Центрфорвард Лев
Бурчалкин и сегодня остается рекордсменом команды по количеству
сыгранных матчей и забитых мячей в чемпионате страны. Труднее измерить
уровень болельщицкой любви - он зашкаливал все пределы…
Лёва
Как-то, лет десять назад, выйдя из дома, я остановился у светофора,
собираясь перейти улицу. Мимо, притормаживая у поворота на Московский
проспект, тянулась бесконечная вереница машин. Вдруг что-то - какая-то
деталь в одной из них - привлекло мое внимание. Я проводил взглядом
поворачивающие «жигули» - и, конечно, сразу узнал рыжий «ёжик» и,
до боли знакомый с детства профиль с хитроватым, добродушным прищуром
человека, сидевшего за рулем… Его вырезанная из газеты фотография
все школьное детство пролежала под стеклом моего ученического стола.
И подозреваю, что не только моего. Потому что когда во дворе мы
играли в футбол и «распределяли» кто кем из известных игроков сегодня
будет, то самым «дефицитным» была фамилия Бурчалкина. На него приходилось
стоять очередь: «ты в прошлый раз был!»
И сегодня еще, говоря о нем, многие наши журналисты непременно вспоминают
невесть откуда взявшееся прозвище «Выручалкин». Да, его голы часто
становились спасительными для команды, позволяя ей уйти от поражения.
Но, честно говоря, не припомню, чтобы я хоть раз слышал это слово
на трибуне, хотя в те годы ходил с отцом почти на все матчи «Зенита».
Если оно и существовало, то, скорее всего, как один из журналистских
штампов. Болельщики же всегда звали его просто «Лёва» - и никакие
награды и звания не могли сравниться с этим коротким словом, выражавшим
столько тепла и любви!
Законы любви - в том числе и народной - неведомы. Никакими клубными
рекордами (чего стоят только 400 матчей, сыгранных Бурчалкиным за
«Зенит», - результат, который в наш век профессиональных контрактов
вряд ли уже будет превзойден) невозможно объяснить ту бешеную популярность,
которая была у него в конце 60-х - начале 70-х годов. Как начиналась
эта популярность, я не знаю, но начиналась она задолго до этого
рекорда. Я «заболел» футболом в 65-м и сразу уяснил себе, что «главный»
игрок в «Зените» - Бурчалкин. А ведь рядом с ним играли тогда и
Василий Данилов - один из ключевых игроков сборной СССР, и Завидонов
с Дергачевым - возможно, лучшая пара полузащитников в стране в те
годы…
Но все-таки - форвард…
Но все-таки - «ёжик»!..
Ёжик
Кому-то это может показаться спорным, кому-то просто смешным, но
я действительно считаю, что рыжий бурчалкинский «ёжик» сыграл немалую
роль в левиной популярности, став для него таким же символом, как,
скажем, трубка для Шерлока Холмса. Своего рода - «Божья метка».
Ведь по игровым качествам тогда еще под стать ему были и упоминавшиеся
выше Завидонов с Дергачевым. И Юрий Соловьев, Юрий Варламов, Николай
Рязанов тоже не последними игроками считались и не один год за команду
играли. Неплохая, кстати, компания подобралась тогда. А Василий
Данилов? Летом 66-го, в пионерлагере, мы с мальчишками тайком от
воспитателей бегали к телевизору смотреть чемпионат мира и, замирая
от восторга и гордости, ловили имя Данилова, игравшего за нашу сборную.
Свою порцию популярности у ленинградского болельщика все они получили.
Но только на Бурчалкина обрушилась такая поистине всенародная любовь…
Иногда, когда выдается свободное время, я захожу во двор того дома,
где жил как раз в те годы. Это очень большой дом, и двор тоже огромный,
плавно переходящий в пустырь за трамвайными путями. Хожу и с грустью
замечаю, как все здесь изменилось с тех пор. И с каждым посещением
изменений оказывается все больше. И хотя я понимаю, что это неизбежно
и нормально, все-таки грустно. Хочется, чтобы все оставалось таким,
каким было тогда, в детстве…
Бурчалкинский «ёжик» тоже был частью моего детства…
После 1972-го - последнего года его игроцкой карьеры - Лева надолго
исчез из поля зрения. И когда в конце 80-х я увидел его снова, меня
в прямом смысле слова чуть не хватил удар. Знаменитого «ёжика» не
было! Шевелюра Льва Дмитриевича - все такая же рыжая - была аккуратно
уложена. Ночью я ехал в поезде и меня не покидало чувство «тяжелой
утраты».
