Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Юрий СЕВИДОВ

Севидов, Юрий Александрович. Нападающий.

Родился: 24 августа 1942, Москва. Умер: 11 февраля 2010, г. Марбелья, Испания /во время служебной командировки/.

Воспитанник московской ФШМ.

Клубы: «Молдова» Кишинев, Молдавская ССР (1959–1960), «Спартак» Москва (1960–1965), «Кайрат» Алма-Ата, Казахская ССР (1970–1971), «Карпаты» Львов, Украинская ССР (1972), «Шахтер» Донецк, Украинская ССР (1972), «Динамо-клубная» Москва (1972–1973), «Спартак» Рязань (1974).

Чемпион СССР: 1962. 2-кратный обладатель Кубка СССР: 1963, 1965.

За олимпийскую сборную СССР сыграл 3 матча, забил 1 гол.*

*  *  *

«СЕЙЧАС ИГРАЮ БОЛЬШЕ, ЧЕМ 35 ЛЕТ НАЗАД»

Ассоциация друзей Испании, президентом которой является Никита Симонян, совместно с одним из ее учредителей — «Моспрофспортом» и его генеральным директором Владимиром Бениашвили организовала турне сборной ветеранов России по Испании. В состав делегации посчастливилось попасть и мне. А поскольку на юге Испании в это время случился почти библейский потоп, то из-за размытых полей количество игр резко сократилось. Мне это было на руку. У футболистов было время на интервью. Юрий Севидов был самым общительным человеком в команде, и, естественно, выбор в первую очередь пал на него

— Если позволите, начнем с самого драматичного момента в вашей жизни. Мне ваша футбольная судьба напоминает судьбу Эдуарда Стрельцова…

— Да, один к одному. Стрельцов попал в тюрьму в 21 год, а я — в 22. Не думаю, что Эдик сознательно шел на тот поступок. Просто попал в ситуацию, когда некуда деться. Засудили человека. Я-то попал, считаю, справедливо. Пусть и не шел с ножом, но, к несчастью, убил человека.

— Вам есть кого винить в случившемся?

— Кроме самого себя — некого. Абсолютно!

— Вот так резко (вчера — на футбольном поле, обожаемый зрителями, а сегодня — на нарах) изменилась жизнь. Что же происходило с вами?

— Первые полгода я просидел в одиночной камере. Не объяснить, как это тяжело. Для меня то время было как один день. Переживал и за того человека, которого задавил, и за себя. Меня пытались заставить признаться, что я специально его убил — это был большой ученый в области космоса. Было безумно тяжело. Но я был молод.

— Вы понимали, что футбол — ваш футбол — оборвался?

— Я чувствовал, что только-только начинаю играть в тот футбол, который хотят от меня видеть зрители, который любили и понимали партнеры. Только-только я начал расцветать. Два года подряд перед этим регулярно забивал по 15 — 16 мячей за сезон. Что там говорить… На сознание страшно давило, что я потерял свой футбол.

— И тем не менее яркий след в нем вы оставили, придя в «Спартак» в 17 лет. Что нужно такому юному парню, чтобы заиграть в команде мастеров класса «Спартака»?

— Спортивная наглость, которая помогла мне за один год стать на уровень Ильина, Исаева, ведущих игроков сборной. Они почувствовали, что кроме внешней бравады у меня есть какая-то внутренняя отдача, и приняли меня.

— Вы выросли в футбольной семье. Каково было влияние отца на вас?

— То мастерство, которое у меня было в ногах, это от него. Он научил меня всему.

— Когда он начал с вами заниматься?

— Отец со мной вообще не занимался. Он тренировал команду класса «Б» в Ступине. И когда в 14 лет я подключился к этой команде, ему ребята сразу сказали: «Александр Александрович, у вас сын-то играющий».

— С кем вам довелось выступать в «Спартаке»?

— 0-о-ой, вы не представляете! Когда я пришел в «Спартак» в 60-м, в нападении играли Мозер, Исаев, Сальников, Ильин — четыре олимпийских чемпиона. И я — в середине.

— Они вас «доставали»?

— Естественно, я был самый плохой. Если что неудачно — да вот, молодой не в порядке. Если хорошо — молодого заставили двигаться. Эти люди и должны «доставать». Но я их просто обожал.

— А учили?

— Думаю, была и учеба, было и перенимание. Но подсказки были очень хорошие. Тот же Сергей Сергеевич Сальников мне говорил: «Юра, ты высокий, что ты качаешь корпусом? Тебе никто не поверит». За пять лет, что я играл в «Спартаке», у меня не было проблем ни с Никитой Симоняном, ни с Николаем Старостиным. Они любили меня, а я любил их.

