видимся мы раз в пять лет — и рассказы Зонина становятся все цветастее. А память все лучше.

За прошедшие пять лет обзавелся мой герой костылем — и похож нынче на старого флибустьера. Которого боялся сам Флинт. Не хватает попугая на плече, восклицающего о пиастрах.

Рассказывая истории особенно пронзительные, хватает Герман Семеныч костыль словно шашку и победно взмахивает. Не задевая, однако ж, хрусталь под потолком. Кажется, этот экспромт отработан.

— Был у меня в сборной Малыгин. Выпустил его на неофициальном первенстве мира против Эйсебио — так тот моего Малыгина затаскал! Я разозлился, в перерыве кричу: «Да дыхни ж ты на него махрой!»

— И что?

— Дыхнул: «Хфуу…» — Эйсебио заменили сразу. Меня потом корреспонденты окружили: «Это кто такой?» А я отвечаю: «Откуда Эйсебио ваш? Мозамбик. А Малыгин из города Коммунарска. Издали посмотришь — не видно города этого. Металлургический завод, один дым! А Малыгин махру еще курит». Все попадали.

ВИЛЛИ НЕ УПРАВЛЯЕТ КОМАНДОЙ

Я сижу, переосмысливаю. Какой Малыгин, какая махра? Что за сказки? Какое первенство мира, Господи прости?

Сквозь пелену доносится до меня голос Зонина:

— Нет мысли у команды при этом Богуше. Не вижу!

— Каком Богуше?

— Ну, Вилли Боаше. Не управляет Вилли командой, не слушают его.

Я встряхнулся. Перевел разговор в русло нейтральнее. А вернувшись домой, кинулся к справочникам. Вот вам, пожалуйста — июль 72-го, Белу-Оризонти. Кубок 150-летия независимости Бразилии. Сборная СССР: Ловчев, Бышовец, Онищенко, Малыгин… Эйсебио у португальцев заменен на 75-й минуте…

СОБИРАЮСЬ ЕГО ОТЧИСЛЯТЬ — ПРИВОДИТ КО МНЕ ОТЦА, ИНВАЛИДА ВОЙНЫ

Я оглядываюсь по сторонам — взгляд цепляется за потускневшую медаль. Герман Семеныч замечает, расправляет плечи:

— Это моя первая тренерская победа! Принял «Трудовые резервы», играем со сборной ГДР на Кубке Балтики. Футболистов не хватило, пришлось самому выходить. Еще помощника заставил. Прохожу по флангу — ему в ногу, гол! Меня еще и лучшим футболистом признали! Ты примерь медаль-то, не стесняйся…

— Мяч тоже с историей? — замечаю еще один экспонат.

— Леонид Ильич подарил.

— Брежнев?

— Ну, а какой же еще Леонид Ильич? Вызвал меня в Смольный Аристов, первый секретарь ленинградского горкома. Встает из-за стола, в руках мяч: «В Москве на совещании Брежнев говорит: «Смотрел игру „Зенит“  — „Торпедо“. Ни одного гола! Передайте вашему тренеру этот мяч, чтоб мы почаще видели его в воротах…»

— Мяч-то не советский.

— Тогда как раз польская выставка проходила. Оттуда принес. Кстати, Аристов жив. На год старше меня. Можете его расспросить про мяч  — подтвердит…

— Общаетесь?

— Говорит недавно: «Листаю книжку Генки Орлова. Да ты, Герман, первый должен быть в этой книге! От ЦСКА отказался ради Ленинграда, от  сборной, от киевского „Динамо“…»

— Действительно, отказывались?

— Да. А команда меня предала. В 74-м году уезжаю в Коверчиано, лекции читал тренерам европейских сборных. Оставляю «Зенит» на своих помощников. Вторых тренеров ни во что не ставили. Шли на втором месте. Возвращаюсь  — уже четвертые. Целая группа сдавала матчи.

— Геннадий Орлов рассказывал — продали матч «Нефтчи».

— Он свидетель был! Потом говорю команде: «Это что за метаморфоза? Вам не стыдно?»

— Кто был главный затейник?

— Как мне рассказывали — Вьюн. Помню, мяч катится вдоль ворот, он  ставит ногу — и мяч летит выше! Все законы физики и математики попрал! Потом Качалин ко мне подходит: «Ну, Герман, невезучий же ты» — «Что сделаешь, Гавриил Дмитриевич…»

— Сколько игр отдали в ваше отсутствие?

— Кажется, две. Или три. Кто-то падал в своей штрафной — мы пропускали. Только забьем — сразу ответный получаем. Генка Орлов, молодой комментатор, сражен был всем этим. А потом я досконально разузнал.

— Как разобрались?

— Был у меня защитник — Сашка Деремов. Попал под влияние Вьюна. Собираюсь его отчислять — приводит ко мне отца, инвалида войны. Руки нет. Умоляет: «Герман Семеныч, я вас прошу, не отчисляйте! Я защитник, виноват во всем. Но дело прошлое…»

— Разжалобил?

— Нет. Я к отцу повернулся: «Вот ты фронтовик, скажи мне — простил  бы предательство? И я не прощаю!»

СКОЛЬКО Я НА НИХ ЗДОРОВЬЯ ПОТЕРЯЛ, НА ГАМУЛУ ЭТОГО!

— Кто еще был в этой компании?

— Вьюн, Садырин, Деремов… Олейник, по моему.

— Отчисляли вы безжалостно. До сих пор легенды ходят. Хоть об одном расставании жалеете?

— Был в «Зените» такой Сашка Маркин. Отличный парень, забивал… Но  связался с какой-то кореянкой, фарцовщицей. Начал поддавать. Сколько я с ним беседовал!

— Бесполезно?

— Раз завел беседу: «Саш, почему так себя ведешь?» — «Маркин знает, как себя готовить!» — «Вон отсюда!» Ушел. Потом вижу — сидит на  крыльце. Подошел, обнял его: «Сколько я с тобой возился? Только ради тебя поменял игру команды!» Но выгнал. Даже Аристов меня уговаривал  — оставь его. А я решил — нельзя одного прощать, а других наказывать. Закончил торговый институт. Стал работать директором вагона-ресторана. Опоили его, ключ сняли, все украли. Суд был. До сих пор жалею — зря я его выгнал. Надо было побороться.

— Еще с кем жалко было расставаться?

— С Толькой Зинченко. Хоть парень скользкий.

— С ним-то что случилось?

— Взял его из Ростова, квартиру дал — и вдруг началось: «Я не могу. У вас такие тренировки, чувствую — если останусь, порвусь. Освободите меня…» Не понимал, что только через эти тренировки можно стать футболистом. Отпустил Зинченко в ленинградское «Динамо». Оттуда Морозов его в  «Зенит» вернул время спустя.

— С Гамулой и Заваровым истории интереснее.

