Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Сергей ШУСТИКОВ

Шустиков, Сергей Викторович. Защитник.

Родился: 30 сентября 1970, Москва. Умер: 7 января 2016, Москва.

Воспитанник московской СДЮШОР «Торпедо». Первый тренер – Эдуард Анатольевич Стрельцов.

Клубы: «Торпедо» Москва (1988–1995), «Торпедо-Лужники» Москва (1996), «Расинг де Сантандер» Сантандер, Испания (1996–1997, 1998–2000), ЦСКА Москва (1997–1998), «Осасуна» Памплона, Испания (2000–2001), «Торпедо-ЗИЛ» Москва (2001–2002), «Торпедо-Металлург» Москва (2003), «Москва» Москва (2004).

Обладатель Кубка России: 1993.

За сборную СНГ сыграл 2 матча.

(За олимпийскую сборную СССР сыграл 2 матча, забил 1 гол.*)

*  *  *

ИГРА И ЖИЗНЬ СЕРГЕЯ ШУСТИКОВА

Не знаю другого такого футболиста, о котором в последние годы ходило бы в болелыцицкои среде так много слухов и сплетен, больше даже сплетен, до которых, увы, так падки бывают некоторые, с позволения сказать «любители» футбола. Наши разговоры с Сергеем Шустиковым были и мимолетными, что называется на бегу, и долгими обстоятельными. Но ни те, ни другие не были пустыми, никчемными, ибо даже одна фраза, сказанная как бы мимоходом, невзначай, как нечаянно выскользнувшая из рук на пол чашка, западала в сердце осколочным эхом, подчас трогающим до глубины души.

А ОН ВСЕ ВРЕМЯ УЛЫБАЛСЯ

В футболе многое, как и в самой жизни, бывает делом случая. Моему знакомству с Шустиковым я обязан именно ему.

Как-то в один из летних дней 1986 года тогдашний журналист еженедельника «Футбол-Хоккей» Валерий Березовский, недавно, к сожалению, умерший, встретив меня в коридоре редакции, неожиданно спросил:

— Ты давненько не был на дубле «Торпедо»?

— Давненько, — в тон ему, правда, несколько рассеянно ответил я.

— А ты сходи, не пожалеешь. И обрати внимание на шестого номера автозаводцев.

— А кто это?

— Сергей Шустиков — сын Виктора Михайловича Шустикова.

— И что, так же талантлив?

— Ты сначала сходи, посмотри, а потом поговорим.

Заинтригованный такой недоговоренностью, я отправился на ближайший матч дублеров «Торпедо». Мне сейчас сложно вспомнить, кто был соперником москвичей и как закончился матч. Да, впрочем, это и неважно. Важно другое — в той встрече я увидел… игрока. Талант. Несомненный талант. Каждый по-своему определяет его. Для одного главное — это прямая осанка и высоко поднятая голова; для другого — широко расставленные локти и мощный, разгоняющий ветер бег, для третьего — мелькание подошв бутс, не оставляющих и следа примятости на зеленой траве… Эти свои, особые приметы важны и дороги любому настоящему болельщику, особенно со стажем. Ведь в те времена едва ли не каждый футболист, выходивший на поле, мне кажется, был индивидуальностью.

Не скрою, белокурый шестой номер торпедовцев — высокий, стройный, устраивавший на поле временами настоящий спектакль, игру с соперником в кошки-мышки — а ну-ка, отними мячик — сразу произвел на меня впечатление. Но больше всего меня поразило то, что этот 16-летний мальчишка как вышел на поле с улыбкой, так и играл с ней весь матч, и лишь когда после окончания встречи покидал поле, едва заметная досада — «Ах, как жаль, что игра так быстро завершилась» — пересекла, словно перечеркнула эту улыбку радости.

Так мы познакомились, пока заочно, ибо в тот день, продираясь сквозь толпу людей, окружившую «Маракану» (так прозвали болельщики поле рядом со стадионом «Торпедо», где обычно играет дубль), я не решился подойти к нему. Не знаю, может быть, не хотел испортить впечатление, боясь разительного отличия между образом на поле и вне его? Такое ведь нередко бывает. Но дальнейшие события показали, что опасения мои были напрасными, мы познакомились и стали встречаться все чаще и чаще.

ВСЯ ИГРА ЕЩЕ ВПЕРЕДИ

Та его улыбка долго не давала мне покоя. Пытаясь понять ее смысл, я все же спросил об этом самого Шустикова. Он ответил прямо и искренне:

— Я выхожу и играю в свое удовольствие и радуюсь оттого, что вся игра еще впереди.

С ТРИБУН ЕМУ КРИЧАЛИ: «УБИЙЦА!..»

В том же 1986 году в жизни Шустикова произошло событие, которое едва не поставило крест на его дальнейшей карьере футболиста. О том, что случилось тогда в Киеве, он до сих пор не может вспоминать без душевного озноба и, рассказывая об этом даже несколько лет спустя, как бы поеживается, точно от пронизывающего осеннего ветра.

— Это был один из первых моих выездов в составе дубля в другой город, а уж в Киев — это, пожалуй, точно. Помню, вышел на поле и, бросив взгляд на трибуны, чуть шаг даже замедлил — стадион был заполнен на две трети, народу тьма. В общем, игра пошла, и не юношеская там какая-то, а серьезная, взрослая. И вот тут-то случился тот страшный эпизод с Юраном. Сергей потом везде рассказывал, что я «подкатил» под него сзади. Но это не так. Он шел в атаку по краю, и я бросился за ним. Догнал и плечом толкнул в спину, он неудачно воткнулся ногой в газон и всем весом своего тела развернул себе голень. Он упал и закричал. Я наклонился над ним и спрашиваю: «Чего кричишь-то?» А он вместо ответа (какой уж тут ответ, когда боль адская) приподнимает чуть-чуть ногу, и я вижу, как его голеностоп, подобно надломленной ветке, повис почти под прямым углом. Его ступня как бы вывернулась наизнанку, то есть там, где должны быть пальцы, у него была пятка, и наоборот. Когда я это увидел, мне сделалось просто дурно. Судья сразу показал мне красную карточку. Я, как в тумане, плетусь по беговой дорожке и слышу словно бы издалека скандирование трибун: «Убийца! Убийца! Убийца!». В общем, руки-ноги у меня затряслись, кое-как добрел до раздевалки, и вот тут-то в душевой у меня случилось что-то вроде нервного срыва.