— Вы тогда считали себя звездой?

— Нет! Я думаю, что шел к этому. Играть в «Спартаке» центральным нападающим и в течение пяти лет забивать больше всех, наверное, что-то значит.

— Когда случилась та трагедия на дороге, «Спартак» вам помогал?

— Нет! — сказал как отрезал. — «Спартак» меня бросил. За четыре года, которые я сидел в тюрьме, не получил ни одного письма ни из «Спартака», ни от друзей-спартаковцев. Кроме жены, я был никому не нужен.

— Как у вас потом сложились отношения со «Спартаком»?

— Я только вышел, меня сразу пригласили на тренировку. Приехал и буквально их раздел. Естественно: у них — обыкновенная тренировка, а я — с обалденным желанием. Да, попросту раздел. И сразу ко мне Николай Петрович, Никита Павлович: «Юра, ты, конечно, у нас!» «Нет, я не у вас», — отвечаю. «А где?» — «Пока нигде».

— А потом?

— Потом получилось так, что отец принял «Кайрат», который в 70-м вылетел из высшей лиги. Он меня попросил: «Юра, я помог тебе, когда ты сидел, можешь ты мне помочь сейчас?» «Да, конечно, помогу». И команда вышла в высшую лигу.

— Как вы заканчивали играть?

— После того, как тренером был мой отец, а фактически команду тренировал я, пришел Фальян. Ну, в лучшем случае «надцатое» место.

— Вашего отца тогда пригласили в киевское «Динамо». Почему вы не пошли с ним?

— Мне неудобно было идти туда. Хотя да, они сами звали: «Юрок, ну давай». «Нет, ребята, это просто некрасиво, если я приду».

— Почему?

— Отец в «Кайрате» — это одно. Я могу с ним вместе тренировать. Отец в киевском «Динамо» — это другое. Тут я уже не мог лезть, мешать ему. Понимаете? Хотя вы даже не представляете, что это было такое. Он мне звонит в Москву и говорит: «Юра, садись на ночной самолет. Тебя машина на аэродроме ждет. Мы с тобой посмотрим запись игры, посоветуемся, а утром ты улетишь».

— Так почему же вы не тренируете команды высшей лиги?

— Наверное, у меня характер тяжелый. Везде, где я тренировал, меня обожали ребята и ненавидело начальство. А сейчас другие времена. Сейчас спонсоры платят — и тренер не пищи. Я, наверное, не из тех людей, которые могут так.

— Футбол вашего времени, каким вы его видите?

— Обычно все считают, что в юности все было лучше. Действительно, в наше время футбол был выше. Тогда играли Пеле, Кройф, не говоря об их окружении. Это был легендарный футбол. Сейчас пытаются делать звезду из Марадоны. Он действительно звезда, но до уровня Пеле и Кройфа недотягивает.

— Вы боготворите Пеле?

— Это сказка! Я против него играл в шестьдесят втором году. Представляете, олимпийская сборная летит в декабре в Бразилию. Приезжаем, и нам говорят: через три дня играете с «Сантосом», а там — Пеле. А у «Сантоса» пять календарных игр подряд. Мы ждем 15 дней. Все разобранные — у нас-то конец сезона, — во все равно ждем. Наконец, играем. И в первом тайме ведем — 1:0. Лобановский забил мяч, чумовой — у Жилмара проскочил между ног. И у меня в первом тайме (при счете 1:0) момент был сумасшедший. Логофет проскакивает вдоль линии, отдает мне мяч назад, ну, казалось бы, некуда деваться этому мячу, щечкой кладу в дальний угол и — не попадаю… А так, второй гол, мы бы бразильцев и привезли. В конце первого тайма Кутиньо сравнял счет. Великий игрок, а забил мяч грязно. Он Алику Шестерневу плюнул в глаза, и пока тот вытирался, мяч залетел в ворота. Начинается второй таим, прострел справа — и Пеле в ситуации, где нужно попадать головой. Не успел. Но мяч попал ему в правое плечо и все равно залетел в дальний угол. Уже после я часто думал: если он вот так касается мяча плечом и забивает — значит, это Божьи дела. А вообще когда на Пеле смотришь — красавец, такой сбитый, даже кажется, что у него лишний вес. И в то же время все так удачно делает. Нет, это точно от Бога.

— Что вы думаете о российском футболе наших дней?

— Первые команды поднимаются, а последние, ниже седьмого места, опускаются. Идет жуткое расслоение. Я считаю, что если бы в российской высшей лиге осталось 12 команд, было бы здорово. А 18 — это жуть, это похороны российского футбола.

— Что же делать?