— Над Володькой Федотовым издевались в Ростове. Как-то сидим в «Астории», Федотов поднимается: «Герман Семеныч, хочу выпить за вас! Вы великий тренер, сделали команду, а я ее развалил. Нет у меня такого характера, как у Константина Ивановича, как у вас…»

— Он совсем слабохарактерный был?

— Абсолютно. А у меня кругом высказывания Макаренко были расклеены. Я воспитывал! Как с Заваровым получилось?

— Как?

— Его же отец мне говорит: «Его воспитание поручаю вам. Можете бить, если надо». Сынок рядом стоит. Я говорю: «Слышал, Завар?» — «Шо?»  — «Дам тебе „шо“…» Сколько я на них здоровья потерял, на Гамулу этого!

— Гамула — прекрасный человек.

— Гамула наставник его был, духовник. Гляжу — идут. Говорю: «Так. Пара гнедых». В Кудепсте открыл комнату, где они с Заваровым жили. Свет не включаю, сижу в темноте. Среди ночи шепот со стороны окна: «Что, Завар, как обезьяны прорываться будем? Зонин седьмой сон видит…» По дереву — на второй этаж!

— Ловко.

— Открывают, крадутся. Резко включаю свет. Физкультпривет, говорю. Зонин-то и первого сна еще не видел!

— Это тогда вы Гамулу на ассенизаторскую машину определили?

— Ассенизаторской машины не было — в спортроту отправил. Говорю: «Из Завара буду делать человека сейчас, из тебя — чуть позже. Пока послужишь немножко. Поспишь без подушки, без одеяла. Кормить тебя будут нормально, я распоряжусь. Ты хороший парень». Выдали ему шинель как у кавалериста — длинную, по земле волочится. А сапоги — на три размера больше.

— Боже.

— Приехал за ним майор — но до этого я представление устроил. Вызывал парикмахера, лично поставил стул для Гамулы. Ребят рассадил вокруг. «Так! — говорю. — Наш лучший друг Гамула, учитель Завара, прощается со своей шевелюрой!» Все аплодировать начали. Гамула сидит бледный. Завар тоже сник. Ррр — пошла первая дорожка…

— Какой кошмар.

— Заваров глаза выпучил. «Видишь? — поднимаю палец. — Еще каплю выпьешь, кудри твои экзотические будут валяться здесь же…»

ЗОНИНА НЕВОЗМОЖНО БЫЛО ОБМАНУТЬ

— Как Гамуле служилось?

— Письма мне покаянные писал вот такой толщины. Каждый день — по  письму: «Верните меня, больше не буду!» Я эти депеши перед командой зачитывал — и на доску объявлений прикреплял.

— Гамула рассказывал, как девчонок купал в ванной с шампанским.

— Да ну, не может быть. Я б ему ванну устроил… Сам Гамула говорил: «Зонина невозможно было обмануть». Я такие тренировки придумывал на скоростную выносливость, что не до ванн. Получаешь мяч — сразу рывок. «Вертушка» называлось. Из ничего сделал команду. Серега Балахнин до сих пор вспоминает мои подвесные мячи, все на разной высоте раскачиваются. Ты одной ногой толкаешься — должен достать. Посмотрите, у Курбана сейчас все с одной ноги отталкиваются — поэтому и опережают, играя головой…

— Кто-то в фантазии с Гамулой сравниться мог?

— Был у меня хохмач один из Одессы, Лисаковский. Вместе с Сабо мне их прислали на сбор в Болгарию. Но Сабо-то футболистом стал, а этого я только полтора года вытерпел. Ездили в Сочи тренироваться мимо памятника Островскому — я каждый раз автобус останавливал: «Читай!» Тот начинает: «Жизнь человеку дается один раз и прожить ее надо так, чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» Обратно едем — снова: «Стоп! Лиса, читай!» — «Да нет у меня больше мочи, я вам в любое время скажу…» — «Будешь читать!» Вот так читал дважды в день.

— Помогло?

— Преобразился парень! С румынами играли — пять мячей забил. А потом  — все снова. Бабы и выпивка сгубили. В Ташкенте после игры следил за ним с семи часов вечера до двух ночи. В садике засел у гостиницы  — вижу: лезет… «Лиса!» Он хоп — и упал. Я над телом склоняюсь: «Сколько я за тобой слежу — за это время что ты только не делал. И в карты сыграл, и что угодно. Это ужас! Один человек за год столько не сделает, сколько ты за это время!»

— Выгнали?

— Собирай, говорю, свои манатки, закончено наше сотрудничество. Тот с одесским акцентом: «Ой, Эрман Семеныч, может, мы-таки продолжим эксперимент?» Я, говорю, тебе что — Макаренко? Сейчас дам «эксперимент»… Пинком под задницу — он бегом от меня. Я к дежурной: «Выселяйте его. Собирайте вещи и за порог».

— Так и закончился футболист?

— Славка Соловьев просит: «Отдай мне его в „Пахтакор“?» Смеюсь — да забирай! Там тоже не задержался. Подсел на шампанское, получил диабет и в 35 лет умер.

КАК МОЖНО КУПИТЬ ИГРУ В ТБИЛИСИ — У ГРУЗИНОВ?

— Если «Зарю» вывели в чемпионы — дисциплина была железная?

— Вот вам случай — приходит Балаба, второй тренер: «Наши все пьяные в ресторане, день рождения отмечают!» Ладно, думаю. Пусть пьют. Завтра я их опохмелю. Звоню секретарю обкома: так и так, нужно утром два самолета ИЛ-12. Маленькие, одномоторные, типа кукурузника…

— Зачем?

— А ты слушай! Привожу утром команду на аэродром. Валерка Гаусов у винта сразу лег — освежается: «Хорошо! Сейчас бы сто грамм…» Еще не знает, что я задумал. Рассадил их в самолете друг напротив друга, как парашютистов. Сам сел к летчику — я же бывший бортмеханик. Говорю: «Давай пониже, чтоб болтанка была». Кружим-кружим, садимся. Летчик открывает дверь — и тут же захлопывает: «Невозможно! Друг друга обблевали!»

— Многие говорили: «Заря» то чемпионство купила. Обидно слышать?

— Как «Заря» могла купить первые восемь игр — из восьми? Обыграть всех звезд! Как можно купить игру в Ереване? В Тбилиси — у грузинов? У них что, денег меньше, чем у нас? Мы играли в такой футбол, что киевское «Динамо» умоляло вничью сыграть! В Киеве!

— Невероятно.

— Я уехал отчитываться в Москву по сборной, возвращаюсь — а они 3:3 сыграли. Слухи доходят, что расписали. Вызываю Журавлева: «Сашка, это правда?» — «Герман Семеныч, поддался я, дурак, на уговоры. Нельзя такие вещи делать…» Открывается история — «Заря» ведет 1:0, Журавлев специально пенальти не забивает. Киев один мяч отквитал, второй забили. Кричат: «Сейчас мы им дадим!»

— Обмануть хотели?