Подумаешь, казалось бы, «ёжик»!..
И вдруг я все понял! Этот «ёжик» был символом! И принадлежал он
не только Лёве. Если угодно, это был символ всего ленинградского
футбола! Народное достояние!..
Но в конце концов, как бы не было жаль «ёжика», сам Бурчалкин был,
конечно, важнее. А он в те годы вместе с Завидоновым как раз возглавил
главную команду «Зенита». И это было здорово - прямо как Румменигге
с Беккенбауэром в «Баварии»! Хоть «ёжик» все равно было жалко…
Иные времена
Как-то, уже много лет спустя после завершения его карьеры (а закончил
он ее в 27, так и не сумев восстановить игровые кондиции после тяжелейшей
травмы - разрыва ахиллова сухожилия), уже упоминавшегося здесь Василия
Данилова - одного из лучших левых защитников страны, игрока сборной
СССР, спросили, почему он отказал в свое время киевскому «Динамо»,
сулившему ему буквально «золотые горы»?
- Да неудобно как-то было перед людьми, которые меня сюда приглашали,
- ответил он.
Пришли иные времена.
Взошли иные имена…
Это «неудобно перед людьми» я вспоминаю каждый раз, когда читаю
в интервью некоторых наших сегодняшних «звезд», меняющих за свою
недолгую карьеру чуть ли не с десяток команд, об их желании «сменить
обстановку», или наблюдая за откровенным шантажом, устраиваемым
ими своим клубам. С одной стороны, вроде бы нормальное явление в
профессиональном спорте. И все-таки…
И все-таки я вспоминаю самое начало своего «боления»…
Походы на стадион были для меня самыми большими праздниками, я ждал
их даже больше, чем Нового года, с его замечательной бессонной ночью
и подарками. Мне долгое время везло: «при мне» «Зенит» не проигрывал.
Но в конце концов когда-то это должно было произойти...
За всю дорогу со стадиона я не произнес ни одного слова, несмотря
на все папины старания. Дома я вдруг обнаружил, что весь абсолютно
мокрый, с меня стекала вода, - оказывается, мы на обратном пути
попали под ливень. Меня раздели, посадили в ванну - я был на грани
истерики и ни на что не реагировал. Папа пытался отвлечь и развеселить
меня какими-то шутками, но лишь окончательно «добил»: уронив голову
на край ванны, я разрыдался, как солдатская вдова - со всхлипываниями,
соплями и стонами...
Сегодня воспоминание об этой сцене вызывает у меня лишь снисходительно-ностальгическую
улыбку. Я не могу болеть за эту команду. И не потому, что моя взрослая
психика лишена той остроты восприятия, которая свойственна ребенку,
а потому что не ощущаю ее частью своей души. Тогда - ощущал, а сейчас
нет. Откровенный бизнес, в который превратился сегодня футбол для
игроков, мешает этому. «Боление» - это ведь тоже любовь, а любовь
- всегда жертва. Бывает, конечно, и любовь безответная, но когда
для одного - «только бизнес, ничего личного», то другой рано или
поздно задумается о целесообразности своих жертв…
Да и в самом деле, если подумать - что связывает меня с этой командой?
Традиция, привычка, воспоминания юности? Да, конечно. Но это не
с «этой», это - с «той» командой. А вот с этой, сегодняшней? И что
связывает «эту» команду с «той»?
Впрочем, легионеры были и раньше. То, что приезжали они не из других
стран, а из других городов и команд нашей страны, принципиально
ничего не меняет. Но сегодня ведь и доморощенные футболисты рассматривают
свою команду лишь как своего рода транзитный пункт на пути в Европу.