Потом уже после матча к нам в раздевалку пришли почти все ребята из киевского дубля и стали успокаивать меня. «Брось, Шуст, ты ни в чем не виноват. Это же чисто игровая ситуация. Всякое ведь бывает». А у меня слезы рекой текут и комок в горле стоит, не проходит.

…Шустиков после этого случая долго не мог прийти в себя. И только огромная любовь к футболу и удачная операция, сделанная Юрану, позволили ему вновь обрести душевный покой. А в принципе, ведь все тогда висело на волоске, и, если бы он оборвался, не было бы, наверное, сейчас этого разговора.

ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ? СТРЕЛЬЦОВ!

Сейчас такое понятие, как дворовый футбол, практически исчезает, причем исчезает вместе с дворами. А тогда, лет 15–20 назад, он еще существовал. И Шустиков вышел именно из этого футбола, и готов был гонять мяч даже ночью, если бы только прожектора на площадке были.

К тому времени, когда состоялся этот разговор, мы уже несколько лет водили с ним знакомство, и я как-то считал, что первым его тренером был Борис Михайлович Бурлаков, тот самый, который ушел в мини-футбол и возглавляет сейчас команду «Минкас». И вот однажды я спросил его, не знает ли он, почему его первый тренер ушел в мини-футбол.

— Первый? Нет. Первым у меня был Эдуард Анатольевич Стрельцов. Меня батек первым сначала к нему привел.

— Да ну, вот тебе раз! А я и не знал. Как же это произошло?

— Да, в общем, обычный счастливый случай. Во дворе считалось, что я здорово играю, и мне все советовали, иди, мол, в футбольную школу, занимайся. И батек не раз говорил — пойдем, я запишу тебя в «Торпедо». А я вообще-то стеснительный очень был в детстве, потому все время отнекивался, никак не соглашался. И вот однажды Стрельцов заболел, простудился и, позвонив моему отцу, попросил потренировать ребят. «Жалко ведь, — говорил он, — придут пацаны, а меня нет». И батек тогда, как сейчас помню, сказал: «Все, никаких отговорок, пошли со мной. Я сегодня провожу тренировку как раз с твоим возрастом." И потом, когда Стрельцов выздоровел, я стал в его команде играть. Так это и было.

— И каким он тебе запомнился?

— Каким? Он играл с моим отцом, был звездой футбола не только нашего, но и мирового, но я ни разу не увидел, не почувствовал этого. Он был очень простым и добрым человеком. И, наверное, только очень простые и добрые люди могут играть так, как он играл. Он никогда не злился на нас, ребятишек, хотя баловались мы, как и все дети в этом возрасте. Он, конечно, был личностью. Но тогда мы все были мальчишками и мало что понимали. Сейчас бы вот с ним свидеться, поговорить, расспросить! А тогда? Тогда у меня было только одно чувство — чувство восхищения и гордости, что тренирует меня сам Эдуард Стрельцов. Да, он играл с нами в футбол и учил прежде всего думать на поле.

СВОЙ СРЕДИ СВОИХ

После одного из матчей, проигранного „Торпедо“ в прошлом году, он одним из последних вышел из раздевалки. Со своей массивной спортивной сумкой, переброшенной через плечо, разрумянившийся после игры и недавно принятого душа, какой-то задумчивый, но, как обычно, приветливый, готовый к шутке, хотя видно было, что на душе у него кошки скребут. Подошел, поздоровался, стал в длинную полоску тени, упавшую от одной из опор трибун, и, поставив сумку на землю, между ног, тихо вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.

— Обидно как-то проиграли, — осторожно начал я, дабы завязать разговор. Он молчал.

— Да и премиальные теперь не получите. Не велики они, знаю, но все же, — сделал я вторую попытку.

— Деньги? — точно наконец поняв, о чем это я, откликнулся он. — А что деньги? Знаешь, в „Торпедо“ можно 25 лет играть и ничего не заработать.

— Так почему же ты в таком случае не последуешь примеру Тишкова с Чугайновым и не уйдешь в другой клуб?

— Почему? Если я тебе отвечу, что „Торпедо“ мой второй родной дом, ведь все равно не отстанешь?

— Не отстану.

— Ну как тебе объяснить это чувство? Ну вот когда диктор по стадиону объявляет составы и называет: „Номер шестой, Сергей Шустиков — Торпедо“ (Москва)». Звучит?

— Звучит, — согласился я.

— А если, допустим, так: «Номер такой-то, Сергей Шустиков — „Спартак“, „Динамо“ или „Локомотив“ (Москва)». Звучит?

— Вроде не очень.

— Вот и, по-моему, не очень. И я сейчас даже не могу себе представить, что должно произойти, чтобы я оказался вне «Торпедо»? Наверное, что-то есть? Но это что-то должно быть чем-то из ряда вон выходящим.

— А почему ты уговаривал остаться в команде Тишкова и Чугайнова, только из-за дружеских чувств?

— Ну да, мы ведь еще со школы, с дубля все время вместе. Уговаривал? Но что значит уговаривал?! Там ведь, куда их звали, финансы лучше, и они уже получили столько, сколько здесь бы лет за десять не заработали. Просто я считал, что, в принципе, мы могли бы еще поиграть в «Торпедо». Игорю я тогда так и сказал: «Чуг, может, поиграем еще?»

И тут он вдруг, резко попрощавшись со мной, словно смутившись чего-то, подхватил сумку и пошел.

СВЯТО МЕСТО…

Его узнаешь на поле сразу: и по выпущенной со спины футболке, и по едва проглядывающей сутуловатости, и по широкому шагу чуть согнутых в коленях длинных, стройных ног, но главное — по его манере играть (все время ловишь себя на мысли, что наблюдаешь за его действиями, словно в чуть замедленной съемке) — тягучей, с большими амплитудами разворотов, четкими подкатами, после которых мяч не улетает куда-нибудь, а остается у него в ногах.

Ну и, конечно, по ярко выраженным диспетчерским задаткам. И я не раз в наших с ним разговорах наводил его на эту тему, но он все время как-то отшучивался, не считая себя особо одаренным.

— Я просто делаю на поле то, что умею делать, — говорил он. — Вот и все.

— Вот и все, так просто?