— Ну да! Тут уж наши рукава засучили — ничья и получилась. Зато уж дома мы с Киевом разобрались. К нам на базу явился вдруг из Киева Сашка Севидов со вторым секретарем обкома партии Азаровым. Вижу  — идут: «Что вы приехали? Хотите посмотреть, как живем? Вот — домики, вот кухня. Вот маленькая столовая, деревянный домик… Что хотели-то?»  — «Давайте вничью сыграем?»

— Что ответили?

— «Обалдел? Ты чемпион Советского Союза! Боишься „Зарю“, деревенскую команду. Будем играть! Забьете десть — хорошо». Но вышло 3:0 в нашу пользу. Кто только ничью не выпрашивал. На каждом шагу! Но я этих денежных дел сторонился, меня коробило. Не представлял, как можно прийти в раздевалку и сказать: «Ребята, сегодня играем вничью!» А то был тренер Алескеров, как-то кричит: «Да я сам заплатил, с  книжки деньги снял!» Говорю: «Послушай! Кто ты такой? Что орешь? Ты откуда взял эти деньги-то? Это ж безобразие одно!» Так неприятно сталкиваться…

ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО СЛУЦКИЙ РАСКАЧИВАЕТСЯ-ТО?

— Открывали вы большие таланты.

— Взял из Киева Зуева, центрального защитника. Такую ему роль нашел на поле, что подходит: «Герман Семеныч, только у вас понял, что умею в футбол играть! Сам себе поражаюсь — неужели я такие вещи могу делать? В Киеве только бегал, по пяткам людей лупил, по ахиллам. Большое вам спасибо…»

— Заварова вы открыли.

— У него ноги «иксом» — не поймешь, что будет делать. Наигрывал их в паре с Андреевым. Заварову ничего не стоило двоих-троих обвести, Андреев на передней линии… Из интерната тогда пять человек взял  — четверо заиграли! Потом всей командой, с женами и детьми, ко мне домой пришли. С шампанским. Просили не уходить. Это ж дорогого стоит?

— Безусловно. Тогда вы из-за каких-то военных ростовский СКА покинули?

— Из-за сына маршала Мерецкова. Тот тоже был генералом. Звоню в  штаб: «Команда просит, чтоб я с вами переговорил…» — «Извиняюсь, мне некогда». Возвращаюсь: «Ребята! Командующему некогда. Мы его не интересуем». Штаб рядом, пешком можно дойти. Наутро пошел забирать трудовую книжку — генералы не отдают: «Мы вас не отпускаем!»

— Все равно ушли?

— Да. А документы потом какой-то подполковник привез. Как ко мне люди относились в этом городе! 2:0 обыгрываем Ереван, на трибунах какая-то заваруха. Судья подбегает: «Если не прекратится, закончу игру!» Я бегу к той трибуне, где шум. Поднял руку — все замолчали: «Друзья мои! Мы же играем для вас! Выигрываем, все здорово — а вы  хотите, чтоб матч остановили. Ну-ка найдите виноватого, спускайте его вниз…»

— А что случилось-то?

— Драку устроили! Минуты не прошло — спускают парня с разбитой мордой. Того милиция под руки, на весь стадион объявляют: «Такой-то получил 15 суток!» Все прекратилось. Секретарь обкома на меня смотрит: «Ну  и авторитет у вас…»

— Не только в Ростове вы ругались с начальством.

— Еще в Воронеже. Выгнал из раздевалки зав отдела обкома. Тот явился перед матчем: «Этих пятеро поменяй на вот этих». Я не выдержал: «Тыкать будете у себя в обкоме, а здесь я руковожу. Не нравлюсь  — выгоните меня. Но сейчас уйдите из раздевалки, чтоб я вас не видел!»

— Ушел?

— В шоковом состоянии. Свита за ним поплелась. С «Локомотивом» мы  играли, у них отличная команда была. Маслаченко в воротах. 0:0 закончили, Маслак их и спас.

— Что, выгнали вас?

— Наоборот! Потом приходят: «Вы кудесник!» А я им заявление на стол кладу. Так они собрание устраивает, вся команда сидит. Я отдельно, за маленьким столиком: «Меня хотите судить? А я буду сегодня общественным обвинителем!» Они ребят стали поднимать. Андроникова накануне я  лично снял с зарплаты за нарушения. К нему обращаются: «Что думаешь о Зонине?» — «Лучше тренера у нас не было и не будет!» Но оставаться было нельзя. Сказал ребятам: «Работать мне здесь все равно не дадут, будут в отместку гадить. Я вас люблю. Вышли с вами в высшую лигу  — продолжайте в том же духе…»

— «Стандарты» отрабатывали до темноты?

— В темноте!

— Не пугайте меня, Герман Семенович.

— На стадионе свет выключили, темень. Ничего, говорю, я вам лампу зажигаю. Пока из десяти шесть не забьете — никуда не уйдем. Ужин холодным стоит.

— У вас играл Курбан Бердыев. Сложный характер?

— Он капитаном у меня был, умнейший игрок. Все за мной записывал. Я знал, что тренером станет — одно надо было поправить: «Ты должен стать коммуникабельным человеком, беседовать с каждым. Сам же видишь, как я разговариваю…» Он понял. Андреев — нет. Вот его характер подвел.

— Что за характер такой?

— «Я! Только я! Великий я!» В Ростове прихожу к Андрееву домой, тот на диване лежит. Не думает подниматься. Я поразился: «Ну что, король? Не видишь, кто пришел?! Ты совсем обалдел, Серега? Ты такой  же, как все, просто чуть лучше играешь в футбол. Без Заварова что ты будешь делать? Да в жизни не забьешь!»

— Действительно?

— Так ему Заваров мячи на голову клал — как сейчас Халк Дзюбе. Или младший Месхи в Тбилиси этому, лысому…

— Челебадзе?

— Челебадзе! Все пререкались: «Это же я головой забиваю!» — «Да  не ты забиваешь, а я тебе мяч на голову опускаю» — «Слушай, опускай тогда не шнуровкой, больно же…»

— У Балахнина характер легче?

— С Балахниным сидим недавно на «Петровском» в ложе VIP. Говорю: «Помнишь, где я тебя впервые поставил? В Ташкенте! С правой ты забил, а с левой — нет… Вспомни, Серега!»

— Вспомнил?

— Говорит — вспомнил. Про «дорожку смерти», которую я придумал, тоже помнит. Говорю ему: передай Слуцкому, другу своему, что пока тачку возим, не бежит сборная. А Европа вся на скорости. Ты не знаешь, что Слуцкий раскачивается-то?

— Понятия не имею.

— Бубукин меня встречает как-то: «Ты знаешь, почему Лобан на скамейке раскачивается?» — «Почему?» — «Вдруг бросят бутылку — а он раз, и наклонился. Бутылка мимо пролетела…»

— Кстати, Слуцкий говорил: «Самая сильная команда, которую видел  — сборная Франции 84-го года». Самая волшебная команда, которую видели вы?