Во всяком случае те, кто могут на это рассчитывать. Это бесконечное
«броуновское движение» игроков по разным странам и командам есть,
конечно, веяние времени. Безусловно, это - составная часть того
взаимопроникновения культур, сближения разных народов, которые сегодня
диктуются жизнью во всей Европе. И все-таки это веяние времени было
связано и с потерями для нашего футбола.
Одна из них - игроки, сыгравшие сотни матчей за свои команды, ставшие
для них просто знаковыми фигурами и кумирами у болельщиков. Свои,
доморощенные. Упрямо игнорировавшие все приглашения из Москвы или
Киева. И получавшие за это вместо денег, машин и квартир - народную
любовь. Такие игроки были практически в каждой команде, становясь
предметом болельщицких легенд и вехами в истории клуба. Сегодня
их впору заносить в красную книгу. Единичные представители этого
вида доживают свои игроцкие дни. С их уходом отечественный футбол,
безусловно, теряет частицу своей самобытности…
В «любительские» времена игроков с клубом официально не связывали
такие узы, как сегодня. Никаких контрактов в любительском спорте
быть, естественно, не могло - и не было. Так что формально, если
игрок хотел перейти из одного клуба в другой, он мог собрать вещи,
сесть в поезд и уехать в тот же день. Попрощается он или нет с бывшими
одноклубниками, зависело только от его воспитания. Кстати, очень
часто переходы именно так и осуществлялись. Разумеется, существовала
Федерация футбола СССР, а у нее существовали различные правила -
в том числе и правила переходов игроков, которые она, кстати, сама
нарушала постоянно, но все это держалось исключительно на административной
власти - юридически игроки не были связаны ничем.
А посему «тот» болельщик считал всех игроков любимой команды своей
собственностью. Не в материальном, естественно, смысле, а примерно
в том же, в каком родители считают собственностью своих детей. Естественно,
поэтому и его чувства к игрокам были сродни родительским, а поскольку
«связь» была односторонней, можно было тешить себя иллюзией взаимности.
Именно поэтому уход кого-то из «детей» из «родительского» дома воспринимался
столь болезненно - не только из-за того, что ослаблял команду. Любящее
сердце не может смириться с изменой. И когда такой «блудный сын»
приезжал в город играть уже в составе другой команды, трибуны гневно
скандировали: «Позор»! Однажды я был свидетелем, как такому игроку
устроили настоящую обструкцию, сопровождая отчаянным свистом каждое
его касание мяча. Во втором тайме он на поле уже не вышел… Вот этот-то
«тип» болельщика - вторая потеря, связанная с пришедшей в наш футбол
эрой товарно-денежных отношений.
Тонущий корабль
Листаю программки и футбольные календари тех лет. Пофамильно вспоминаю
игроков. В свое время, причащая меня к болению, отец заставлял учить
и называть ему наизусть весь основной состав. Сегодня некоторых
уже не могу вспомнить… А ведь неплохая была команда! Если бы еще
тогдашнее городское начальство было более внимательным к ней… Ирония
судьбы - сегодня в это с трудом верится, но в те годы Ленинград
был городом, в котором зарплаты футболистов были самыми низкими
в высшей лиге. Часто, сидя с отцом над турнирной таблицей, в которой
«Зенит» и найдешь-то, бывало, не сразу, я поднимал к нему полные
слез глаза:
- Ну почему?..
- Потому что для того, чтобы в городе была хорошая команда, - папа
будто обращался не ко мне, а к кому-то «невидимому», - надо чтобы
первый секретарь сам был болельщиком!
Я тогда еще не знал, что такое «первый секретарь». К счастью.
Однако те, кто составлял костяк команды в середине 60-х, постепенно
заканчивали играть. К роковому для «Зенита» 1967-му из ветеранов
Лёва остался, по сути, один, не считая Рязанова, популярность которого
к тому времени уже больше держалась на его бесконечных скандалах
из-за нарушений режима, отчислениях и возвращениях в команду. На
поле он появлялся редко. Игра «Зенита» в домашних матчах в тот год
развивалась примерно по одному и тому же сценарию. Первым пропуская
гол, он затем до конца игры бестолково и суетливо пытался атаковать…
«Дворовая команда», - обреченно вздыхал обычно отец, глядя на поле.