— Ну, ладно, не сердись, — продолжил он. — Вот если бы я перешел в какой-нибудь зарубежный клуб и там бы мне показали, что такое мой талант, на что я на самом деле способен, тогда можно было бы о чем-то говорить. А пока я не очень-то уверен в своем таланте, диспетчер? Да, это мое. Но больше всего я люблю знаешь что? (Он чуть ближе подвинулся ко мне, глаза его загорелись каким-то доселе неизвестным мне огоньком…). Завязать в центре атаку. Так вот — хоп-хоп (и он показал мне ногами одно из своих футбольных па) — обстучаться, вылезти из кучи игроков, между ног кому-нибудь мяч прокинуть. Вот что мне нравится. Или хорошую пасульку дашь, а потом после игры сидишь и вспоминаешь, что вот был такой момент в игре. Эстетическое наслаждение получаешь от этого.

В прошлом году, когда Сергей Петренко временно исполнял обязанности главного тренера «Торпедо», Сергей Шустиков в двух матчах, к удивлению многих, вдруг предстал в совершенно новой для себя роли — последнего защитника. Эксперимент показался смелым и не лишенным смысла, а обоснования самого Петренко, высказанные им тогда же на страницах газет («Мне кажется, что Шустиков создан для этой роли»), совпали и с моими мыслями, правда, ни разу не произнесенными вслух, на людях. Потом, когда в команду вернулся Валентин Иванов, Шустиков вновь передвинулся вперед на место опорного полузащитника.

Однако тайна определения амплуа игрока, являющаяся, на мой взгляд, одной из самых значительных тайн в футболе, в отношении Шустикова таковой и осталась. Поэтому чуть позже я и поинтересовался у него: а как он сам отнесся к этой перемене?

— Не знаю, — неуверенно начал он, — чтобы это понять, надо где-то полгодика поиграть в этой позиции, попривыкнуть. Хотя, в принципе, для меня нет проблем сыграть на любой из них: и либеро, и переднего, и крайнего защитника… Но самому мне лучше в центре. Просто еще и потому, что я с детства привык там играть. Но я тебе должен сказать по секрету, что «наелся» я в тех двух играх так, как в середине никогда не «наедался».

— Что так?

— Понимаешь, задание-то мне Петренко дал такое: «Играешь в стиле Кумана, начинаешь все атаки». Ну, в стиле Кумана, так в стиле Кумана (Шустиков хитро улыбнулся, глаза его загорелись лукавым огоньком). Но Рональд-то как играет? Даст свою фирменную длинную передачу метров на 60–70, и порядок, атака пошла. А у нас что получается, ты же видел? Когда атаковал соперник, я добросовестно страховал, перекрывая возможные направления атаки. Когда же мы завладевали мячом, мне откатывали его назад, и я, вместо того чтобы играть в стиле Кумана, вынужден был сам идти вперед, так как все только расступались, образовывая такой коридорчик узенький. Вот по нему-то (тут он не выдержал и в голос рассмеялся) я и вынужден был тащить мяч аж за центральный круг и только там делал передачу первому открывшемуся партнеру. Вскоре мяч мы теряли, и мне приходилось без оглядки бежать на свое место. Вот так весь матч я и бегал — взад и вперед. А под конец настолько уставал, что еле до раздевалки доползал. Ну, а вообще-то позиция эта, конечно, интересная. Нет, серьезно…

ПРОПАВШИЙ МИЛЛИОН

У Валентина Козьмича Иванова во время его трехлетнего отлучения от команды после известного конфликта с игроками одной из любимых присказок, относящихся непосредственно к Шустикову, была такая: «При мне, — говорил он, — за Шустикова миллион долларов предлагали, а когда я ушел, то стали говорить: вы нам, мол, приплатите, чтобы мы его взяли." И ведь действительно предлагали — английские, немецкие, датские клубы. А в последний раз прямо на базу, в Мячково, представители из испанской «Ла-Коруньи» приезжали. Готовы были тут же увезти его с собой.

Иванов и Шустиков, Шустиков и Иванов. Это не простое переплетение торпедовских фамилий. Для одного, Валентина Козьмича, это, как мне кажется, мостик в прошлое, в его игровое прошлое, в его молодость, в славную молодость, когда он, совсем юный, играл с отцом Сергея и, когда, став главным, он с тренерской скамейки кричал: «Шустиков, Шустиков!», думаю, невольно, мысленно оказывался в той команде 60-х. Но что же такое Валентин Иванов для Сергея Шустикова?

— В принципе, — Шустиков немного задумался, как бы что-то вспоминая или собираясь с мыслями, — сейчас я понял, что его-то роль в моей спортивной биографии большая. Он очень четко подвел меня к основному составу — ни раньше, ни позже, а именно вовремя. И не бросил меня, молодого, неопытного на поле, как в топку, где мог бы я сгореть запросто, нет, он именно подвел меня, сделал все для того, чтобы я заиграл, почувствовал уверенность в своих силах. А как он сказал, так все и получилось в дальнейшем. Действительно, тренер одного из зарубежных клубов попросил приплатить ему, чтобы он меня взял. Правда, в тот день, когда он меня смотрел, я действительно играл бездарно. Иванов — жесткий тренер, и все у него держится на дисциплине. Но, может, мне это и нужно было, чтобы не распускался особо. Только корректно по делу, а не так, чтобы душите человека. Этого я не принимаю. В общем, думаю, не только в моем становлении как игрока, но и в моей жизни Иванов большую роль сыграл.

СИНДРОМ ЭФФЕНБЕРГА

Года два назад, после одного из матчей на своем поле, Шустиков был оштрафован клубом на приличную сумму. Поводом к сему послужил эпизод, случившийся в той игре, когда он был заменен и уходил в раздевалку. И вот тут-то он, неожиданно, по крайней мере, так показалось многим, остановившись, сделал в сторону одной из трибун неприличный жест, нечто похожее на то, что продемонстрировал на ЧМ полузащитник сборной Германии Штефан Эффенберг.

После окончания того матча Сергей долго ходил под трибунами и, казалось, кого-то высматривал. Когда же он, наконец, потерял надежду найти того, кого искал, и успокоился, я подошел к нему и заговорил.

— Послушай, это, конечно, не мое дело, но кого ты все ищешь?

— А, это ты. Да вот зрителя тут одного хотел найти.