— Я был бы великим, если бы ответил. Не знаю. Но, думаю, надо начинать с мальчишек. Сейчас детские тренеры работают чуть ли не даром. А ведь среди них большие мастера.

— Как вы относитесь к тому, что сейчас у игроков вашего уровня миллионные — в долларах — контракты?

— Могу только их поздравить. Хотя не вижу среди российских футболистов таких игроков, которые могли бы получать солидные деньги. Не вижу.

-А Онопко?

— Во-первых, он с Украины. Во-вторых, он — звезда командная. Умеет все, но на уровне команды. Кстати, это очень хорошее качество. Но я, например, сомневаюсь, что он заиграет в «Овьедо». Это будет для него проблемой, нет, скорее это проблема для «Овьедо». Середину поля и заднюю линию — это я точно могу сказать — он подомнет под себя. Онопко игрок чисто командный, от которого зависит игра сзади. Естественно, он должен там всех чувствовать и верховодить. Если этого не случится, он не будет играть даже в «Овьедо». А если случится, то будет играть он один.

— А не кажется ли вам, что уже летом Онопко окажется в «Атлетико»?

— Не думаю. Я не знаю всех закулисных дел, но вряд ли он нужен «Атлетико», Клуб и так идет на первом месте.

— Вы часто ходите на футбол?

— Регулярно просматриваю все игры высшей лиги. Для меня это жизнь.

— Кто-то просит вас поделиться опытом?

— Не очень-то. Хотя у нас сейчас ситуация такая: шесть тренеров команд высшей лиги сами в высшей лиге вообще не играли. Я согласен, что они создали свои команды из ничего. Подняли их на уровень, нашли деньги, заставили весь город ходить на стадион. Но ведь этого мало. Дальше надо думать о том, что твоей команде надо играть со «Спартаком», «Динамо». И вот я смотрю: они в первый год приезжают в Москву и получают свои 5 мячей. Во второй — тоже пять, в третий — пять… Будет какое-нибудь просветление? Вы имеете деньги, но у вас завтра «Спартак». С ним надо играть в футбол, и тут власть денег кончается. И футбол у вас, к сожалению, тоже кончается. Ну пусть эти люди занимаются футболом как президенты клубов. А меня пусть наймут тренером. Не получится, тогда — коленом под одно место…

— Вы всегда говорите то, что думаете?

— Да.

— Мешает это жить?

— Очень.

— А по-другому не пробовали?

— Не могу. Всегда говорю то, что есть. Все друзья мои, спросите, скажут: Севидов — самый невозможный человек. И кого они уважают? Они опять скажут — меня.

— Знаю, что вы активно участвуете в матчах ветеранов. Возраст не сказывается?

— Играю больше, чем когда выступал в высшей лиге, по 80 — 90, а то и 100 матчей за сезон. Обыгрываем молодежь, которая на первенстве республики играет. Без этих игр я себя не представляю. Да что там, не будь этих игр, мы, ветераны, и не жили бы уже…

Елена РЕРИХ, Малага - Москва

Газета «Спорт-Экспресс», 20.02.1996

*  *  *

ПО ПРОЗВИЩУ ФИЛОСОФ

Севидов-младший не стал миллионером — хотя мог. Даже заслуженным мастером спорта не стал — хотя обязан был. Так, как он, в советском футболе дебютировал только Стрельцов. Не верите? Спросите тех, кому за пятьдесят. Тех, кто помнит «Спартак» начала 60-х и юного форварда по прозвищу Философ.

— А ведь мог уехать, — улыбается Севидов собственным воспоминаниям. — «Андерлехт» входил в пятерку лучших клубов Европы, а я ему два мяча отвез — сразу же пригласили. Годик, говорили, за нас отыграешь — в мадридский «Реал» уедешь, точно. Потом, в конце 60-х, уже из «Кайрата» приглашали в «Кошице». Тут уж я испугался первым советским легионером стать — начальство скорее, думаю, за решетку меня отправит, чем в «Кошице» это. А за решеткой я к тому времени уже побывал…

50 ТЫСЯЧ

Отца моего, будущего тренера Александра Севидова, как игрока в 25 лет сломали. Мне было годика четыре, гулял во дворе — и вдруг со стороны арки толпа, носилки, слышу голос: «Юра, Юра…» Ужас — на этих носилках отец! Подбегаю, улыбается, целует меня…

Он хорошим был футболистом. «Динамо» в английское турне 45-го взяло с собой Боброва, а в это же время ЦДКА поехал в Югославию — и еще неизвестно, какая поездка по тем временам была важнее! Так вот в Югославию вместо Боброва взяли отца. Он «Црвене Звезде» два мяча забил, 3:3 сыграли. У нас дома до сих пор газета «Борба» хранится с его огромным портретом.