Врезался в память такой эпизод. В одной из атак Бурчалкин, почувствовав
за спиной партнера, остроумно пропустил ему мяч под ногой. «Ну-у-у!?»
- восторженно взметнулись вверх трибуны. Увы, маневр застал врасплох
не только соперников… После матча, в медленно двигавшейся к выходу
толпе, я услышал обрывок разговора: «А Лева-то как ему под ногой
пропустил! Э-эх!»… В другой раз, после почти двух таймов мучений
зенитовцев на поле и болельщиков на трибунах, апофеозом отчаяния
и «гласом божьим» прозвучал крик исстрадавшейся души откуда-то сверху:
«Лёва, сделай гол в конце концов!»…
Сам Бурчалкин потом вспоминал, что когда «сошли» ветераны, ему стало
скучно…
В том году Лёва пытался сделать невозможное - в одиночку
вытащить команду из болота. В 28 лет ему все еще поступали предложения
из Москвы и Киева. Много лет он был бессменным капитаном «Зенита»,
хотя вряд ли вспоминал красивую фразу про капитана и тонущий корабль.
Просто тащил, сколько хватало сил. И получал за это любовь болельщиков…
Все межсезонье после окончания того чемпионата футбольный Ленинград
жил в нервном ожидании: оставят - не оставят. В конце концов решающую
роль сыграл, словно только и ждавший конца сезона, грянувший в начале
ноября юбилей - 50-летие революции. Если бы единственная команда,
представлявшая ее «колыбель», как раз в этом году покинула первую
группу, это был бы очевидный конфуз - и волевым партийным решением
количество команд в ней просто было «округлено» с 19-ти до 20-ти.
Я часто думал: если бы «Зенит» вылетел тогда из первой группы, остался
бы Бурчалкин в команде? Если бы он и ушел, вряд ли у кого-то повернулся
язык осуждать его за это. И все-таки, мне кажется, Лева остался
бы. Вылет встряхнул бы на какое-то время городское руководство,
какие-то меры по восстановлению команды были бы приняты, как они
и были приняты на самом деле, а пришедший новый тренер - любой -
наверняка стал бы его уговаривать. И уговорил бы.
Артему Фальяну, принявшему «Зенит» в следующем сезоне, уговаривать
Бурчалкина не пришлось. Жесткий «диктатор», иногда доходивший до
самодурства, он, тем не менее, сумел быстро «собрать» разваленную
команду и железной рукой восстановить в ней дисциплину. Игру он
старался поставить исходя из того материала, который был под рукой,
сообразуя желаемое с возможным. Игра «Зенита» строилась на максимальной
самоотдаче, призванной компенсировать нехватку класса большинства
игроков, была незамысловата тактически, но задорна и азартна.
Бурчалкин, Садырин, да, пожалуй, Вьюн - вот три игрока, вокруг которых
строилась зенитовская игра при Фальяне. Используя Левину разносторонность,
тренер отодвинул бывшего центрфорварда в глубину атаки, превратив
в плеймейкера, как сказали бы сегодня. Однако дни самого Артема
Григорьевича в «Зените» были уже сочтены. Тогдашние партийные боссы
не любили людей властных, а главное - независимых, и дождавшись,
когда команда встала на ноги, поспешили избавиться от него. С пришедшим
же ему на смену москвичом Евгением Горянским отношения у Лёвы сразу
же не сложились. И просидев на скамейке почти полтора сезона, он
в 33 года закончил карьеру игрока.
Символ времени
Иосиф Бродский, говоря о русской поэзии, как-то заметил, что каждая
эпоха в ней «назначала» только одного великого поэта, хотя среди
его современников были и другие, не менее достойные. То же самое
случилось в ленинградском футболе 60-х - 70-х годов. Эта эпоха «назначила»
Льва Бурчалкина самым ярким своим представителем. Наверное, это
несправедливо по отношению к другим, в частности, упоминавшимся
здесь игрокам, но слово «Лёва», став своего рода символом времени,
тем самым включило в себя и всех их. Сочтемся славою!..
