Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Виктор ЗВЯГИНЦЕВ

Звягинцев, Виктор Александрович. Защитник. Мастер спорта СССР международного класса (1976).

Родился: 22 октября 1950, город Сталино /Донецк/, Украинская ССР.

Воспитанник донецкой СДЮШОР «Шахтёр».

Клубы: «Шахтер» Донецк, Украинская ССР (1968–1970, 1973–1975, 1977–1980), СКА Киев, Украинская ССР (1971), ЦСКА Москва (1972), «Динамо» Киев, Украинская ССР (1976), «Металлург» Запорожье, Украинская ССР (1981), «Таврия» Симферополь, Украинская ССР (1981).

Обладатель Кубка СССР: 1980.

За сборную СССР сыграл 13 матчей, забил 1 гол.

(Сыграл 8 матчей, забил 1 мяч за олимпийскую сборную СССР.*)

Бронзовый призер Олимпийских игр 1976 года.

*  *  *

«МОЙ ЗЯТЬ ОНОПКО — ОТЛИЧНЫЙ ПАРЕНЬ»

Даже с поправкой на быстротечное время, меняющее наши представления о футбольных ценностях и приоритетах, он остается, по-моему, классическим образцом центрального защитника. Отважный, решительный, не обделенный природой статью атлета, Звягинцев был в своей штрафной площади полновластным хозяином. Точно знаю, что в середине 70-х у тренеров многих команд он шел нарасхват. И все же лучшие свои времена, как сам признается, пережил там, где все начиналось, — в донецком «Шахтере».

— Судя по перечню клубов в вашем футбольном досье, не скажешь, однако, что вы однолюб.

— Армейские команды брать во внимание не стоит. Они — как издержки судеб подавляющего, наверное, большинства «штатских» футболистов. Это называлось действительной военной службой.

— Вы серьезно считаете, будто попасть и закрепиться в основном составе ЦСКА — есть «издержка» в биографии молодого игрока?

— Разумеется, я был горд собой, когда выдержал конкуренцию в компании с Шестерневым, Капличным, Плахетко, Бабенко и отыграл сезон 1972 года в ЦСКА от звонка до звонка. И в олимпийскую сборную тогда впервые попал. И ключи от трехкомнатной квартиры в Москве на Звездном бульваре в руках держал. Но как только дотянул до дембеля — сразу рванул домой, в Донецк.

— Никогда об этом потом не пожалели?

— А что жалеть, если в «Шахтере» как раз такая замечательная бригада сколачивалась: Дегтярев, Дудинский, Славик Чанов, Володька Пьяных… Вскоре Старухин из Полтавы подъехал… Начинались звездные годы донецкой команды, и поводов для сожаления они не дали никому, кто в ней тогда играл.

— Тем не менее в конце 75-го вы оказались в Киеве. Почему?

— Во-первых, я спал и видел себя за рулем новенькой «двадцатьчетверки» — такое условие поставил перед руководством «Динамо». А во-вторых, сборная СССР в ту пору, как вы, вероятно, помните, почти на 100 процентов состояла из киевлян во главе с Лобановским и Базилевичем.

— Простите, я вас верно понял: «Волга» шла во-первых, а сборная — уже во-вторых?

— Именно так. Вас это смущает?

— Да как сказать… Во всяком случае, гимном нашего с вами поколения, кажется, было «прежде думай о Родине, а потом — о себе».

— Профессиональному футболисту с его коротким игровым веком сложно придерживаться этого песенного правила.

— Прижиться в киевском «Динамо», наверное, было нелегко?

— В общем-то нет. Ведь, еще будучи игроком «Шахтера», я как сборник большую часть времени проводил в кругу динамовцев, поэтому сезон 1976 года встретил в Киеве как нечто само собой разумеющееся.

— Сезон для киевлян, мягко сказать, неординарный…

— Разве только, для киевлян? Для всего нашего футбола, который оказался под гипнозом Лобановского и пошел у него на поводу. Все делалось так, как хотел Валерий Васильевич. Сломали привычный календарь, чтобы перейти на график «осень-весна». Освободили чемпиона страны от участия в весеннем первенстве. Неудачи в Кубке европейских чемпионов и отборочных соревнованиях к чемпионату Европы публично трактовались кок неизбежные жертвоприношения на пути к грядущему олимпийскому триумфу в Монреале.