— Это которому ты показал вот так…

— Ну, во-первых, я не так показал, а во-вторых… Я понимаю, что не прав, не надо было ничего и никому показывать, но рассуди сам. Эту группу людей я давно уже приметил. Располагаются они, как правило, слева на трибуне и еще во время разминки начинают выкрикивать: «Поди опохмелись» или «Подымайся сюда, стакан налью». Вот это-то меня больше всего и возмущает, ведь не футбол они приходят смотреть, а сплетничать и оскорблять игроков. А сегодня, ты же видел, не, пошла у меня игра. Бывает такое. Иду заменяться, а в душе зло разгорается — на себя, на то, что игра не пошла, на то, что меняют, и вдруг в голову мне что-то попало. Посмотрел вокруг и увидел пробку от бутылки шампанского. И так мне стало обидно, что не выдержал и ответил вот таким жестом.

Я по себе не раз замечал: вроде бы серьезно готовишься к игре, режимишь, вес поддерживаешь, а выходишь на поле и через 15 минут — понимаешь, что не можешь играть, не получается ничего, все из рук валится. А эти горе-болельщики уверены, что ты должен выходить на поле и у тебя в каждой игре все, должно получаться. А раз не получается, значит, думают они, накануне ты «поддал» как следует. Больше их фантазии ни на что не хватает. А может, у меня в личной жизни нелады? Может, мне жить в этот момент тошно — они этого понять никак не могут! Или не желают. Ты-то как думаешь?

Тогда я ничего прямо не ответил Шустикову, лишь пробормотал что-то типа, мол, не расстраивайся, все образуется, а сейчас жалею. Жалею о том, что не поддержал его в тот момент душевной открытости. На прощанье же лишь шутливо, дабы разрядить обстановку, спросил его: «Так зачем ты этого зрителя-то искал? Морду, что ли, хотел набить?»

— Да нет, ты что. Просто в глаза ему хотел посмотреть.

И я бы тоже очень хотел посмотреть в глаза таким зрителям. Просто посмотреть, и все.

ВЫ КТО, БОКСЕРЫ?

После недавнего матча в третьем туре с «КамАЗом», в котором гости играли на редкость грубо, торпедовцы долго не выходили из раздевалки, а когда, наконец, появились, спросил у Шустикова:
«Что, раны зализывали?»

— А то, думаешь, нет. Слушай, не пойму я все-таки эту команду. Помнишь, в прошлом году мы с ними в Набережных Челнах играли?

— Это когда какие-то молодчики Валентину Козьмичу расправой угрожали?

— Вот-вот. Но это бы ладно, в том смысле, что те молодчики, как ты выразился, похоже, своим прямым делом занимались. Но вот то, что на поле происходило, я до сих пор понять не могу. Они не столько за мячом бегали, сколько за нами, и шли не на мяч, а на игрока. Наконец я не выдержал и говорю одному из них: «Ребята, вы чего делаете-то?» А он мне в ответ: «Молчи, а если еще будешь выступать, то мы вам всем морды здесь набьем».

— Что, прямо так и сказали?

— Примерно так.

— Ну, а ты чего?

— Чего-чего. Я тогда остановился и говорю: «Пацаны, а вы кто — футболисты или боксеры? Если боксеры, то давайте, набейте нам морду, и мы закончим играть в футбол. Что мы здесь, спрашивается, мучаемся.

— И что дальше?

— Ты знаешь, кажется, дошло, не до всех, но дошло. Чуть-чуть помягче стали играть, но все равно грубовато.

ОТЕЦ И СЫН

Отец Сергея Шустикова — Виктор Михайлович — личность в нашем футболе известная. Заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион СССР, игравший в составе „Торпедо“ более десяти лет и проведший 427 игр, неоднократно привлекавшийся в сборную СССР.

Поэтому в наших разговорах с Сергеем я не раз спрашивал его об отце. И он рассказывал о нем всегда охотно, ибо (это чувствовалось в каждом его слове) бесконечно уважает и ценит его.

— Батек у меня красавец, — так начинал каждый свой рассказ Сергей Шустиков. — Он все матчи мои с детства смотрел, даже когда во дворе играл. И потом, когда вместе домой возвращались, так тихо, ненавязчиво вдруг скажет: „А знаешь, Серега, вот в том эпизоде, помнишь, у углового флажка, надо было не так сыграть, а вот этак“. Потом, обдумывая его подсказки, неизменно убеждался в его правоте.

— А о своей команде 60-х он часто тебе рассказывал?

— Нет, редко. Он вообще не любит рассказывать, скромный он у меня, батек. Или вот иногда смотрим с ним вместе футбол по телеку, еврокубки, к примеру. Он сидит-сидит, потом вдруг говорит: " Э-эх, защитник-то как сыграл. Разве так играют? Вот мы раньше играли». «Как играли?» — спрашиваю. «Ну как, как, — отвечает. — Нормально играли. Здорово играли». И все, опять замолчит. Вот и понимай, как они здорово играли.

— А по футболу он скучает?

— Ну, не то слово. Он и дома-то практически из-за этого редко бывает — все за ветеранов играет. Похоже, наиграться никак не может. Еще ему часто звонят по телефону, просят кому-то что-то вручить. Он никогда не отказывается. Вот такой у меня батек. Красавец.

СЕРГЕЙ, НАТАША И ВИКТОРИЯ

Мало кто знает, что Шустиков всюду возит с собой вроде талисмана обыкновенную косметичку, в которой хранит разные железки, проволочки, которые врачи в разное время вынимали из его ног и отдавали ему. Но одну проволочку, из плюсневой кости (это на ноге возле мизинца), так и не вынули. Когда вставляли ее, чтобы держала место перелома, она из-за больших нагрузок (он-то ведь продолжал с ней играть) сломалась, и достать ее уже не было никакой возможности. И до сих пор перед дождем или похолоданием ноет у него костная мозоль, чуть-чуть подергивает.

Многое из того, что происходит сейчас в жизни, он не принимает. Не принимает, прежде всего, потребительское отношение к ней, то, что многие люди бросились добывать деньги, не брезгуя при этом никакими средствами.

Он души не чает в своей второй жене — Наташе и часами может рассказывать о ней. А главными качествами ее считает тактичность («она может сказать что-то по делу и даже строго, но только когда мы вдвоем») и умение терпеть («она никогда не ноет, даже когда ей очень тяжело и она очень устала, все равно все делает, все в доме на ее руках»). Родилась у них и дочка — Виктория.
Шустиков до сих пор дружит с ребятами, с которыми в детстве играл во дворе в футбол, и до сих пор по первому зову спешит к ним и гоняет, как и тогда, мяч дотемна.