Потом отец перешел в «Торпедо», и в мае 46-го защитник «Зенита» Алов, будущий судья, его сломал. Нарочно. Нога вывернулась, на коже держалась. Знаменитый профессор Ланду три операции сделал, и все же хромал отец до конца жизни.

Положение в семье было ужасное, недоедали, пока мать в артель не устроилась — галоши делать. Вчетвером в 12-метровой комнате, отец учился в школе тренеров… И вот как-то мама ушла на рынок, брат спал, отец меня зовет. Облигация в руках. «Юра, проверь-ка номер…» За сердце держится. Сосед, Егоров, тогда тренер «Крыльев» по шайбе, потом сборную СССР тренировал, прибегает на крик, тоже номер сверяет: «Саша… поздравляю. . 50 тысяч!» С этих денег и поднялись. «Победа», невиданная роскошь, стоила тогда 16 тысяч. Не будь этой облигации, не знаю, чем все закончилось бы. Дали, правда, только половину — часть на детские дома положено было «добровольно жертвовать».

КЛАСС Б

В 55-м отец поехал Ступино тренировать. Тогда в классе Б сплошь столицы представлены были — Ашхабад, Ереван, Баку, Кишинев… И Ступино среди них третье место заняло. Играли, правда, одни москвичи. Там отец и поднялся. А я за мальчиков «Спартака» уже играл, знаменитый тренер Степанов по прозвищу Болгар, когда-то три мяча баскам забивший, позвал: «Если от отца что-то есть, играть будешь…» В первом же матче я два гола забил и в итоге лучшим бомбардиром стал, а «Спартак» чемпионом Москвы. Славка Старшинов у нас центрфорвардом был.

Жили в Ступине, я со стадиона не вылезал. С 14 лет в отцовской команде мастеров тренировался. А как на «сына Сан Саныча» на меня перестали смотреть в 59-м, как только мы в Кишинев приехали. Тогда меня «Торпедо» приглашало, но за год до этого и Стрельцова посадили, и про команду слава шла: играют, мол, крепко, а поддают еще крепче. Побоялся меня отец туда отдавать. «Молдову» принял — с собой увез.

Первый матч против спартаковского дубля — и мы при полном стадионе 3:0 выиграли, сенсация сумасшедшая! До этого кишиневские дублеры меньше шести не пропускали… Я два забил. Николай Дементьев спартаковский дубль тренировал: «Юра, за основу не выйдешь? Слава Богу!» Старостин мимо проходил: «Удивлен, Юра, вашей игрой. Поражен. Какие планы? Не хотите у нас играть? Я не прощаюсь…» В следующем матче — хет-трик ростовскому дублю. Ребята сами к отцу пошли: «Сан Саныч, в основе играть некому, а такой парень киснет!» Летим в Донецк, живем в «люксе» с отцом. Он говорит: завтра, мол, за основу играешь. Я задрожал… Вышел на второй тайм, 0:2 проиграли, но я вроде всем приглянулся. Следом две игры с ЦСКА. В Москве — позорище, под каток попали — 0:7. В Кишиневе я врезаюсь в Разинского, тот мяч выпускает, наши добили — 1:0 выиграли… Сезон заканчивается, в межсезонье румынам каким-то кучу голов наколотил, ребята шепчут: «Юра, или в „Спартак“, или в „Динамо“ — больше никуда…» Накануне московской игры с «Динамо» отец отзывает: «Ты сегодня не играешь». Потом объясняет: пришло приглашение из «Спартака», поэтому в Кишинев ты не едешь…

«СПАРТАК»

В Кишиневе скандал был: «Севидов сына продал!» Меня тогда вторым Стрельцовым называли, сравнивали — у Стрельцова рывок помощнее, а Севидов потехничнее… Приезжаю в Тарасовку. Старостин осторожно встретил: «Сегодня основа против дубля, игра принципиальная, основные не всегда выигрывают…» Поставили меня за основу, и порвали мы дублеров мячей на шесть. Игра с «Шахтером» — а «Спартак» меня заявить не может, Кишинев воду мутит. На установку не иду, Старостин стучится: «Юра, что сидишь? Вопросы сняли, завтра играешь!» Как я перепугался…