— Что это было? Преднамеренный блеф?

— Ни в коем случае. Это была трагедия — и команды, которая действительно по квалификации игроков и своим потенциальным возможностям имела право считаться суперклубом, и ее главного тренера.

— Ну с футболистами, людьми всегда подневольными, допустим, понятно. Но Лобановский-то с неограниченной властью — его трагедия в чем?

— Мне представляется, что Валерий Васильевич, будучи прекрасным специалистом, стал жертвой излишней доверчивости. Слишком уж безоглядно уверовал он в Зеленцова с его КНГ, для которого мы, игроки, превратились в подопытных кроликов, сдававших тесты на выживаемость.

— Насколько я знаю, высокие тренировочные нагрузки всегда отличали киевское «Динамо» от других наших клубов. Тяжело в учении — легко в бою…

— В том-то и дело, что Зеленцов в 76-м все довел до абсурда: ответственные «бои» велись на фоне «учений» с нечеловеческими нагрузками. Помню, как одолели мы в ? финала Кубка чемпионов «Сент-Этьен» на симферопольском стадионе и через две недели прилетели во Францию, на повторную встречу. Пока разместились, уставшие с дороги, в гостинице, звезды уже на небе зажглись. И вдруг — даже привычные, кажется, ко всему, ушам своим не поверили: «Всем взять форму — и на стадион!» Импресарио «Динамо», встречавший команду во Франции, за голову схватился: «Что вы делаете? Вы же играть приехали?» Через день как вареные по полю ходили, проиграли в дополнительное время — 0:3. «Сент-Этьен» в итоге Кубок взял. А мы вскоре опять обожглись — на сборной Чехословакии, которая выбила нас в ? финала чемпионата Европы, а потом стала чемпионом континента.

— А почему не состоялся обещанный олимпийский триумф?

— Потому что к началу турнира в Монреале у всех киевских игроков созрело устойчивое отвращение к футболу. Мы были, как загнанные лошади после скачек по прериям. Ночью заснуть не всегда получалось — стук собственного сердца мешал… Групповой турнир еще как-то прошли, в четвертьфинале победу над Ираном вымучили (как раз в той игре я забил свой единственный гол за сборную), а дальше споткнулись на немцах из ГДР. Победу в матче за третье место над любителями из Бразилии при всем желании триумфом не назовешь. Особенно если вспомнить, чего все это стоило.

— Вокруг попытки «дворцового переворота» в киевском «Динамо», случившейся сразу по возвращении команды из Монреаля, ходило множество слухов, кривотолков. И одна из распространенных версий была такая: закоперщиком бунта выступил Звягинцев с его несносным характером.

— Что характер у меня не сахарный — это правда. Могу сказать, когда другой бы промолчал, кому угодно и что угодно в соответствии с собственными представлениями о справедливости. Но делать на этом основании из меня «главного заговорщика», право, глупо.

— И все же дыма без огня не бывает.

— Если иметь в виду стычку, которая произошла у меня с Лобановским еще в Монреале…

— На какой почве?

— Да на ровном месте — вот что смешно! Как-то все несерьезно, по-детски получилось. Спор вышел из-за самолета…

— ?!

— Ну выходили мы со стадиона после тренировки. Буряк, Блохин, Веремеев… Летит самолет, и кто-то из ребят, подняв глаза к небу, определил: «Боинг-737». Я возразил: «Нет, это 727-й полетел». И вдруг слышу сзади: «А ты закрой рот!» — зло так, с надрывом. Оборачиваюсь — Лобановский. Я — примирительно: «Васильич, но это же действительно 727-й, посмотрите — две турбины…" А он пуще прежнего: «Я же сказал: закрой свой рот!» Тут еще Базилевич что-то в унисон главному добавил. Не знаю, какая муха их укусила. Ну и прорвало меня на всю катушку… Речь выдал абсолютно непарламентскую. А закончил ее так: «Если вы хотите со мной поступить, как с Кипиани, — вот вам, не выйдет!»