— Сборная Германии 72-го! До сих пор помню, как они с югославами разобрались. Тем и Джаич не помог. Высочайшая культура футбола, дисциплина. Что Крамер творил, епт! Хурцилаву и Дзодзуашвили затаскал. Простреливает, Рудаков в одну сторону падает — Мюллер так голеностоп вывернул, что мяч в другой угол закатился…

ОДИН У МЕНЯ В МОСКВЕ ДРУГ — СИМОНЯН

— Артист Сергей Мигицко рассказывал историю — встретил вас на стадионе. Долго вы копошились в подкладке пиджака, потом протянули ему карамельку «Взлетная»: «Опа! Держи. 1964 год, рейс Ленинград — Ереван»… Вот это память, Герман Семенович.

— Я помню, что в 3 года делал!

— Потрясающе. Я помню себя с 26.

— А я каждый гол помню из тех времен! В 80-м году приезжает в Ростов «Спартак». Ох, какая у них команда была… Ведут 1:0. В перерыве Серега Гончаров, защитник, стонет: «Больше не могу, сажайте меня» — «Родной, посажу в следующий раз. А сегодня забьешь…» Он все штрафные и угловые исполнял.

— И что?

— Дважды Гончаров по флангу проскакивает — и дважды Андреев забивает! Потом вижу, второй тренер Федор Новиков ходит кругами вокруг автобуса: «Я же говорит — смотрите, это Зонин… Не послушали, проиграли…»

— Упражнения у вас были экзотические. Не зря Балахнин «дорогу смерти» вспоминал.

— Тренирую я «Факел». Ранняя весна. Под окнами, в лесопарке все на лыжах ходят. Сам встаю — и команду за собой веду! Три часа с  хохотом катаемся. Кто держится, кто с горы падает. А снег подтаявший, нагрузка огромная — потом ноги не поднять! Пообедали — начинаем акробатикой заниматься. Коротков Юра кричит: «Жена, прощай, сейчас яйца раздавлю!»

— Была опасность?

— Если неправильно прыгнешь — как раз на яйца приземлишься. Но я  лично им сальто показывал, всему обучил. Я ж в Казани гимнастическую школу окончил, все сам делал! В Луганске на спор с 10-метровой вышки прыгал — выиграл 2 килограмма конфет! В водное поло с ними играю  — под одного поднырну, тяну вниз. Тот орет, пузыри пускает… Как-то команда в баскетбол играет, меня к телефону позвали — я оставил жену судить. Вернулся — она в ужасе: «Это кошмар! Как ты с ними работаешь?!" Я поворачиваюсь: «Это что такое? Вы майора милиции не слушаете?!»

— До почтенных лет сами бегали?

— Пока эндопротез мне не поставили. Марк Годик приезжал, всегда у меня останавливался. С ним и бегали, он же легкоатлет бывший. А сейчас худо ему, Паркинсон. И жена умерла от Паркинсона. Вот с  умными людьми что происходит. А с алкоголиками ничего не случается.

— Недавно еще операцию пережили?

— Чуть концы не отдал. Левосторонняя грыжа, лет шесть с ней мучился! Брюхо проткнули, накачали меня как дирижабль. Говорят: случись небольшое защемление — помер бы. Просыпаюсь — трубка во рту. Ты не представляешь, сколько сейчас больных. Койка часа не пустует. Нас троих увезли  — тут же троих завозят.

— «Зенит» чем-то помог?

— «Зенит» знать не знал, что со мной. Хоть с Миллером встречаемся  — целуемся. Говорил ему, что 5 тысяч рублей в месяц ветеранам «Зенита»  — мало. Заинтересовался: «Сколько в Москве платят?» — «По 30 тысяч!» Хорошо, отвечает, решу вопрос. Но пока что-то не решил.

— 107-летний художник Борис Ефимов говорил: «С каждым днем чувствую себя все лучше».

— Ум светлеет. Я же не пил, не курил, бегал как лошадь. Все время в движении. Сейчас-то с костылями по 40 минут зарядку делаю! 12 сентября 90 исполнится. Если доживу, конечно.

— Доживете. Куда вы денетесь.

— Лехе Парамонову говорю: ты будешь догонять Зельдина. Я — тебя. А Никита Симонян мальчишка в сравнении с нами. На месяц и три дня младше меня.

— Стареть — это страшно?

— Я даже не замечаю! По три часа лекции читаю — никто не уйдет, не шелохнется! Без перерыва! В тренерской школе был председателем аттестационной комиссии. Из ЦК люди сидели на главном экзамене. Даю слово Галимзяну Хусаинову. Тот вышел — молчит. 30 секунд, 45… На меня комиссия смотрит. Говорю: «Гиля! Ну вспомни, какой ты мне вчера анекдот рассказал!» — «Ха!» И пошло!

— Кому тяжело экзамены давались?

— Банишевскому. Мне Варюшин говорит: «Он по-русски едва говорит, завалится, три года здесь просидел, только деньги получал…» Ладно, говорю. Не шуми. Вызвал Банишевского: «Толик, возьми свою дипломную работу. Прорепетируй один на кафедре футбола. Знаешь все прекрасно. Ты выдающийся футболист, тебя любит весь Азербайджан. И я тебя люблю. Вот Варюшин такое говорит, а я в тебя верю!» Банишевский пошел репетировать  — а я спрятался за доску. Потом выхожу: «Если так выступишь, получишь пять!» Все получилось. Варюшин поражен: «Что ты с ним сделал?!»

— Поколение было выдающееся.

— Тольку Байдачного я выпускал. Матершинник был страшный. У Хурцилавы беру тапок — по заднице его: раз! «Больно? Я тебя отучу ругаться…»

— Встречали мат заковыристее?

— У команды «Торпедо» в полном составе — когда те на зарядку выходили. Я проверяющим к ним ездил.

— Если главный тренер виртуоз в этом смысле — то и команда подхватит.

— Вальку Иванова как сейчас помню. Приятель у меня был — Гельмут Шен. Из Беккенбауэра сделал опорного защитника. Вот сидим на каком-то матче, смотрим. А Валька Иванов наблюдает персонально за Беккенбауэром: «Герман Семеныч, за две игры — один неточный пас! Это же чудо!» Там, в Германии, нам подарки вручили — хорошие часы, костюмы, целую сумку всякого тряпья. Вдруг слышу разговор — Истомин, покойник, сокрушается: «Мало вырвали у немцев, надо бы еще что-то выпросить…» Выхожу из темноты: «Вам все мало?»

— Чудесные люди были в том поколении. Эдуард Малофеев, например.

— Эдик — умный парень! Я от Минска в начале 80-х отказался — а он  принял команду. Сам все разминки проводил. Я инспектором туда приехал, подхожу к Эдику: «Ты мокрый, они сухие!» Много у него «керосинщиков» было в команде. Прокопенко пил как сапожник — играл как Бог. Эдик тоже стал срываться, поддавать. В загулы уходил. Еще уверовал, молился постоянно.