Однажды я попросил его ответить на вопросы анкеты нашего еженедельника. Не буду приводить их полностью, а скажу лишь об одном. На вопрос о любимой актрисе я, честно говоря, ожидал услышать трафаретное, слышанное уже не раз от других — Джулия Робертс, Ким Бэссинджер и тому подобное. И вдруг он тихо произнес: «Вообще-то мне очень нравится Фаина Георгиевна Раневская». После этого ответа я, честно признаюсь, на минуту потерял дар речи, настолько это было неожиданным…

ФИНАЛ ЕЩЕ НЕ СЫГРАН

Мне кажется, нет, я даже уверен, что для большинства болельщиков тот Шустиков, — который предстал перед ними в этих историях, будет неизвестным. А известным был тот, про которого говорили, что он не пьет только из маленькой посуды, тот, которого за нарушение режима отчислили из сборной, тот, который, по мнению более серьезных болельщиков, не доверяющих сплетням, а больше верящим своим наблюдениям и знанию футбола, похоже, погубил, растратил впустую свой талант и до сих пор остается не явью, а лишь одной из теней многих других игроков, так же, как и он, обещавших многое, а сделавших несравненно меньше. (Но, к слову, кто из хулителей не отдал бы все, чтобы оказаться в числе таких теней!).

И я не буду здесь защищать его, хотя, на мой взгляд, талант в любой области жизни, если в чем и нуждается, так только в защите от сплетен и нападок бездарностей. Во всем остальном он сумеет защитить себя сам, если и не сейчас, то со временем обязательно.

Я хочу сказать только вот о чем. Да, он пил, но не больше, чем все остальные, и пил-то он в основном для настроения, а попадал во все истории потому, что открыт для всех. Не верите? Тогда подойдите после матча к нему, и он никому не откажет в беседе. С августа же прошлого года он капли в рот не берет. И жизнь, и игра его изменились. Помню, на матче с «КамАЗом» один из болельщиков, сидевший рядом со мной, несправедливо, конечно, по отношению к другим, но нисколько не желая их обидеть, сказал: «Во, одного Шустикова на поле надо оставить. Видно ведь, что человек умеет и знает, как играть в футбол. Одно удовольствие за ним наблюдать».

Но не поздно ли он спохватился? Ведь 25 лет уже? И в чем особенность судьбы торпедовских футболистов? Пожалуй, в том, что они сами или часто с помощью кого-то сжигали дотла свою игровую карьеру и бесцельно развеивали пепел по ветру, сами порой не понимая, зачем и для чего.

И все-таки я верю, точнее, мне хочется верить, что прав окажется Виктор Михаилович Шустиков, сказавший однажды, когда, казалось, многие уже махнули на его сына рукой: «Сережа все переборет и еще себя покажет».

Иван ТИМОШКИН

Еженедельник «Футбол» №22, 1995

*  *  *

«ЗОВИТЕ МЕНЯ ШУСТ»

Лет десять назад, в период самого расцвета игровой карьеры Сергея Шустикова, я спросил его, почему, обладая хорошо поставленным ударом и прекрасным видением поля, он так мало забивает. «Эх, — со свойственной ему иронией ответил он, — ну почему люди так однобоко смотрят на футбол? Для меня в игре важно другое». «И что? — в предвкушении редкого в жизни откровения переспросил я. «Мне интересно завязать атаку — обстучаться, выбраться из кучи-малы и не просто обыграть соперника, а прокинуть мяч ему между ног, на пятую точку посадить». Я молча слушал. «Или, — задумчиво продолжал Сергей, — такую пасульку партнеру выдать, чтобы прямо в ножку ему мяч вложить, чтобы ему и обрабатывать его даже не пришлось. Потом, после матча, вспоминаю игру и, если понимаю, что сделал нечто подобное, значит, не зря выходил на поле. Значит, получилась игра, одарил тебя футбол в ней чем-то своим, сокровенным. Так, наверное, и у вас в журналистике. Можно ведь над материалом пару недель трудиться, а можно и за один день сварганить. Правда? Так о втором люди, прочитав, на другой день забудут, а о первом еще долго вспоминать станут. Так и в футболе, всегда есть место творчеству и ремесленничеству, причем независимо от того, мяч ты забиваешь или рядовой пас своему партнеру отдаешь. Так ведь?»

Вспомнил я тот разговор, когда ждал Шустикова на Автозаводской, у бывшего магазина «Клен», где рабочие ЗИЛа, возвращаясь после смены, бывало, пропускали стаканчик-другой, дабы расслабиться. «Привет, — кто-то хлопнул меня по плечу, — не узнал?». Я обернулся, передо мной стоял Шустиков в легком светло-синем джинсовом костюме. «Слушай, а я все на дорогу смотрю, думал, ты на машине лихачом подъедешь, а ты пешочком, на метро. Неужели крутые джипы не уважаешь?» — «Да нет, к машинам я нормально отношусь, да только теперь по Москве ездить себе дороже — то ты кого-нибудь заденешь, то тебе кто в бок въедет. Ну его к лешему, я лучше своим ходом. Так-то оно надежнее. Ну, веди в свою обитель». И мы отправились в редакцию.

— Заметил, что из всех тех, с кем когда-то начинал путь в большой футбол, ты завершил игровую карьеру последним. Почему, как думаешь?

— Не знаю, наверное, футбольный бог был милостив ко мне. Мог бы и еще поиграть, да только устал. Не от футбола, нет. От игры я никогда не уставал, а вот от нашего футбольного быта. Знаешь, это постоянное сидение на базах, накачки перед матчами… Это все давило на меня.

— Тем не менее ты 18 лет отыграл.

— Нормалек, да? Страшно подумать даже.

— И неужели не наигрался?

— Представь себе. Я вот даже сегодня с дублерами полтора часа оттренировался и, как всегда, завелся, пару финтов заложил — пацаны аж глаза вылупили. После подходят ко мне и говорят: «Слушай, Серый, покажи, как это ты сделал?». Меня, кстати, радует, что они относятся ко мне как к равному. Я и сам прошу их — не называйте меня Сергеем Викторовичем, зовите просто Шуст или Серый.

— Выходит, каким ты был в дворовом футболе, таким и остался?