— А как поступили с Кипиани?

— Да просто по-свински. За весь олимпийский турнир даже на минуту человека не выпустили. Хотя он был свежее всех нас, поскольку не тренировался «по Зеленцову», а в команде было немало травмированных, больных. Я впервые в жизни видел, как молодой сильный мужик, кумир и любимец миллионов болельщиков, плакал, словно ребенок. Стоял на балконе в олимпийской деревне — и во-о-от такие слезы из глаз…

— Лобановский ему не доверял?

— Не в этом дело. Беда Кипиани заключалась в том, что он оказался в команде против воли главного тренера. Говорили, Шеварднадзе, работавший тогда первым секретарем ЦК в Грузии, напрямую вышел в Москве на влиятельных людей, и буквально перед отъездом Дато оказался в команде. Воспрепятствовать этому Лобановский не мог — слишком большие верхи вмешались. Но уж на Олимпиаде он отыгрался сполна.

— Возвращение домой обошлось без цветов и маршей?

— Какие марши?! От нас ведь исключительно золота олимпийского ждали, а тут такой конфуз… Из Борисполя разъехались по домам раны зализывать. Я тайком в Донецк улетел, сказал Салькову, что в «Шахтер» возвращаюсь. Через два дня, которые дали на отдых, вернулся в Киев, позвонил Мише Фоменко, чтобы узнать, когда завтра отъезд на тренировку. Он про тренировку ни слова, но завтра в 9.00 просит быть у здания республиканского Спорткомитета. Чувствую, что-то тут не то. Набираю Лобановского, Базилевича — у них телефоны молчат. Назавтра еду к Спорткомитету. Жду неизвестно чего. Минут через пять Онищенко из-за кустов возникает. И объясняет, наконец, что тут без меня произошло. Оказывается, во время парной на базе в Конче-Заспа ребята договорились «сбросить» Лобановского. Вопрос поставили ребром: или он, или мы? Поэтому сегодня решили собраться у начальника управления футбола Фоминых, куда приглашен и спортивный министр Бака. Первым написал заявление Колотов. Потом еще 15 человек — по кругу…

— И дальше что?

— Это был вызов. И на следующий день нас собирают снова — теперь в присутствии начальства повыше: предсовмина республики Семичастного, секретаря украинского ЦК Погребняка Якова Петровича, всего динамовского генералитета. Поднимают каждого с одним вопросом: ты за смену руководства команды или против? Все говорят «за», и только Решко почему-то отступничает. (За что часом позже, когда мы вышли на улицу, получает от Онищенко звонкую оплеуху.) А вердикт высокое собрание вынесло такой: Базилевича и начальника команды Петрашевского освободить немедленно. Лобановского — «временно отстранить от руководства командой».

— Что это значит — временно?

— Чтобы убедить, наверное, и нас, и общественность, что без Валерия Васильевича — никуда. И этот расчет оправдался. Первый матч играем в Киеве против «Днепра» с Анатолием Кирилловичем Пузачем на тренерском месте. И сразу садимся в лужу — 1:3, кажется. Все. На этом мятеж бесславно погас. А вот выиграй мы — и эра Лобановского могла закончиться еще тогда, в августе 1976-го.

— Вам этого очень хотелось?

— Лично мне было уже все равно: так или иначе я возвращался в «Шахтер». Как и у многих футболистов, поработавших с Лобановским, у меня остались очень противоречивые ощущения. Тренер он, безусловно, от Бога, игровые занятия — это буйство фантазии, выдумки. Еще он хозяин своего слова, каких поискать. Коли уж Валерий Васильевич что-то пообещал — прочь сомнения, так оно и будет. Для команды, для ребят делал очень много, благо был вхож в самые высокие киевские кабинеты, вплоть до Щербицкого. Все это — на одной чаше весов. А на другой — болезненная амбициозность, доведенное до крайности упрямство… Наверное, как у всякой незаурядной личности, его недостатки и были продолжением его достоинств.