— Прекрасное сочетание.

— Как-то обедали у него — Эдика как раз откуда-то уволили. Говорю: «Что ты переживаешь? Всех снимают! Есть команды, будешь работать… У тебя, вижу, стол двуспальный — сиди. Рассуждай. Думай!» Прекрасный человек! Хорошо, что верит! Но Бог-то не заставляет бесконечно режим нарушать. Бог же не пил, епт. А Эдик пристрастился к этому делу.

— Много вы тренеров воспитали.

— Сколько я их учил! Весь штаб сборной Украины у меня играл — Фоменко, Онищенко и Заваров. Миша Фоменко все просился куда-то: «Отпустите!»  — «Вот когда из тебя, сумской парень, человека сделаю — тогда отпущу!» Отличный парень. Скромнейший, никогда себя не выпячивает.

«Гурию» тренировал. Просил помочь — я пригласил к себе в номер. На стене расписание: «Миша, смотри. Все, что свободно, бери себе!» Ты знаешь, что он чудом не погиб?

— Что за история?

— Там же, в Ланчхути. Поехали с женой на почту, тут ураган. Машину унесло, жена потом в больнице отыскалась, сам не знает, как жив остался, не помнит ничего. Бог спас!

— Какие у вас сны?

— Снится Бирма. Взял сборную — сделал чемпионами Азии! Упросили молодежную сборную подхватить после венгра, — их тоже в чемпионы вывел! Трижды Кубок Мердека выиграли! Недавно снился момент — сидим в Куала-Лумпуре. Все 16 азиатских команд. Фонтан, джаз… Объявляют: «С малазийской стороны песню исполняет президент федерации». Тот встает — и поет. Возвращается, я похвалил: «Гуд сонг…» Вдруг слышу  — от Бирмы меня вызывают.

— Это на самом деле было?

— Конечно. Просто раньше как-то не вспомнил, а тут всплыло. Иду, думаю — е, что ж петь-то? «Шумел камыш»?

— Что спели?

— Уж готов был про камыш запеть — и тут мысль: Петра Лещенко все  же знают! Начал: «По всей по нашей земле просыпается серое утро. Вспоминаешь ли ты обо мне, дорогая моя златокудрая?» Два раза на  бис повторять пришлось!

— В Москве могли бы жить?

—  Я из-за Москвы этой отказался со сборной СССР работать.

— Почему?

— Вызвали меня в ЦК партии к Гончарову. Говорит, что надо за сборную браться. Я отвечаю: «Симонян сколько в Москве живет, не успел команду принять — его уже сняли. А у меня в этом городе вообще нет людей, которые поддержали бы. Я вам советую — назначайте Бескова, не по  делу его сняли. Это сейчас тренер номер один…»

— Ладили вы с Бесковым?

— Он человек своенравный. Любил, когда о нем говорят. Не считался ни с кем — даже со Старостиным. Тот мне про Бескова говорил: «Я  такого характера еще не встречал…»

Тогда, после похода в ЦК, Бескову звоню: «Костя, ты на меня не обидишься? — «За что, Герман?» — «Меня назначали, но я на тебя указал…» — «Какой  же ты человек! Спасибо!» Жена его молодец, всех журналистов собирала. Андреев ему крабов из Ростова возил. Не крабов, а этих, как их…

— Раков.

— Раков! А мне кто будет возить? Что я здесь буду делать — как кустарь-одиночка? Один у меня в Москве друг — Симонян. Звали меня в Ереван, жена Симоняна говорит моей Нине: «Если мужа любите — не отпускайте!» А сам Никита не устоял, поехал — и сделал их чемпионами.

ЛОБАНОВСКИЙ «ПОСАДИЛ» ВСЮ КОМАНДУ

— Бесков действительно был в ту пору тренером номер один?

— Все-таки знания современного футбола ему не хватало. Взял в сборную Ахалкаци, Лобановского… Я говорю: «Ты что делаешь-то?! Зачем?» — «Я хочу, чтоб они отвечали за подготовку». Я рассмеялся: «Тебя заставят их с собой брать на чемпионат мира, вспомнишь этот разговор…» Так и случилось. А там началось, мне Мышалов рассказывал: Бесков психанул, Лобановский сам стал тренировку проводить. Рассадил футболистов друг другу на плечи, начали во что-то играть. «Посадил» всю команду. А Бескова сняли.

— Лобановский перегрузил?

— Ну да! Обычное дело для него. На сборах ему говорил — час надо зарядку делать! Я в Сочи делал специальную дорожку, под зарядку. А он — час на гальке! Я поражаюсь: «Валер, какая ж у тебя будет тренировка после этого?» Но упорный ужасно. Коньков мне рассказывал, как отдал пас пяткой. Лобановский в перерыве красный от злости: «Ты что делаешь?» — «Публике нравится!» — «Пятку убираем. Публику тоже».

Лобановскому Юрка Морозов перевез все мои конспекты. По ним работал. Но я видел, как: «Скоростная выносливость! Работаем на пульсе 180–190! Начали!» Началась беготня по полю. Потом: «Стоп! Пульс считаем!»

— Что не так?

— Я подхожу: «Валера, тебя все дурят как мальчика. Они даже на пульс 170 не вышли!» Дал ему упражнения, в которых никак не подхалтуришь. С какого-то момента Лобановский работать перестал — только стоял на балконе, покрикивал оттуда. Взял Морозова к себе в комплексную группу…

— Что такого?

— Каждый вечер у них «разбор» — по 0,75. Шпарили, епт. Наутро Лобан одевается потеплее — и кросс, выгоняет все это дело. А Морозов идет, шмыгает носом. Говорю: «Ты с похмелья? Или уже поддавший?»

— Юрий Андреевич горазд был поддать?

— Когда на кафедре работали, мы с ним в одной комнате жили. У него в портфеле все время бутылка со спиртом. Я поражался! Бесков его к себе взял. Спрашиваю: «Зачем?» — «Будет бегать за пивком, за закуской…» Он умный парень был. Но вот эта поддача — страшное дело. Многих сгубила. Еще москвича, который работал с Лобановским, молодежную сборную тренировал, чемпионами их сделал…

— Мосягин?

— Да! Говорю: «Мосяга, ну ты-то куда лезешь?! Тебе-то зачем это надо?» Иду по Кисловодску, жарища — навстречу Мосягин. Куртка и  значок «заслуженного тренера». Смешно!

— Смешно.

— Я не выдержал: «Так-то никто не узнает, что это ты заслуженный тренер! Напиши — „Мосягин, заслуженный тренер“, и повесь. Что клоунаду-то устраиваешь? Посмотри — я приезжаю, одеваю спортивное, бегаю. Все дорожки здесь знаю! А ты что — погулять вышел? Погуляешь, потом жене скажешь — надо еще поддать, пивка… Кончай с этим, Серега!» Он хороший парень-то был!