— Начистоту скажу тебе, мне всегда было без разницы, во дворе ли я выхожу играть или на большом поле против киевского «Динамо». Что там, что здесь отдавался игре полностью. А дворовый футбол — это, конечно, основа всего. Играл целый день: сразу после школы с маленькими ребятишками, потом с теми, кто чуть постарше, а к вечеру, когда здоровые мужики подтягивались, с ними играл. Приходил домой затемно, снимал кеды, высыпал из них песочек (у нас спортплощадка песком была посыпана), ноги гудят. И не уставал, и нравилось. В школу же меня батек затащил, сам я не хотел, говорил ему: «Не пойду никуда, здесь, во дворе, останусь». А получилось все вот как. Эдуард Анатольевич Стрельцов заболел и попросил моего отца подменить его в школе, провести тренировку. Батек мне и говорит: «Пойдем со мной, я как раз сегодня с твоим годом занятия буду проводить». Я пришел и… оказался лучшим. Но даже когда стал заниматься в торпедовской школе, все равно после тренировок приходил во двор мяч погонять. Понимаешь, это на самом деле моя жизнь. Я люблю играть в футбол, просто люблю, по-настоящему люблю, и все. Когда неделю не потренируешься, заскучаешь, хочется мячик взять, что-то сделать, пробить. Да и как без футбола жить, если ты футболист?!

— А помнишь 86-й год, как в матче дублеров ты нанес травму Сергею Юрану?

Ну как тут отберешь, если Сергей Шустиков прикрывает мяч корпусом и контролирует его «дальней» ногой!

— Ну как такое забудешь! Это был один из моих первых выездов в составе дубля в другой город. Вышел на поле — народу на трибунах тьма-тьмущая. И игра пошла по-серьезному, по-взрослому. Тут-то и случился тот страшный эпизод с Юраном. Сергей потом рассказывал, что я, мол, «подкатил» под него сзади. Но это не так. Он бросился в атаку по флангу, я — за ним. Догнал и плечом толкнул в спину, а он неудачно воткнулся ногой в газон и всем весом своего тела развернул себе голень, то есть его ступня как бы вывернулась наизнанку — там, где должны быть пальцы, у него была пятка и наоборот. Я как увидел это, мне дурно сделалось. Судья, не разбираясь, сразу показал мне красную карточку, иду, как в тумане, по беговой дорожке и слышу крики с трибун: «Убийца! Убийца!». Еле добрел до раздевалки, и там у меня случилось нечто вроде нервного срыва. Уже после матча к нам в раздевалку пришли почти все ребята киевского дубля и стали меня успокаивать: «Брось, Шуст, ты ни в чем не виноват, чисто игровая ситуация, всякое же ведь бывает». А у меня комок в горле стоит и слезы текут. После того случая я долго не мог в себя прийти.

— Вместе с тобой из дубля в команду мастеров «Торпедо» пришли Чугайнов, Тишков, Чельцов, Ульянов… Но почему-то ничего стоящего вы так и не выиграли.

— Не знаю, наверное, потому, что вместе-то мы играли всего сезона два. А потом все разбежались кто куда. Жаль… С Тишой и Чуком я больше всего играл, и понимали мы друг друга даже не могу описать как. Я по взгляду определял, что будет делать Юрка или Игорь. С Тишой даже вымерять ничего не надо было. Бывало, бросишь «черпачка» за спину защитников и знаешь, что Юрок наберет скоростенки, срежет угол, войдет в штрафную и либо сам пробьет, либо подачу сделает. С Чуком то же самое. Я делал ускорение вперед, потом отскакивал, он мне передачку, а сам ускорялся, я ему ответную… И все! Мы центр поля за пять секунд проходили. Потом, учти, в то время за «Торпедо» еще играли такие мастера, как Ширинбеков, Полукаров, Агашков, Коля Савичев. А Валерка Сарычев в воротах?! «Свои» он в обязательном порядке брал, да еще в двух-трех случаях выручал. А Олег Ширинбеков! Он тогда играл опорного, я же перед ним располагался. Бывало, пропустишь за себя мячик, так только слышишь: «Бум, бум». И мяч обратно ко мне выкатывался — это он там все перегрызал. Жаль, что мало мы все вместе поиграли, но пару сезонов здорово своих соперников валтузили, в том числе и в еврокубках.

— Валентин Козьмич Иванов как-то сказал о тебе: мол, кому много дано, с того много и спрашивается. Как ты считаешь, ты себя полностью реализовал как игрок?

— Может быть, я и не полностью себя реализовал, может, мог бы достичь и гораздо большего, но… Я своей судьбой доволен. Поиграл в чемпионатах СССР, России, Испании, и везде, заметь, в высших дивизионах. Конечно, хотелось бы стать чемпионом СССР или Испании. Не получилось, что уж тут поделаешь. Но я на судьбу не жалуюсь. У меня прекрасная жена Наташа, трое детей (сын Сергей и две дочки — Вика и Настя), да и в футболе я остаюсь, пусть и не в качестве игрока, а помощником тренера дубля, но все же. А что еще надо человеку для счастья? Такому, как мне, — больше ничего.

— А почему не сложились твои отношения со сборной, за которую ты провел всего несколько матчей?

— Знать, не судьба. А вообще я такой человек, как бы это объяснить? Почему я практически все время играл в «Торпедо»? Потому что это моя команда, мой коллектив, и чувствовал я себя там как дома. Выходил на поле и делал что хотел. В другом клубе я себя так бы уже не ощущал. Для того чтобы нормально раскрыться, мне нужно вжиться в коллектив. Поэтому, скажем, в олимпийской сборной, где я играл под руководством Бориса Петровича Игнатьева, мне было вольготно и комфортно. Хорошая тогда у нас была команда, мы были как единое целое. А какие ребята там играли! Ты только вслушайся: Щербаков, Онопко, Кирьяков, Радченко, Тишков, Беженар, Никифоров…

— Расскажи о торпедовских традициях. Ты же потомственный автозаводец, сын самого Виктора Михайловича Шустикова…

— Для меня — это характер. У нас был самый лучший коллектив. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-то кому-то позавидовал, например. В игре бывало очень тяжело, иногда казалось, что все, лучше уползти с поля. Но в таких ситуациях я всегда знал, что каждый отдаст последние силы, чтобы помочь другому. То есть наша команда состояла из настоящих мужиков, которые очень хотели играть в футбол. Мы всегда уважали старших, а они уважали нас. Бывало, играем мы, молодые, в бильярд. Заходит ветеран, мы кладем кии и молча уходим. А сегодня я очередь занимаю, чтобы сыграть партию.