— Как вы с ним расстались?

— Очень корректно и, по-моему, без взаимных обид. Недели через две после бунта на корабле Валерий Васильевич пригласил меня и сказал: «Ты сам, наверное, понимаешь, что мы должны расстаться. Зарплату можешь получать у нас до конца сезона, но как игрок ты мне не нужен». Я поблагодарил Лобановского за все, что он для меня сделал.

— В сборную вас больше не привлекали?

— Почему же? Последний раз футболку с буквами СССР я надевал 9 мая 1980 года в Ростоке, где сыграли с командой ГДР — 2:2.

— При вашей привязанности к «Шахтеру», которую вы ненавязчиво, но постоянно декларируете, не очень понятно, что побудило вас в 29 лет — для защитника это еще не вечер — вдруг податься в «Таврию»?

— Дело не в «Таврии». Это мог быть, скажем, и запорожский «Металлург», куда настойчиво звали. Просто в 1980 году я как-то неуютно почувствовал себя в «Шахтере». Прилетаем на игру в Баку, а Носов, наш главный, вдруг говорит: «Витя, ты сегодня посидишь в запасе». А я абсолютно здоров, и в нормальной форме. В следующем туре опять ставят в основу, как ни в чем не бывало. Но проходит еще несколько дней — снова в запасе. Что за
Чертовщина понять не могу.

— Так и не поняли?

— Поскольку в общий «курс на омоложение», взятый тогда главным тренером, эти метаморфозы со мной все-таки неважно укладывались, я пришел к выводу, что в очередной раз страдаю за свою несдержанность, свой «вражий» язык.

— То есть?

— Футбол был тогда партийным видом, а «Шахтер» курировал секретарь Донецкого обкома партии по идеологии Ерхов. Приезжает он однажды на базу и начинает нас воспитывать: «Вот я, — говорит, — секретарь обкома, а зарабатываю меньше, чем футболист. Почему же вы так плохо играете?» Ну промолчи я, как все! Так нет же, какой-то черт за язык опять потянул: «Геннадий Петрович, — обращаюсь я к Ерхову, — а давайте хотя бы на месяц поменяемся с вами местами: я поработаю секретарем обкома за вашу зарплату, а вы — центральным защитником за мою». После этого, видимо, наивно было рассчитывать на беспроблемную жизнь в «Шахтере».

— Давайте поговорим о вашем знаменитом теперь на весь футбольный мир зяте — Викторе Онопко.

— Боюсь, получится не очень скромно. Потому что как футболист я не перестаю восторгаться его игрой, но как тесть должен, наверное, проявлять строгость и сдержанность в оценках (смеется).

— Не волнуйтесь, вас поймут правильно. Тем более что никаких заслуг тестя в успехах зятя, скорее всего, нет. Или я ошибаюсь?

— Конечно, слишком уж активное участие в футбольном становлении Виктора я принимать не мог. И все же некоторое влияние, смею думать, оказал. Онопко с юных лет считался универсальным игроком. Однако это ценное в принципе качество оборачивалось против него же. Где его только не пробовали: и в атаке, и на краю обороны, и в середине поля… Естественно, парень терялся, психовал, чувствовал себя неуверенно. Перед последним чемпионатом СССР в 1991 году я сказал Яремченко, что, по-моему, Виктор — прирожденный центральный защитник современной формации. В отборе цепок, как клещ, сыграть наверху — нет проблем, неожиданно выдвинуться из глубины и поддержать атаку — тоже пожалуйста. Как видите, я не ошибся.

— Вы ожидали от него столь стремительного взлета в «Спартаке»?

— Во всяком случае, слишком удивлен не был. С его одаренностью, одержимостью футболом и профессиональным отношением к делу иное развитие событий представлялось маловероятным.

Юрий ЮРИС, Донецк

Газета «Спорт-Экспресс», 10.11.1993

*  *  *

КАК ДЕЛА?

— Как живете-можете, Виктор Александрович?