БЕСКОВ КОНЬЯЧОК УВАЖАЛ

— Морозов был хорошим футболистом?

— Да ну… Ко мне Заваров приезжал, когда Морозов Киев принял. Рассказывал, как издеваются над ним. Изображал, как Морозов обводке учит. Киевские вообще цирк устраивали — специально били мимо ворот. Морозов закипал: «Как бьете-то?!« — „Юрий Андреевич, а покажите, как надо…“ Тот выбегает, по мячу попасть не может. Все хохочут. Цирк! Кто-то тогда написал  — „Морозов принял „Мерседес“, а сдал запчасти“. Он не просыхал там. Я однажды рассказал, что эта троица, Лобан, Морозов и Мосягин, поддавала  — на меня многие обиделись. Генка Орлов укорял: „Родственники узнают…“ Ага! А родственники не знали, что они пили?

— А кто из больших футбольных людей не пил? Только вы да Старостин. Даже Бесков был любитель…

— Бесков коньячок уважал. Расширял сосуды. Это можно понять, тренерская работа — страшное дело. У меня руки сводило! Бесков держал себя великолепно. Как-то встречаю их — спускаются с Малого Седла. Меня представляет жене: „Лера, вот мой друг хороший. А это — мое семейство…“ Вы, говорю несгибаемый человек, Константин Иванович. Тот улыбается: „А как же иначе?“ Они с Карцевым были друзья. А потом разошлись  — из-за Леры этой.

— Та была девушкой Карцева?

— Невестой!

— Как Бесков отбил Леру-то?

— Он и не спрашивал. Бесков-то был — денди лондонский. Разговаривал с каким достоинством. А Карцев — худенький, маленький…

— Тогда давайте о других персонажах. Был забавный тренер — Артем Фальян. Помните его?

— Ох-х! Это вообще анекдот-человек! А-нек-дот!

— Тогда рассказывайте.

— Я-то в автобус никого не брал — а у него, вижу, не только команда сидит, но и жены. Поворачивается с переднего сидения — и на весь салон: „Ну что, пе…сты? Приедем в Азербайджан — поведу вас к Мамедову, он вам ж… прочистит…“

— Откуда вы знаете?

— А я оказался в том автобусе. Потом говорю ему: „Артем, ты же совсем другой человек! Зачем так себя выставляешь? Нельзя так себя вести…“

— Прислушался?

— Нет, конечно. Такая манера. Приезжает в Армению — садится на чемодан в холле гостиницы. Юдкович, администратор, ему говорит: „Артем Григорьевич, вы ключ получили?“ — „Лукс! Лукса не будэт — я уеду…“ „Лукс“ ему надо!

— Похвальная щепетильность.

— Когда в Ленинграде обыграли его — он выходит на балкон. Квартира была сто метров, прямо у Казанского собора. Смотрит вниз — еще один удар: „Жигули“ его без колес стоят. Запаски тоже нет. „Пилят! Сказалы  бы так — отдал бы все!“

Тренировку проводит в Леселидзе. Мегафон в руках — считает удары. Если что не так — кричит на весь городок: „Пилят, кто тэбя родыл?“ Весь Леселидзе слышал, уши затыкал. Детей прятали.

Зашел к нему в номер — большая карта висит Советского Союза. Расписано: „Сюда едем поездом, сюда самолетом, сюда — машиной…“ Указка здоровая, тычет, чуть карту не протыкает. Мокрый весь. На установку пускал руководство — для них спектакль устраивал, по часу говорил.

— Сколько надо?

— По пять минут. Ну, десять. К Фальяну кто-то на сборах подходит из команды: „Артем Григорьевич, надо б домой съездить, расслабиться“  — „Расслабиться“ им… Др…те здесь!» Уникальный человек!

— Как же он тренировал?

— Вот я тебе рассказываю, как тренировал. Маслову подражал во всякой мелочи — даже шапочку такую же одевал! На такой же стул садился перед матчем, как Маслов! Что-то крикнут ему с трибуны — со стула вскакивает, поворачивается: «Кто кричал?!" Но у Маслова-то всякая команда играла, а у Фальяна — нет.

— Зато сам он играл памятно. Как рассказывал Юрий Севидов, провел Фальян три матча за Баку, в которых забил два гола в свои ворота. Получив прозвище «Пушка».

— А-ха! Я вообще не представляю, как он в футбол играл!

— Умер же он прямо во время матча?

— В медицинскую Академию одновременно привезли меня, Кольку Пучкова и Фальяна. Смотрел футбол у телевизора, психанул: «Ааа!» — и готов. Не старый был, 57 лет.

— Маслов каким вспоминается?

— Сдаем экзамены, комиссия принимает. Я чуть опоздал, Маслов мечется внизу: «Где ж ты ходишь, Герман?!« — «Что случилось?» — «Все тебя ждут, ты ж один все знаешь…» Ладно, иду и все рассказываю. Добавляю  — в 26 лет над скоростью можно уже не работать. Это качество врожденное. Сидит Семичастный, уважаемый футболист: «Как это — «можно не работать»?!" Я киваю в сторону профессора Годика — тот подтверждает. Семичастный поражен: «Я и не знал…»

— Не валили вас?

— Про португальское правительство спросили — а я отвечаю: «Оно так часто меняется, что не запомнишь». Все, отстали, пять балов. Но  я, уходя, им сказал — внизу, мол, мается Маслов, наш великий тренер! Самоучка! Если его заставить билет тянуть — у него разрыв сердца будет: «Пожалейте его…»

— Пожалели?

— Выхожу — стоит, весь потный. Говорю: «Проходите, Виктор Александрович». Он к столику было с билетами — а ему: «Нет-нет, не сюда». В президиум сажают.

— Благодарен вам был?

— Со слезами берет меня за рукав: «Ты меня возродил! Выпить-то можешь со мной?» Но даже тогда я устоял.

— Экзамен он точно не вытянул бы?

— До этого зачет был. Какую разминку давать команде. Я Маслову говорю: «Виктор Александрович, вы — гений! На вас все будут смотреть, вы  только ничего не придумывайте. Покажите то, что даете в Киеве». Он застеснялся, начал фантазировать — поставил какие-то надувные мячи, сам бежит, падает, все вокруг ржут. Маслов поднялся, голову чешет: «Что ж я сделал?» — «Я же вам говорил — не придумывайте! Вы ж команде никогда в жизни такого не дадите. Ладно еще, ногу не  сломали…»

ТАРАСОВ ПРИКАЗЫВАЛ ВСЕХ УНИЧТОЖИТЬ

— У Тарасова в футбольном ЦСКА могло что-то получиться?