«Спартак» жутко сезон начал — два очка в пяти играх. Выходим на разминку, я белый, вижу — отец стоит, его «Молдова» тур пропускала. Увидел мое состояние, и по щеке-ка-а-к даст! «Ты что, играть не умеешь? Очнись!» 5:0 выиграли. Четыре голевых паса отдал. В газетах — восторг. Никто не знал, что на разборе Симонян сказал: «Юра, на такой скорости играть нельзя…» Но Нетто за меня заступился: «Полезно играет, все по делу!» Карьера сумасшедшая ждала, но слишком резво я впрягся — пах надорвал. Поругались накануне с Симоняном: «Беги!» — «Не могу, больно…» — «А, — отвечает, — звездой стал? Ленишься?» Поехал я в Цхалтубо — ванны принимать. Глухомань. Скука. В 62-м, правда, после этих ванн бесподобно себя чувствовал. В «Спартак» как раз Хусаинов пришел, Рейнгольд, Логофет, Дикарев постоянно стали играть. Из «стариков» — Масленкин да Нетто. Чемпионами стали, я вместе с Маркаровым — лучший бомбардир страны. Потом мое имя из справочников вымарывали, когда на нары сел.

ПЕНАЛЬТИ

В 63-м мы Кубок взяли — и серебро в чемпионате. Причем чемпионами не стали из-за меня. Отец тогда Минск тренировал, а я им пенальти не забил — 0:1 проиграли, и московские динамовцы «Спартак» обошли. Вся Москва гудела: Севидов нарочно, мол, в штангу попал.

Я, кстати, перед тем сезоном нашим дублерам, Ремину, Адамову и Малофееву, сказал: «Что сидите? Нас с Рейнгольдом не переиграете! Езжайте в Минск, будете в порядке…» Они и поехали. Бронзовыми призерами стали.

А через год история произошла — играю против ГДР за олимпийскую сборную. Лейпциг. У меня куча моментов — а 0:1 проигрываем. На последней минуте бью с линии штрафной, но мяч с ноги срезается и… Краем глаза вижу, как он прыгает — одному немцу между ног, рядом с другим, третий из ворот его выудить пытается… Гол! В ответной игре меня ломают, замен делать нельзя, те же 1:1. Переигровка в Польше — меня зачем-то в состав поставили, едва ли не в гипсе. Тут же ногу подворачиваю, да еще и Корнеев сломался — вдевятером остались. 1:4 — ну просто беда! А ведь я был в заявке на испанский чемпионат Европы, через три дня отъезд. Но — отцепили…

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

Меня Философом в «Спартаке» звали. Рейнгольда — Рексом, а худющего Гешку Логофета прозвали было Кислым, но в компаниях при девочках неудобно — переименовали в Кису. Мы трое и дружили-Логофет, Рейнгольд, я. С Гилей Хусаиновым с ума по джазу сходили, но большой близости не было. Он в 25 пришел из Куйбышева готовым игроком, в пас играть вообще не желал. Привык — мяч подобрал и понесся…

Я тогда страшно много читал — на сборах книжками обложусь, газетами, пока рядом Логофет язык учит. «12 стульев» ребятам наизусть пересказывал. Сильной дружбы в команде не было, но демократия — полная. Спасибо Старостину.

Не шел фарт «Спартаку» в 65-м. Как отрезало. Кубок, правда, выиграли. Я в том году женился на дочери большого человека из МИДа — Галина Михайловна потом меня поддерживала, как могла. До сих пор живем. Страшно ей благодарен.

…Играли в Брянске, утром возвращаемся, идем всей командой в «Сандуны», великий массажист дядя Володя, бывший чемпион Союза по борьбе, пивший исключительно портвейн, над нами поколдовал. В час дня трое отправляемся в шашлычную — я, Миша Посуэло и Янишевский. Чуть-чуть коньяка пригубили, и отправился я на своем «Форде» домой… Представляете, что такое — «Форд» в 65-м? Их вообще не было, лет через пять только у Кавазашвили появился. После неудачных игр болельщики огрызались: «Вот, молодой, забить не может, а на „Форде“…» Через родителей Гали достал, по мидовской линии, когда «Волгу» свою продал.

Приезжаю домой, к вечеру ближе поругался с Галей, дверью хлопнул — ушел. Вспомнил, что Мишка Посуэло отправился к подруге по имени Жанна Браво, жене итальянского атташе в России. Она жила в знаменитой высотке на Котельнической набережной, которая вся в мемориальных досках. И решил я тоже туда отправиться.

Еду по набережной, горбатый мостик, где Яуза впадает в Москву-реку, впереди машина. Перед ней перебегает старичок, видит меня и останавливается. Пропускает. Мне через двадцать метров поворачивать под арку, включаю поворотник и… До сих пор не пойму, как этот мужчина у меня на капоте оказался! Может, потому, что никогда пешком не ходил? Оказался он академиком Рябчиковым. Герой соцтруда, трижды лауреат Ленинской премии. Решил в эту субботу проехать до дома на речном трамвае, напротив пристань. Он в том доме и жил, куда я ехал.