— Нормально живу, не жалуюсь. Директор ДЮСШОР по футболу, президент Донецкой городской федерации футбола, инспектор ФФУ. (Смеется.) Как видите, титулов по-прежнему достаточно.

— Интересно, какой из них самый важный?

— Для человека, занимающегося любимым делом, по-моему, все одинаково важно.

— Ваша футбольная школа имеет отношение к «Шахтеру»?

— Формально — нет, она городская. Но на «Шахтер» мы тоже работаем: заключен договор о сотрудничестве, и каждый год передаем в клубный интернат лучших воспитанников. А там они дальше растут. Наших выпускников разных лет сейчас можно встретить во вторых командах «Шахтера», донецкого «Металлурга», «Днепра».

— Помнится, после завершения игровой карьеры в 1982 году вы удивили многих, став настоящим шахтером: пошли работать в проходку…

— Нужно было зарабатывать, семью кормить. После тех денег, которые приносила игра, ставка детского тренера по футболу показалась нищенской. Между прочим, не один я тогда так поступил: мои «однокашники» по «Шахтеру» Володя Пьяных и Женя Канана тоже поработали в шахте.

В судействе Виктор Звягинцев (в центре) оставил заметный след.

— Получается, известная еще по советскому чемпионату донецкая судейская бригада Звягинцев, Пьяных, Канана имела «подземное» происхождение?

— Выходит, так. Все мы примерно в одно время начали судить. У меня судейского стажа набралось в итоге 13 лет.

— Какие матчи были самыми памятными?

— Если вы имеете ввиду скандалы, связанные с моим судейством, то ничего занимательного рассказать не могу — как говорится, бог миловал. А самый памятный матч… Пожалуй, игра десятилетней давности в Николаеве между местным ЭВИСом и «Полиграфтехникой» из Александрии. На кону стояла путевка в высшую украинскую лигу. За 15 минут до конца при счете 0:0 я назначил пенальти в ворота хозяев поля. 18 тысяч болельщиков на переполненном стадионе в этот миг словно умерли. Не поверите: было слышно, как газета на трибуне шуршит. Вратарь удар с точки парировал, чем вдохновил одноклубников, и перед финальным свистком николаевские футболисты забили победный гол.

— Что было проще: играть или судить?

— Конечно, судить тяжелее. Футболист тоже должен принимать решения в доли секунды, однако степень ответственности у судьи во сто крат выше. При этом никто тебя не подстрахует — все берешь на себя.

— Какие новости от вашего зятя Виктора Онопко?

— На днях звонил им в Испанию — поздравлял внучку с днем рождения. А Виктор сейчас на распутье: «Овьедо» уже не принадлежит, стал свободным агентом, и теперь выбирает, где бы еще поиграть годок-другой.

Юрий ЮРИС

Газета «Спорт-Экспресс», 22.08.2003

*  *  *

ДВА ВЫМПЕЛА ВМЕСТО МЕДАЛЕЙ

Стены его кабинета густо увешаны футбольной символикой. Вон поблекшая от времени фотография: футболисты сборной СССР-76 перед киевским матчем с Чехословакией. А рядом два вымпела, которыми игроки команд обменялись перед встречами в Братиславе и Киеве. Собственно, это все, что в 76-м досталось нашей сборной от европейского футбольного пирога.

Во второй половине XIX века выдающийся украинский драматург Михаил Старицкий написал веселую пьесу «За двумя зайцами», известную широкому зрителю по одноименному фильму с блистательным Олегом Борисовым в главной роли, а с недавних пор — и телевизионному мюзиклу.

Во второй половине XX века уже на футбольной сцене был разыгран не менее интригующий «спектакль», который с полным основанием можно озаглавить «За тремя зайцами».

ЛОБАНОВСКИЙ «ПРИШЛЫХ» НЕ ЖАЛОВАЛ

— Если мне память не изменяет, на тот момент, когда начинался отборочный цикл Euro-76, защитника Звягинцева в сборной еще не было?