— А вообще, отношения между футболистами в команде и игроков с руководством клуба сильно изменились с того времени, когда ты начинал играть?

Два друга, два Сереги - Семак и Шустиков. Им и флаг в руки!

— Конечно. Когда меня только взяли в команду мастеров, я, помню, подписал чистый лист контракта и побежал на поле доказывать, что я что-то умею. Я ведь чего хотел — попасть в команду и играть в футбол, а о том, что за это мне еще и деньги будут платить, я даже и не думал. Это потом, с возрастом, пришло осознание важности суммы. Поначалу же я просто хотел играть в футбол, а уже руководство клуба материально оценивало качество моей игры. Сейчас они, молодые, говорят: мы хотим то-то и то-то. Я не против высоких гонораров, но их надо оправдывать, отрабатывать. А когда я вижу, что человек вписывает в контракт столько, сколько он хочет, а потом сидит и ни черта не играет, для меня это неприемлемо. Я понимаю так: каждый футболист, даже выходя на тренировку, должен всякий раз доказывать, что он сильнее. Потому что если ты не будешь этого делать, значит, ты не игрок. Или вот часто можно услышать: «А-а-а, такому-то сопернику можно и проиграть». Чушь собачья. Да нельзя никому и нигде, даже во дворе, проигрывать. Если ты хочешь выиграть когда-нибудь что-то большое, надо стремиться выигрывать всегда и везде, даже в малом. Не поверишь, но у меня создается впечатление, что нынешнее поколение вообще устает от футбола. Меня это бесит.

— Испанский период в карьере научил тебя чему-то?

— Научил? Пожалуй, нет. Тут другое. Во-первых, там к футболу относятся намного серьезнее, чем у нас. А во-вторых, в Испании я почувствовал себя человеком, понял, что у меня тоже есть права (а не только обязанности) и что не надо зацикливаться только на одном футболе. Да, это моя самая любимая игра, но помимо футбола есть еще семья, дети, в общем, личная жизнь. И я не робот какой-то, чтобы сидеть по два-три дня на базе.

— То есть почувствовал себя личностью?

— Личностью? Ну, если ты выходишь на поле, то уже должен быть личностью. Если же выходишь для того, чтобы быть серенькой мышкой, то никогда не станешь настоящим футболистом. Так и в жизни — живи полнокровно, отдыхай, ходи с семьей в театр, кино. А футбол? Это прежде всего игра, и в нее надо играть, именно играть, а не работать. Почему у нас сейчас нет зрелищного футбола? Потому что подавляющее большинство людей на поле работают. Да, я понимаю, это их профессия, то есть работа, но ведь зрители приходят смотреть на футбол, а не на нудную, будничную работу. Тот же подкат, например, можно сделать по-грязному, а можно так, что весь стадион будет аплодировать. Можно ударить коряво, а можно пробить так, что все зрители разом ахнут. Да и в профессии своей надо быть асом. Помню, когда Сергей Алейников только возглавил «Торпедо-Металлург», на одной из первых тренировок он попросил футболистов дать плассера (это когда мяч летит на расстоянии метра от газона) своему партнеру на 60 метров. И когда практически никто не смог этого выполнить, он подошел ко мне и в полной растерянности спросил: «Слушай, а как же они в таком случае в футбол-то играют?». Я ему и отвечаю: «Готовьтесь, вот так у нас и играют».

— А ты сам-то сделал такую передачу?

— Спрашиваешь, разбуди хоть ночью, с закрытыми глазами исполню. Конечно, не спорю, это задание было непростым, но беда-то вся в том, что школы у большинства нынешних футболистов нет. И что еще меня бесит в некоторых молодых людях, так это их отношение к черновой работе. Вот сейчас я второй тренер дубля, но именно тренер, а не нянька. Чисто по-футбольному я могу подсказать, показать, объяснить, но, например, бегать куда-то, подсматривать, вынюхивать — это не для меня, и я никогда не буду этим заниматься. Для меня ведь что главное? Чтобы они пришли на тренировку и полтора часа нормально отработали, а чем они за пределами поля будут заниматься, это их личное дело. Если у человека есть голова на плечах, он будет делать все нормально и футболистом станет, а нет, так ни во что стоящее и не вырастет.

— Извини, но не могу не задать тебе вот какой вопрос: тебя самого не раз и не два упрекали в нарушениях спортивного режима…

«Отдай пас партнеру - в этом суть футбола».

— Да, бывало, но много здесь и неправды. На футбол ведь приходят разные люди, и иногда еще во время разминки они выкрикивают «Поди опохмелись» или «Поднимайся сюда, стакан налью». Вот это-то больше всего меня и возмущает, ведь не на футбол они приходят, а посплетничать об игроках. Я по себе не раз замечал: вроде бы серьезно готовишься к игре, режимишь, вес поддерживаешь, а выходишь на поле и через 15 минут понимаешь, что не можешь играть, не клеится. А эти горе-болельщики думают, что в каждой игре у тебя все должно получаться. А раз не выходит, значит, рассуждают они, накануне ты «поддал» как следует. На большее их фантазии не хватает. А может, у меня на тот момент в личной жизни были нелады? Может, мне жить в тот момент было тошно — этого они не допускают?!

— А к грубости на футбольном поле ты как относишься?

— Помню, играли мы в Набережных Челнах с «КамАЗом». Так вот, футболисты этого клуба не столько за мячом бегали, сколько за нами. Наконец я не выдержал и говорю одному из них: «Ребята, вы чего делаете-то?» А он мне в ответ: «Молчи, а если будешь еще выступать, мы вам всем морды набьем». Тогда я остановился и говорю: «Пацаны, а вы кто — футболисты или боксеры? Если боксеры, то давайте, набейте нам морду, и мы закончим играть в футбол. Чего мы здесь, спрашивается, мучаемся». И, ты знаешь, кажется, дошло, не до всех, но дошло. Чуть помягче стали играть, но все равно грубовато. Ответил я на твой вопрос?

— Вполне. А помнишь тот эпизод из матча с мадридским «Реалом», когда ты, прибежав едва ли не с середины поля в штрафную, дал подзатыльник одному из своих партнеров, который перед матчем похвалялся, что забьет пару мячей, а потом не реализовал стопроцентный голевой момент?