Самое главное, его не освидетельствовали — а друг его, профессор, с которым они вечер провели, рассказал, что они по стопочке только-только выпили… В соседнем потоке «скорая» ехала — она потерпевшего и подобрала, он в полном сознании был, но отвезла не в «Кремлевку», а в обычную больницу. Там дежурный хирург на часок отпросился, оставил вместо себя студента. Тот 62-летнему человеку наркоз дал, и сердце не выдержало. Я-то ему только ногу сломал!

До сих пор помню, как он у меня с капота сползает, я на встречную полосу выскакиваю, вижу — навстречу поток машин. Еду вперед, разворачиваюсь во дворике и возвращаюсь. Потом на суде говорили: убежать, мол, хотел… Еще и огромную скорость насчитали по тормозному пути. Тропические шины, много каучука — вот долгий след и остался! Какая скорость — мне поворачивать вот-вот!

Меня освидетельствовали, врач говорит: что это, мол, у вас движения неуверенные? «Так ведь я только что человека сбил, меня трясет всего — чего ж вы хотите?» Рюмка конька, что я днем выпил, за семь часов, наверное, выветрилась? Все равно написали: «Подразумевается легкое опьянение». Именно так — «подразумевается». Тем же вечером меня отпустили. Логофет домой отвез, с женой плохо стало… А гаишники, кстати, поначалу сказали: получишь полтора года условно и 20 процентов от зарплаты будешь выплачивать. Старики, мол, часто правила нарушают.

…Наутро еду в Тарасовку на электричке. Старостин с Симоняном встречают: «Юра, знаем. Команда будет бороться за тебя, а ты должен бороться за команду…» Потом два «воронка» прилетают — знаешь, кого сбил?! Да нет, отвечаю. Когда сбивал, спросить забыл. Полковник, допрашивая, зачитал все регалии академика: «Нехорошая история. Больно уж большой человек». Сначала по линии ГАИ меня вели, потом дело политическим сделали. Приходит какой-то: «Я следователь по особо важным делам…» Дурацкие вопросы — откуда машина? пьете ли вино? любите ли женщин? Отвечаю — «А вы любите?» Еще до суда в «Комсомолке» целая полоса про меня: «Севидов — неуч, раскатывает на „Форде“, и девушки у него с заграничными именами…» Мне эту статью в камеру тайком передали.

«Мастера спорта» сняли — и лишь годы спустя снова присвоили, когда я с «Кайратом» Кубок Европы среди железнодорожников выиграл. А за руль я опять через много лет сел, в Рязани обком «Волгу» выделил. Ездить до сих пор страшно, еле-еле ползу, мне сигналят все…

Жена академика к матери ходила, денег просила. Мать ответила: суд пройдет — заплатим. Если нормально будет. Та по академикам пошла, начиная с Келдыша, подписи собирала под письмом — «Требуем примерно наказать убийцу!» Суд громкий был, на всю Москву, на улице тысячи две любопытных стояло. Опытный судья отказался, судил пацан — так отец после приговора ему в лицо партбилет бросил. Тот оробел: «Что вы, Сан Саныч, можете подать кассацию…»

Защищал меня Кроник, номер один по транспортным делам: «Юра, готовься, получить „десятку“, максимум по этой статье…» — «А вы тогда зачем нужны?» — «Много зацепок, обжалуем…» Был звонок из ЦК судье: «Что вы там с Севидовым возитесь? Если десять лет предел по статье — десять давайте!»

Со мной потом один сидел, так он спьяну пошутил — грузовик погнал на остановку с людьми, а тормознуть не успел. Двух покалечил, трое погибли. Дали семь лет.

ЗОНА

Везли Бог знает сколько до Кирова, тринадцать человек в купе, не продохнуть. Недели две в кировской тюрьме. Жрать нечего, обессилел. Следом в лагерь — от города в поселок Лесной триста километров, и оттуда километров сорок в тайгу. Смотрю — два барака, офицерский и солдатский. Зона огорожена. Начальник вызывает: «В лес пойдешь?» — «А у вас спрашивают?» Отвечает: «Срок большой, некоторые с дури бегут» — «Что, есть куда бежать?» — «Под пули…» Тогда, отвечаю, не побегу. Как-то двое рванули в поселок за водкой, так их застрелили и перед зоной трупы бросили. Бегите еще, кто хочет… Кстати, в зоне водки было невпроворот. Ящиками. Банщик приторговывал.