— Не было. Отборочный цикл команда начинала осенью 1974 года под руководством Бескова. Но после провала в стартовом матче — 0:3 в Дублине от Ирландии — возникла идея клубного принципа формирования сборной: на базе киевского «Динамо», которое под началом Лобановского и Базилевича начинало восхождение к еврокубковым высотам.

— По-вашему, правильная идея?

— По крайней мере поначалу она себя оправдывала: несмотря на удручающее начало турнира, сборная СССР — теперь уже практически синоним киевского «Динамо» — очень уверенно победила в отборочной группе.

— Говорят, Лобановский не слишком жаловал в сборной футболистов из других клубов?

— Ну раз его клуб официально стал базой сборной, естественно, Валерий Васильевич предпочитал опираться на киевлян, поскольку работал с ними постоянно и лучше знал возможности каждого. Да и было нас, «пришлых», совсем немного.

— И из них в итоге только вы со временем перестали быть для Лобановского «пришлым»…

— Строго говоря, я мог оказаться у Лобановского раньше — когда он тренировал «Днепр» и меня приглашал. А шанс попасть в Киев возник еще при Севидове. Но я тогда был всецело занят исполнением закона «О всеобщей воинской обязанности» — играл в ЦСКА. Там тоже уговаривали «подписаться на лейтенанта», применяя принцип кнута и пряника: то пугали ссылкой к белым медведям, то показывали ключи от квартиры на Звездном бульваре в Москве. Могу теперь признаться: морочил голову всем, как только мог, для себя же твердо решил, что возвращаюсь в «Шахтер». Во-первых, тянуло домой, во-вторых, в Донецке как раз компания сильная складывалась: Дегтярев, Дудинский, Пьяных, Славик Чанов, Старухин… Недаром же провинциальный «Шахтер» в 70-е годы дважды становился вице-чемпионом СССР.

КИЕВСКИЕ СОБЛАЗНЫ

— И тем не менее однажды перед Киевом вы не устояли….

— Заканчивался сезон-75, сборная отправилась в Швейцарию на решающий, по сути отборочный, матч чемпионата Европы. Утром в день игры в Цюрихе ко мне в номер зашел Базилевич. Момент он выбрал не самый подходящий: я, грешным делом, покуривал, и Олег Петрович застукал меня за этим скверным занятием. Но обошлось без скандала, даже нотаций. Базилевич с брезгливым выражением лица разогнал ладонью табачный дым и объявил: «Сегодня выйдешь в старте. Готов?»

Опытный футболист в день матча обычно уже на утренней зарядке чувствует, будет он играть или нет. Я опытным еще не был и потому ничего не почувствовал… Судорожно вдавил окурок в пепельницу: «Конечно, готов, Олег Петрович! Неужели сомневаетесь?!»

Матч на цюрихском «Хардтурме» был для меня первым в чемпионате Европы, сыгранным от звонка до звонка. Все полтора часа не прекращался проливной дождь, нам в основном приходилось держать оборону, и нулевая ничья представлялась не самым плохим результатом для сборной СССР. Но в концовке игры нам улыбнулась удача: я отбросил мяч Ловчеву на бровку, тот заметил рывок Мунтяна и шикарным пасом метров на сорок вывел Володю один на один с вратарем. 1:0 — и стратегическая инициатива в групповом турнире оказалась в наших руках.

Возвращались из Цюриха чартером. Ко мне подсели Базилевич с Морозовым, провели на два голоса «разъяснительную беседу» — и прямо на самолетном столике я написал заявление о переходе в киевское «Динамо».

— Раз вы так быстро согласились, аргументация тренеров, вероятно, была убедительной — как в материальном плане, так и в моральном?

— Материальную сторону опущу, хотя она тоже имела место. Остановлюсь исключительно на моральной. Она заключалась в том, что, во-первых, только вместе с «Динамо» у меня возникает шанс подержать в руках Кубок европейских чемпионов, во-вторых, стать чемпионом Европы в футболке сборной СССР и, в-третьих, в той же футболке выиграть олимпийское золото Монреаля. (Смеется.) Правда, не хило?!

— Кто спорит? И только «четвертого зайца» — золотых медалей чемпионата СССР — ваши соблазнители обещать не могли.