— В Кудепсте играем с ними. Разминка, Тарасов кричит: «Первая тройка пошла кувыркаться! Вторая тройка, кто опоздал — десять отжиманий!» 1:0 их обыгрываем, Тарасов в перерыве речь держит: «Это ваш враг! Приказываю вам — уничтожить их!» А я сзади стою. Смешно стало: «Толь! За что уничтожить-то?» — «Герман, подожди…»

— Комедия.

— Помнишь нападающего — Чеснокова? В ЦСКА идти не хотел, так дом окружили. Чесноков по трубе стал спускаться — его внизу приняли.

— Еще б не помнить.

— Тарасов его с игры снял, поставил за дубль. Кто-то явился, докладывает: «Товарищ полковник, Чесноков в дубле плохо играет!» — «Да? Через пять минут комсомольское собрание!» Ко мне поворачивается: «Извини, скоро вернусь». Приходит довольный: «Выговор Чеснокову по комсомольской линии…»

— Пучков — ваш приятель?

— Да. Удивительный человек. Второго такого фаната не знаю. Настолько влюблен в хоккей! Работал в Спорткомитете, сидит, грызет дужку от  очков: «Герман Семеныч, возьми меня к себе, тренером по физподготовке!»  — «Е! Не надоело тебе это? Сиди себе, грызи дужку, отдохни от всего…» День и ночь думал о хоккее, что-то фантазировал. А команда не играла. Третье место — и все…

— Вы работали не только с большими футболистами. Еще и администраторами  — вроде легендарного Юдковича.

— Я Юдковича прикрепил к Завидонову. Предупредил: «Если хоть копейку недодашь — уволю сразу!»

— Смешной был человек?

— Деньги в трусах держал. Надо сколько-то — лезет, копается…

— Какой затейливый.

— В Воронеже у меня доктор был — тоже затейник. На протезе. Как-то на Белорусском вокзале раз, ушел. Думаю: где он? Иду в туалет — а он протез отстегнул, вытряхнул деньги. Пересчитывает. Я тогда думаю: вот бы у меня администраторы были одноногие, удобно же в  деревяшке командировочные носить… Как в сейфе!

— В Днепропетровске Жиздику отсутствие руки не мешало командовать клубом.

— Жиздик с Емецом — это друзья мои! Жиздик без одной руки «Волгу» по горам водил. К рулю специальная дуля была приделана. Какие-то магазины уже в те времена открывал, а его давить начали. Сейчас козырной был бы. «Мальборо» курили, не переставая. Емец в Ленинграде в общежитии обитал. Уехал в Днепропетровск — получил квартиру. Я  методику свою ему отсылал. Сколько он меня звал в «Днепр»: «Приезжайте, буду вашим помощником!» — «Володя, хватит… Давай сам. Только кури поменьше!» Знаешь, как он умер?

— На скамейке?

— В раздевалке — раз, и готов.

— Как Сальников.

— Сальников опоздал на ветеранскую игру где-то в Подмосковье, вышел минут на пятнадцать. Потом сидит в раздевалке: «Ха! У Салы хотел выиграть!» Головой раз — откинулся, и мертвый. Никита рассказывал. С Колей Тищенко — такая же история.

— Лучший селекционер советского футбола?

— Я всех находил сам — что Давыдова, что Мельникова. Всю молодежь в городе знал, всех просматривал. Дубль постоянно рядом с главной командой находился. В Луганске до меня футболистов подбирал один деятель — обложился справочниками, по ним искал… Как городок под Сухуми называется, где Дараселия родился?

— Очамчиры?

— Точно! Там еще памятник Ленину поставили — а голову никак водрузить не могли. Все выбирали, уже комиссия приезжает памятник открывать. Какую-то нашли в последний момент, приспособили. Снимают покрывало  — у Ленина одна шапка на голове, другая в руке…

— К чему вы об этом?

— Мы там сборы проводили — мальчонка повадился мячи у нас таскать. Схватит, на велосипед — и все, не догонишь. Но я раз перехватил его — тот перепугался до смерти. Говорю: «Подарю тебе мяч с автографами, но воровать заканчивай!» Больше — ни одного инцидента. Это маленький Дараселия и был. Уезжали — подарил ему мяч.

— Классно.

— У меня Калюжный играл, правый защитник. Как-то не поставил его  — является ко мне делегация: «Почему не ставите? Мы только и приходим смотреть на этого клоуна…»

— Какие прекрасные люди вас окружали.

— Товарищеский матч с кутаисским «Торпедо». У нас одно общество, «Трудовые резервы». С утра снега по колено. Играть, говорю, нельзя, ищите грейдер. Грузины к секретарю горкома: «Зонин говорит, играть не будет, пока грейдер не появится». Партиец кнопку нажимает: «Срочно найдите мне этого еврея… Как его? Грейдера!»

— Самые памятные сборы тех лет?

— В Зугдиди вообще цирк был. Нагрузки большие, а мыться негде. Шевченко (первый секретарь обкома. — Прим. «СЭ») из Луганска нам дезмашину прислал. Прямо на стадионе заводили — шумит, греет, кабинка с душем…

«ГЕРМАН СЕМЕНЫЧ, ПРОДАЙТЕ МНЕ ВАШИ КОНСПЕКТЫ»

— Тбилисское «Динамо» гораздо было выпивать?

— Грузины выпивали даже меньше, чем другие. Хорошие ребята!

— Всегда знали, кто злоупотреблял накануне?

— Знал, кто склонен. Наутро команда выстраивается перед тренировкой. Я уже догадываюсь, кто поддал накануне. Стою напротив — он дыхание сдерживает, дуется, дуется… Прыснул! С тобой все ясно, говорю. Или по пульсу выяснял.

— Кого-то в Тбилиси открыли?

— Цвейба недавно говорит: «Вы — мой второй отец! Если б не вы, я  так и остался бы перворазрядником! Мы поражались — как могло случиться, чтоб за год вся Грузия вас полюбила?» А казалось, я с поля не уходил. С 8 утра работа начиналась.

— Цвейба — «переделанный»?

— Насчет паспорта — не знаю. Цвейба играл полузащитника. Ушел Сашка Чивадзе, говорю Ахрику: «Будешь центральным защитником» — «Разве я смогу?!»

— Кецбая у вас играл.

— Отличный парень, на гречанке женился. Он в институте учился, даю ему учебник. Проходит месяц: «Тимур, как делал?» — «Отлично. „Введение“ уже прочитал…» Вот так они учились.

— Кипиани же Шекспира читал в оригинале.

— Шутишь? Я с ним по-английски говорить начал — не понимает: «Газеты  же пишут, что знаешь!» — «Нет, это моя дочь знает…»

Мне в голову Арзиани мячом попал, я два дня в коме лежал. Зрение и слух упали. Приходит генерал, начальник «Динамо»: «Что делать?»  — «Сейчас мода — тренера выбирать тайным голосованием. Я вам написал кандидатуры…» Выбрали Кипиани. Дато приходит: «Герман Семеныч, продайте мне ваши конспекты» — «Дато, я тебе их дарю!»