— Наверное, я все-таки был не прав. Не надо было делать этого при всех. Но уж больно я разозлился. Кстати, побежал не я один — справа помчался в штрафную Чук, а слева Афоня. Просто я раньше их успел. А дело было так. Выходим мы на игру, как всегда, после гостей (такая счастливая примета у нас была), а он, наш молодой нападающий, и говорит охранникам: «Смотрите, ща два завалю». И вот в матче подряд у него два таких момента, ну, как говорится, мячу деваться некуда, а он промахивается. Я и не сдержался. Не люблю я, когда люди просто так языком молотят. По мне, раз сказал, будь добр, в лепешку расшибись, а сделай. А не можешь, не умеешь — лучше промолчи.

— Против каких команд тебе было играть интереснее?

— Мне всегда было интересно играть против московских клубов. Всегда. И, конечно, в еврокубках. Потому что в таких матчах соперник сам играет и тебе дает играть. Тут уж кто кого. Ну, а в чемпионате СССР — против украинских команд. Помню, приезжаешь в Киев, Донецк, Харьков, Одессу, Днепропетровск — на стадионе всегда биток, все кричат, орут. В такой обстановке всегда приятно играть.

— Большую часть своей карьеры ты выступал на позиции опорного полузащитника. В чем, на твой взгляд, главный смысл его игры?

— Я думаю, что опорный полузащитник должен дирижировать игрой: где-то попридержать мяч, где-то убыстрить темп. Он как бы соединяет все линии команды. Слаженный переход от обороны в атаку и обратно полностью зависит от него. В общем, для меня это мозг команды. Но и тут есть маленький нюансик. Опорные полузащитники бывают разные: одни четко выполняют свои функции от и до, как тренер сказал, а другие помимо этого еще импровизируют, постоянно выдумывают что-то интересное, заковыристое. Мой идеал опорного полузащитника — именно второй.

— А каким должен быть, на твой взгляд, современный тренер? Какими качествами обладать?

— Постараюсь ответить тебе на примере своей работы в дубле моего нынешнего клуба «Москва», чемпионство которого в прошлом году — не случайность. И основная заслуга в этом Леонида Слуцкого, главного тренера команды. Думаю, ребята на меня не обидятся, если скажу, что их стремление к тому, чтобы все у нас было, как в Европе, не всегда подкрепляется соответствующим мышлением, остающимся у некоторых из них весьма совковым. И я не понимаю, почему у нас во все времена футболистам надо пихать. Пихнешь — они понимают, нет — на шею садятся. В нашем дубле сейчас есть человек пять, которые, уверен, будут выполнять все тренерские задания, и их можно абсолютно не контролировать. А остальным, увы, надо пихать. Не знаю, как и чем это объяснить, но очень хотел бы достучаться до них, ведь, в конце концов, это надо не мне, а им. Я всегда считал, что если я хочу играть в футбол, так мне тренер, по большому счету, не нужен. Я сам буду стараться делать все для того, чтобы вырасти в большого мастера. И это касается большинства молодых футболистов всех команд. Да, таланты у нас есть, но с ними происходит странная вещь — он и через пять, и через десять лет все подает надежды, а в 30, глядишь, уже заканчивает и уходит из футбола, так и оставив после себя одни надежды. И пока в головах у нас что-то не изменится, думаю, не видать нашему футболу по-настоящему больших побед.

— На нашумевший конфликт с Ивановым ты как сейчас смотришь?

«Не называйте меня Сергеем Викторовичем...»

— Я считаю, что мы тогда все-таки были не правы. А к Валентину Козьмичу я отношусь очень хорошо. Да, он не ангел, у него сложный характер, но разве у личности бывает иной? Я ему обязан всем: он меня очень плавно подвел к основному составу, при нем я заиграл и вырос, он мне не только дал все, что обещал, но даже гораздо больше. Так что я у него в неоплатном долгу.

— Мы с тобой как-то ничего не сказали про твоего знаменитого отца, Виктора Михайловича, — заслуженного мастера спорта, двукратного чемпиона СССР…

— Батек у меня красавец. Он все мои матчи с детства смотрел, даже когда я еще во дворе играл. Когда же вместе домой возвращались, тихо так, ненавязчиво скажет: «А знаешь, Серега, вот в том эпизоде надо было не так сыграть, а вот эдак». Потом, обдумывая эти поправки, неизменно убеждался в его правоте. По футболу он до сих пор скучает и нет-нет, да тряхнет стариной — за ветеранов сыграет. Красавец!

— На твоих глазах то — старое «Торпедо» распалось. Какие чувства ты тогда испытывал, когда по одному уходили в другие клубы твои старые партнеры, друзья?

— А какие чувства можно испытывать, когда рушится твой родной дом? Но я хочу тебе вот что сказать: я горд и счастлив, что играл в той команде, которой сейчас уже нет. В той команде, за которую выступали Стрельцов, Иванов, Воронин, мой батяня и так далее. Так и напиши: горд и счастлив.

Я так и написал. А когда мы вышли из редакции, спросил его на прощание: «Слушай, твои великие предшественники Стрельцов и Иванов любили повторять, что футбол прост — отдал пас партнеру, открылся, получил ответную передачу, вновь отдал пас… Ты согласен с этим?» Он поднял две руки и ответил: «Полностью. Отдай пас партнеру — в этом суть футбола». А потом, чуть подумав, добавил: «И знаешь, еще в чем? Игре надо отдавать всего себя, вкладывать всю свою душу и не требовать взамен ничего. И если ты был перед ней честен, она сама вознаградит тебя сторицей».

«Ну, бывай», — сощурившись от солнца, Сергей Шустиков легко забросил на плечо огромную спортивную сумку и зашагал в сторону метро. Я же, глядя ему вслед, подумал: а что будет с футболом, если из него навсегда уйдут такие вот романтики игры? Ответа я не нашел. Вспоминаю, как однажды спросил у Виктора Михайловича Шустикова о том, что он думает о своем сыне, и в ответ услышал: «Сережка намного одареннее, чем я. Иногда он на поле такое сотворит, что не понимаешь, откуда это у него. У меня и сотой доли того не было». Тот, кто разбирается в футболе, поймет, откуда и, главное, от кого, как тот болельщик, который, сидя рядом со мной на одном из матчей уже «осиротевшего» «Торпедо», сказал в сердцах: «Во, одного Шустикова на поле надо оставить. Видно ведь, что человек умеет и знает, как играть в футбол. Одно удовольствие за ним наблюдать».

Иван ТИМОШКИН

Еженедельник «Футбол» №27, 2005

© Сборная России по футболу