— Конечно, это было величайшей глупостью футбольных чиновников — пойти на поводу у руководителей киевского «Динамо» и сломать привычный календарь, разделив в 1976 году национальный чемпионат на два самостоятельных турнира, «весенний» и «осенний». Все это делалось под благовидным предлогом грядущего перехода на европейскую модель «осень-весна», что в наших климатических широтах было абсолютной утопией. Фактически освободили чемпиона страны от участия в «весеннем» первенстве (основным составом киевское «Динамо» провело только пять матчей — дальше за нас отдувались дублеры), чем создали, наверное, прецедент в мировой футбольной истории. Хотя, если честно, не случись этого, наша погоня за «четвертым зайцем» вряд ли получилась бы более успешной, чем за тремя другими.

ПАДЕНИЕ НАЧАЛОСЬ С «СЕНТ-ЭТЬЕНА»

— Первый прокол произошел в четвертьфинале Кубка европейских чемпионов, когда по итогам двух встреч (2:0 и 0:3, правда, в овертайме) динамовцы уступили «Сент-Этьену». Неужели не могли сыграть достойнее?

— Могли, конечно. Забей мы гол на последних минутах основного времени в Сент-Этьене при счете 0:2 (Блохин и Онищенко вдвоем выходили на Чурковича, но Олег немного промедлил, передачи партнеру не сделал, и вратарь забрал мяч у него в ногах) — дошли бы до полуфинала. Но дальше вряд ли.

— Давайте поближе к нашей главной теме. Вскоре после неудачи динамовцев на клубном уровне команда Лобановского, почти в полном составе облаченная в футболки сборной СССР, уступила в четвертьфинале чемпионата Европы-76 команде Чехословакии — 0:2 в Братиславе и 2:2 в Киеве. Знаменитый вратарь Иво Виктор, описывая в автобиографической книге перипетии тех встреч, очень комплиментарно отзывается об игре Блохина и довольно лестно — об обороне нашей команды: «Жесткая защита советской сборной не позволила нашим форвардам создать стопроцентные возможности для взятия ворот». И тем не менее…

— Победителю, как правило, присуще великодушие по отношению к проигравшему. Вряд ли можно считать безупречной игру обороны, пропускающей два мяча. А Блохина чехословацкий голкипер запомнил не случайно: в братиславской игре Виктор ликвидировал два выхода нашего форварда один на один. Именно его вратарские подвиги во многом предопределили исход первого матча.

ЗАПОЗДАЛЫЙ СОВЕТ ВИКТОРА

— Но 0:2 перед ответной встречей дома — еще не повод посыпать голову пеплом. «Противник взялся за дело горячо, а мы слишком нервозно и чрезмерно осторожно. В атаку не шли, держались сзади, чем не преминула воспользоваться советская сборная», — так тревожно описывает в своей книге Иво Виктор начало киевского матча.

— Вполне разделяю его тревогу. Сто тысяч болельщиков, собравшихся на трибунах, погнали нас вперед. Наверное, им трудно было смириться с мыслью, что сборная СССР, никогда раньше на чемпионатах Европы ниже четвертого места не опускавшаяся, на сей раз вылетит уже в четвертьфинале. Мы безостановочно атаковали почти весь первый тайм, но весь пар, как говорят в таких случаях, «уходил в свисток». А незадолго до перерыва случился эпизод, ставший в итоге решающим. В одной из редких контратак чехословацкой сборной на земле оказался Поллак. До ворот было далековато — метров тридцать, не меньше. Мы выстроили «стенку»…

— Извините, тут я вас перебью и снова дам слово Иво Виктору. Этот момент, оказавшийся ключевым в матче, он описывает так: «Я бы на таком расстоянии „стенку“ не ставил и не советовал бы делать это никакому вратарю… Главный ее недостаток в том, что она загораживает голкиперу и разбег, и замах бьющего».