…Приехал я днем — все на работе. Вечером возвращаются, меня в Ленинскую комнату вызывают. Красная скатерть, водка, закуска. «Юра, мы, болельщики, слышали…» Выпил стакан — и свалился. Выворачивало дико. Наутро майор вызывает: «Встретили? Смотри, алкоголем не увлекайся…» Стал библиотекарем, потом нарядчиком. Как-то топор взял, сучья рубить, так зеки со смеху полегли. Отобрали: «Лучше, Юрок, за костром присматривай, а то ноги себе покалечишь, играть не сможешь».

Отец с матерью часто приезжали, жена. Я надеждой жил — скоро 67-й год, 50 лет Советской власти, большая амнистия. Она мне половину срока срезала. Отец тогда подполковничью свою форму надел, приехал — на «химию» меня перевели. Но до этого история была…

ЗВЕРЬ

Опекал меня грузин Заур по прозвищу Зверь. В авторитете. Футбол обожал. Я нарядчик, утром сдаю людей конвою, фамилии называю — и бригады в лес едут. В бригаде обязательно должны быть моторист и тракторист. Подходят вечером парни, украинцы, уже поддавшие: «У Шаболина завтра день рождения, найди ему замену». Ищу — и не нахожу. Захожу в барак: «Извините, надо ему выйти». — «Ладно, выйдет…»

Утром зеки выходят в капюшонах, я фамилию называю — конвой забирает. Знал бы, что вместо того другой кто-то вышел! Час спустя начальник прибегает: «Бригада не работает, тракториста нет — ты кого выпустил?!" А я знаю, кого я выпустил? Бегом в барак, а тот пьяный уже. Отвезли его в лес, а потом в штрафной изолятор на неделю заперли.

Украинцы, человек шесть, вечером у барака меня ловят, тесак к животу, ватник разрезали, по телу водят: «Заложил, да? Ткнуть? Смотри, не уйдешь… «А я жил с ворами в бараке. Прихожу, рассказываю. «Ты их предупреждал, что надо выйти? Сейчас разберемся!» Приводят этого Шаболина. «Севид тебя предупреждал? Ты его подставил? Снимай штаны… «Тут уж я испугался: «Не надо, зачем…» — «Молчи!» Взяли его за руки-за ноги — и об угол. Крови — море. Сели, покурили полчасика, лепилу позвали. Врача. Тогда шла борьба за власть на зоне — мой покровитель, Заур, против украинцев. Те меня предупредили — власть возьмем, тебя первого под нож. И тут Заура досрочно освобождают! Отцу передаю: «Срочно вытаскивай, зарежут…»

Отец с матерью на прием к заму Щелокова помчались, мать на колени рухнула — перевели в другой лагерь, в Бобруйске. Почти «пионерский». Шинный завод строили. Потом на «химию», в Гродно.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Там сразу команду дали, сам тренировал, сам играл. Тренировался в «Химике», а это уже класс Б, уровень. Меня даже хотели в минское «Динамо» к отцу перевести. Я, заключенный, представьте, в Польшу ездил, забил там! Но как освободился, вернулся в Москву. Правда, и до того разок съездил, когда сын в 68-м родился. Сдуру пошел на хоккей. Логофета там встретил, народ меня узнал — большой шум пошел…

За все время — ни одного письма из «Спартака». Боялись. Возвращаюсь, встречаю Гилю Хусаинова — мы на одной площадке жили, с ним в Тарасовку еду. Со всеми расцеловался, вышел потренироваться с командой. Свеженький — как пошел их возюкать! Симонян подлетает: «Юра, к нам, конечно?» — «А куда ж, Никита Палыч?» Хорошо, говорит. Сейчас чемпионат закончится, заявим. Сижу, выигрывают они первое место. Смотрю на Гилю — что слышно? Тот мнется: «Не знаю…» Тут отец «Кайрат» принимает: «Я тебе помог? Помоги мне!»

Поехал в Алма-Ату. Забил 21 мяч, вышли в высшую лигу — и отец Киев берет. Вместо него Корольков, на которого я еще в «Спартаке» покрикивал… Оставаться неудобно. Бесков в «Динамо» звал, но я во Львов уехал. Смотрю — та-а-кой-национализм! Развернулся — и назад. Отец в «Шахтер» пристроил. Забил там что-то и вернулся в «Кайрат».