— К Кипиани было сложное отношение в Грузии.

— Его невзлюбил первый секретарь ЦК Патиашвили. А я убеждал: «Джумбер Ильич, Кипиани и Асатиани — ваш золотой фонд…» Асатиани потом в  автомобиле расстреляли, а Кипиани разбился, когда из Кутаиси ехал. Недалеко от того места, где Дараселия погиб.

— Ахалкаци — сильный тренер?

— Был начальником команды у Якушина. Безмолвный человек!

— Вот бы не подумал.

— Они с Сальковым учились на тренеров, жили в одной комнате. Из-под двери все время дым валил — я думал, подожгли что-то. Ахалкаци папиросу из рук не выпускал. Я Салькову говорю: «Как ты живешь с ним?!" А  Кубок Кубков выиграл — подзазнался. Так себя вел, с ребятами разговаривал…

— Как?

— Ахалкаци вниз по лестнице спускается — все разбегаются. Никакого контакта с командой. А это дети твои, беседовать надо! Ахалкаци после Кубка Кубков сразу две команды испортил — Кутаиси и тбилисское «Динамо». Возил футболистов туда-сюда.

— Давайте тогда про другую легенду — Пеку Дементьева.

— Прекрасный человек! Сказочный! Всю жизнь ложился спать с мячом и вставал с мячом. Он уже в возрасте был, я приглашал его в Удельную к команде: «Пека, и всю семью возьми». Ребята выстроились — я администратору командую: «Матвей Соломонович, давай!» Тот выносит костюм, целую сумку вещей Adidas. Бутсы и мяч с автографами. Пека не поверил: «Это мне?» — «Конечно, тебе, Петр Тимофеевич…»

— Обрадовался?

— Не поверил. Потом снимает ботинки, бутсы берет в руки: «Ой…» — поцеловал их! Начал мячом жонглировать — молодые ребята из «Зенита» глаза вытаращили. «А можно, — говорит. — Пойду о батут мячом побью?» Через минуту возвращается: «На этом мяче автографы, неудобно. Можно другой взять?» — «Да что угодно бери!» Плоховато он жил. Минут сорок бил у батута — то так, то эдак. Я молодежи говорю: «Великий человек перед вами, гордость ХХ века. От мяча не оторвать. А вас заставлять надо…»

ПЕКА, ДАЙ ДЛЯ ПУБЛИКИ!

— Самый памятный его матч для вас?

— Мы вместе были в эвакуации в Казани. Каждую субботу матч — народищу собиралось, будто нет никакой войны! Милиция на конях! Дементьеву кричат: «Пека, дай для публики!» Тот будто ждет — начинает крутить-вертеть. Невозможно мяч отобрать.

— Вы тоже играли?

— Был у него правым крайним. Пека наставлял: «Ты мне только отдай, беги куда надо — мяч там уже будет!» Он как мальчишка — всю жизнь в окружении пацанов, воспитывал их. Сидит в Казани возле магазина с ними, пряники ест.

Еще момент помню — играем с «Шахтером», только открыли стадион. Пека мяч получил, я около него. Дементьев четверых обводит, резко тормозит — они друг на друга повалились. Остановился, поставил ногу на мяч: «Вставайте!» Те поднимаются, зубами скрипят — а он снова их обводит. Бутусов с лавки кричит: «Пека, сломают!» — «Михал Палыч, не догонят…»

— Последние встречи помните?

— Было ему 80 лет. А я в Академии лежал, меняли протез. Так Пека передал: «Если Германа не будет, я на собственный юбилей не приду!» Я приковылял — он сразу ко мне кинулся! Любил меня, епт!

— С Леонидом Ивановым, легендарным вратарем, вы общались?

— Спросил! Еще бы!

— Что помнится?

— Это вообще интересный человек был — в жизни увалень, а в воротах преображался. Тоже с нами в эвакуации был. Кого-то обыграли — им  заплатили пивом. Целую бочку налили. И вот едут на телеге — Пека Дементьев в шляпе, с вожжами. Леонид сзади, бочку поддерживает. Немножко проедут — чуть-чуть отхлебнут. Дальше едут. Иванов говорил: «Всю могу выпить!» Потом спал в этой бочке. Инструментальщик он  был.

— Слесарь, значит?

— Выдавал инструменты. А ночью ходили воровать капусту или картошку. Был с ними такой Зябликов, тоже футболист. Они-то взяли наволочки под капусту, а он с голодухи — матрас! У Пеки Дементьева талант был — свистел как милиционер. Возьми, да свистни!

— Что случилось?

— Все упали — и Зябликов упал. А встать не может — прижало капустой в матрасе.

— Леонид Иванов в последнее время работал таксистом?

— Сначала решил школу вратарей открыть. Рассказывает: «Бью с левой в девятину!» — «Ты их учишь — или по воротам бьешь?» — спрашиваю. Ничего не получилось, конечно. Стал в такси работать. А жена у него была директором продуктового магазина.

— Это большая удача.

— Все домой таскала — он заботы не знал. Рядом с Парком Победы жили. Увещевал его: «Ты что на жену-то шумишь, Леня? За тобой как за ребенком ухаживает. Ее не будет — ты пропадешь!» Так и случилось. Ее машина сбила, меня встречает: «Семеныч, все правильно ты говорил…» Какая-то баба его подхватила, отписал на нее квартиру. Сам еле ноги таскал, никого у него не было. Так и умер.

Юрий ГОЛЫШАК, Санкт-Петербург – Москва. «Спорт-Экспресс» , 21.05.2016

*  *  *

Зонин, Герман Семенович. Защитник.

Родился 9 сентября 1926 г. в г. Казани. Воспитанник юношеской команды казанского «Динамо» (с 1941).

Клубная карьера: «Динамо» Казань (1945–1949), «Динамо» Ленинград (1950–1951 и 1953), «Трудовые Резервы» Ленинград (1954–1955).

Главный тренер команды «Трудовые резервы» Ленинград (1959–1960). Главный тренер команды «Труд» Воронеж (1960–1961). Главный тренер команды «Заря» Луганск/Ворошиловград, Украинская ССР (1962–1964 / 1969–1972). Главный тренер сборной Бирмы (1965–1967). Главный тренер сборной СССР (1972). Ассистент главного тренера олимпийской сборной СССР (1972). Главный тренер команды «Зенит» Ленинград (1973–1977). Главный тренер команды СКА Ростов-на-Дону (1980). Главный тренер клуба «Динамо» Тбилиси, Грузинская ССР (1987–1988).

Достижения, как тренера. Чемпион Украинской ССР 1962 г. («Заря» Луганск). Чемпион Азиатских игр 1966 г. (сборная Бирмы). Чемпион СССР 1972 г. («Заря» Ворошиловград). Бронзовый призёр (как помощник главного тренера) Олимпиады 1972 г.

Заслуженный тренер Украинской ССР (1962), СССР (1992) и РСФСР (1980).

Подробнее »