— (Смеется.) Где же он раньше был, этот Виктор со своими советами! Сбегал бы в нашу штрафную, объяснил Рудакову, что да как. Шучу. Женя был тоже вратарь, каких поискать, и, уверяю вас, «стенки» ставить умел. Другое дело, что удар у Модера получился, к несчастью для сборной СССР, редкий по траектории. Мяч просвистел над нашими головами со скоростью пули, а потом «наклювом», как мы говорим, вонзился в «девятку». Против таких мячей вратари бессильны — хоть со «стенкой», хоть с крепостной стеной.

ЗА ОЛИМПИАДУ СУЛИЛИ ОРДЕНА

— «В перерыве в нашей раздевалке царило веселое оживление, — это я опять цитирую Иво Виктора. — По сумме мячей мы уже вели „плюс три“. У соперника, чтобы сравняться с нами, в запасе лишь 45 минут игры. Мне представлялось, что и сами советские футболисты уже не верят в возможность сквитать результат». Действительно не верили?

— Если честно, конечно, не верили. Отыграть за один тайм три мяча в матче со сборной, которая в итоге поднялась на вершину европейского футбола, — утопия. К тому же чехословацкая команда во втором тайме киевского матча окончательно раскрепостилась, и голы Блохина и Буряка принесли нам только ничью — 2:2.

— Как отреагировало руководство команды?

— Вы знаете, на удивление спокойно. По крайней мере внешне. Серьезного «разбора полетов» не припомню. Больше того: наши вылеты из Кубка чемпионов, а затем из чемпионата Европы трактовались динамовскими тренерами как некие неизбежные «жертвоприношения» на пути к главной цели — грядущему олимпийскому триумфу в Монреале.

— Никакого лукавства в этом не ощущалось?

— Оно наверняка присутствовало, но мы стали понимать это позже, по прошествии времени. А тогда принимали за чистую монету. Нам даже намекали, кто на какой орден — Трудового Красного Знамени или «Знак Почета» — может рассчитывать в случае выигрыша Олимпиады. Но монреальская бронза, добытая в матче с любителями из Бразилии, на ордена явно не тянула. .

ФУТБОЛИСТ — НЕ КОСМОНАВТ

— Так что же за метаморфоза, по-вашему, случилась с командой, которая в 75-м выиграла Кубок кубков и Суперкубок Европы, а уже через год так бесславно «сдулась»?

— На мой взгляд, команда оказалась заложницей псевдонаучных методов подготовки. Недаром же о тренировочных нагрузках, которые предлагались динамовским игрокам того поколения, до сих пор ходят легенды. Представьте себе: футболист не может заснуть после тренировки только из-за собственного сердцебиения! На себе испытал. Помню, как Володя Веремеев надевал на голову какие-то кабели — «электросон» называется, — чтобы хоть немного вздремнуть. За всех говорить не стану, но лично я ощущал себя подопытным кроликом, над которым ставят эксперимент по выживанию. Нам даже говорили, что такие нагрузки приходится испытывать людям, которые готовятся к космическим полетам, и мы вроде как должны были этим гордиться. Но мы же не собирались лететь в космос, а хотели только играть в футбол! Кстати, матчей ждали, как праздников, — это был отдых по сравнению с тренировкой.

— Вот и «отдохнули» в 76-м. Неужели Лобановский не замечал всего того, о чем вы сейчас говорите?

— Валерий Васильевич был выдающимся тренером, но во всей этой истории он тоже представляется мне жертвой. Жертвой чрезмерной доверчивости. Учтите, ему тогда исполнилось всего 37, и его вера в «науку» Зеленцова была непоколебимой.

— Неудивительно, если опять же вспомнить европейский триумф «Динамо» 1975 года…

— А мне кажется, что тот триумф состоялся не благодаря, а во многом вопреки нечеловеческим методам подготовки. Просто в 75-м люди еще как-то выдюжили, но прошло еще полгода — и сломались. Поэтому «бунт» на динамовском корабле после Монреаля, заставивший Лобановского во многом изменить взгляды на подготовку команды, стал закономерным итогом той бесплодной охоты за «тремя зайцами».

Юрий ЮРИС

Газета «Спорт-Экспресс», 26.03.2004

© Сборная России по футболу