ПУШКА

Алмаатинцев как раз Фальян тренировал. Потом я узнал, что он когда-то в трех играх за «Нефтяник» забил два автогола. В Баку его Пушкой прозвали. Первое собрание: «Меня вы все, конечно, знаете. „Шахтер“ тренировал. До меня он на 20-м месте шел, я бросил им „дубль-вэ“ — и ушел на 13-е!» Вратарь наш от хохота со стула грохнулся. Фальян понять не может — что ж он такое отмочил, что все полегли? Продолжает: «А сколько здесь автобусов? Один?! У меня в „Алге“ четыре было!» Вратарь только поднялся: «А мы что, Артем Григорьич, соперников прямо на автобусах давить будем?» Как-то состав тбилисского «Динамо» называл, все фамилии перепутал: «Слева у них кто? Нодий?» Серега Рожков с места: «Не слева, а в центре, и не Нодий, а Нодия!» — «Жорка, что ли? Не-е-т, я знаю, он в центре…» Ручкой-указкой фишки на макете двинул: «Ну уж если и теперь не выиграете, не знаю, что и делать. Я ведь вам все объяснил!» Потом полполя стойками утыкал, так Чеботарев, нападающий, на бегу половину их посносил. Фальян орет: «Здесь корова пройдет, а ты пробежать не можешь!» На соседнем поле коровы паслись, мы всей командой одну за рога, между стоек тащим, она упирается, кто рядом тренировался, сбежались смотреть…

Вылетел «Кайрат» из высшей лиги. На собрании Фальян слово взял: «Да, ошиблись, поехали в межсезонье на Черное море, а надо было в Карпаты!» — «Артем Григорьич, какие Карпаты? Вас снимают!» — «Кто?!" Поднимаются все игроки.

ЯРОСЛАВЛЬ

Я уже тренером стал — Ярославль зовет. С отцом советуюсь: «Ехать надо, первая лига, тебя с судимостью больше никуда не пригласят». Первый секретарь обкома уникальным человеком оказался. Ему говорят: «Вы знаете, что Севидов сидел?» Отвечает: «Ленин у нас тоже сидел!» Сразу заглохли… Но отец предупредил: «Шинник» — самая подлая команда в первой лиге. В основном играют москвичи, дома более или менее, а на выезде продают все подряд. Зарабатывают больше, чем в «вышке».

С Чистяковым, начальником команды, мы сразу разругались. Ехать на сборы, а он в автобус «левые» покрышки загрузил. На продажу. Чистяков этот потом все в обком бегал — на меня жаловаться. Каждый день. Автобус отходит — он ручкой машет: «Вы езжайте, я в обком…»

Потом команда играми торговать начала. В Ланчхути перерыв, в раздевалку захожу: «Вы отца родного продадите!» Троих меняю сразу, но все равно матч сдали. Троих зачинщиков отчисляю, они — к Чистякову. Он в Грузию не ездил, но все равно результат знал и сразу помчался в обком: «У Севидова теория, чтобы одни москвичи играли, местных душит…»

Прихожу на тренировку — трое отчисленных стоят. Что за дела? «Юрий Александрыч, не горячись, они местные, пусть работают…" Ладно, отвечаю. Пусть. Но тренировку я проводить не буду. Ребята на меня смотрят: «А нам что делать?» Что хотите, отвечаю. Вот поле, вот мячи. Хотите, идите в душ, помойтесь. Хотите — поиграйте.

Написал заявление, мне его не подписывают. Так до конца сезона и колупались — я ни одной тренировки не провел, все выездные игры они продали, место в серединке заняли. Банда натуральная.

ОТЕЦ

Отец со мной всегда советовался, среди ночи звонил: «Бери такси, надо поговорить…" В Баку я у него официально вторым тренером был. Правда, недолго. Там первый секретарь горкома Мусаев его вызвал, начал состав диктовать. Отец отвечает: «Зачем вам тренер, когда один уже есть?» — «Кто?» — «Вы!» Тот завелся страшно. Я отцу говорю — мы ж не уедем отсюда. «Как? Я Севидов, меня страна знает!» — «Ага, улетать будем, милиция остановит и найдет в сумке 200 грамм кокаина. Посадят» — «Да ты что?» — «Точно!» Ну тогда поехали, говорит, скорее…

Умирал он тяжело, хоть за три дня до смерти в «Футбольном обозрении» выступал. Ко мне люди подходят: «Видели отца, хорошо выглядит!» — «Три дня, как похоронили…" Незадолго до этого он поехал с Владикавказом на сборы, звонит: «Встреть, плохо чувствую». В аэропорту его вижу — весь желтый. «У тебя не желтуха?» — «В моем возрасте?» Отвез его в больницу, врач меня приглашает: рак, и обширный. А ведь последнее обследование было за полгода до смерти — и никаких признаков. Отец не знал, но однажды, когда я у него в палате ночевал, приподнялся: «Юра, все, конец…»

Юрий ГОЛЫШАК

Газета «Спорт-Экспресс», 22.01.2001

© Сборная России по футболу