Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Валерий ПОРКУЯН

Поркуян, Валерий Семёнович. Нападающий. Мастер спорта СССР международного класса (1966). Заслуженный мастер спорта СССР (1991).

Родился: 4 октября 1944, город Кировоград, Украинская ССР.

Воспитанник кировоградской ДЮСШ «Звезда». Первый тренер – Виктор Михайлович Третьяков.

Клубы: «Динамо» Кировоград, Украинская ССР (1962), «Звезда» Кировоград, Украинская ССР (1963–1964), «Черноморец» Одесса, Украинская ССР (1965, 1970–1971), «Динамо» Киев, Украинская ССР (1966–1969), «Днепр» Днепропетровск, Украинская ССР (1972–1975).

3-кратный чемпион СССР: 1966, 1967, 1968. Обладатель Кубка СССР: 1966.

За сборную СССР сыграл 8 матчей, забил 4 мяча.

Участник чемпионата мира (4-е место) 1966 года. Участник чемпионата мира 1970 года (был в заявке команды, на поле не выходил).

*  *  *

«МЕНЯ НАЗЫВАЛИ «ФАРТОВЫМ ПОРКУШЕЙ»

Скажите, у кого еще в списке достижений по части игр за сборную СССР значатся скромные 4 гола, но при этом все они забиты в финальной стадии чемпионата мира? И не простого, а самого успешного в истории советского футбола — в Англии-66? Однако заканчивается волшебный для Поркуяна чемпионат, и он неумолимо перестает появляться не только в составе сборной, но и своего клуба — киевского «Динамо». Вам не напоминает это куда более свежую, но не менее печальную историю Олега Саленко?

Нам неведомо, сможет ли Саленко, как когда-то Поркуян, спустя четыре года «восстать из пепла» и снова оказаться в национальной сборной на первенстве мира. А тогда, в Мексике 70-го, «фартовый Поркуша», как его все называли, опять сыграл свою немаловажную роль…

Впрочем, обо всем по порядку.

— Валерий Семенович, у вас армянская фамилия, но всю сознательную жизнь вы прожили на Украине. А где родились?

— В Кировограде. И дед мой родился на Украине, и отец. Никто не мог объяснить, откуда у нашей семьи армянские корни. По линии матери, кстати, я украинец — ее фамилия Сокуренко.

— По поводу вашего происхождения, помнится, когда-то даже анекдот сочинили.

— Было дело. Вопрос армянскому радио: «Что нужно «Арарату», чтобы выиграть чемпионат СССР?» Ответ: «Мунтян, Поркуян и девять киевлян».

— Когда вы решили связать свою жизнь с футболом?

— В школе я быстрее всех бегал и дальше всех прыгал. Логично, что звали в легкую атлетику, но я без мяча жить не мог. Днями и ночами гонял во дворе. Лет в 12, когда мы узнали, что километрах в пяти от Кировограда есть прекрасные зеленые поля, начали туда регулярно наведываться — кто пешком, кто на велосипеде. А мы с другом решили бегать кроссы — туда и, несмотря на усталость, после игры, обратно. Может, именно поэтому я потом в кроссах был силен и, в какой бы команде ни играл, никогда не бежал вторым.

— В спортшколе какой-нибудь занимались?

— Была ДЮСШ, и меня пацаненком еще туда звали, но я сходил два раза и вернулся во двор — неинтересно было. В школе бутсы выдавали настоящие, да вот футбол там был какой-то искусственный. Тянуло на улицу, где я капитанил.

— В чем же вы играли?

— Почти всегда босиком. Пару раз отцу, работавшему грузчиком, выдавали ботинки, я их быстренько разбивал — и получал по первое число. И махнул рукой — значит, не судьба в обуви играть. Отец, слава Богу, жив-здоров, живут с матерью в Кировограде. Еще есть два брата. Один играл немного в дубле «Черноморца», сейчас шоферит в Кировограде, второй — рабочий.

— Когда вы попали в организованный футбол?

— В 58-м открылась школа кировоградской «Звезды», и мы всей ватагой бросились туда. Тренер провел двусторонку и сначала поставил меня в полузащиту. Я же по привычке убежал оттуда в нападение, забил один мяч, второй. На этом все вопросы были сняты.

— На каком уровне вы тогда мечтали играть?

— Мне казалось, что из такой глубинки особенно высоко взлететь трудно, поэтому хотелось попробовать себя хотя бы в классе «Б». Но вмешались обстоятельства. В 64-м моя «Звезда» принимала винницкий «Локомотив», который тренировал Матвей Черкасский. Меня еще с одним парнем выпустили на замену при счете 0:1, и мы вдвоем сделали игру и победили — 2:1. Вскоре Черкасский перебрался в одесский «Черноморец» и начал регулярно приезжать за мной в Кировоград. Я сомневался — дома все-таки спокойная, размеренная жизнь, а в другом месте придется весь уклад жизненный менять. Но однажды Черкасский заявился прямиком к моим родителям и убедил их. Тем более что «Черноморец» в 64-м как раз завоевал право играть в высшей лиге.

— Как вас встретили в Одессе?

— Я ничего подобного не ожидал. После сезона у команды была поощрительная поездка в Болгарию, куда взяли и меня. Оттуда, видимо, кто-то из «Черноморца» позвонил в Одессу и сказал, что нашли перспективного нападающего. А болельщики, вы же сами знаете, обо всем мигом узнают. И когда мы на пароходе приплываем в Одессу, меня, никому неизвестного кировоградского паренька, под руки подхватывают болельщики и говорят: «Идем с нами, город тебе покажем, расскажем обо всем». Я долго не мог понять, что происходит.

Обжился я в Одессе быстро. Постоянно стал выходить в основе со второго круга. Тогда же меня приметили тренеры олимпийской сборной Качалин и Горянский, стали постоянно вызывать. В конце сезона мы съездили в турне на Кубу и в Алжир, в одном из матчей выиграли — 1:0, и я забил красивый гол.

— И — оказались в киевском «Динамо»?

— Я не хотел уходить из «Черноморца» в «Динамо». В какой-то момент Виктор Александрович Маслов решил во что бы то ни стало меня заполучить, и его помощники даже начали прибегать к хитростям. Играет однажды «Черноморец» с московским «Динамо», Лев Иванович Яшин тащит от меня из дальнего угла опасный удар. 0:0. Не успеваю я отдышаться в раздевалке, как приносят телеграмму: бабушка в Кировограде очень больна, скорее приезжай. Я в 11 вечера сажусь на поезд, в 8.30 утра уже дома. Вхожу — бабушка жива-здорова, зато сидит и приветливо улыбается представитель киевского «Динамо». Это они таким способом переговоры организовывали. Хотели меня сразу забрать, но я отказался — сказал, что так дела не делаются. Вот доиграю до конца сезона, а там посмотрим. В Одессе я в составе закрепился, а в Киеве одни знаменитости играют — что же мне туда ехать? Чтобы штаны на скамейке протирать?

— Но после сезона вас все-таки уломали?

— Никто меня не уломал. Вызывали в федерацию, я отказывался. Начали пугать, но я ответил: «Будете пугать, уйду в «Спартак». Это была не совсем пустая угроза: я понравился Сергею Сергеевичу Сальникову в матче дублеров «Спартака» и «Черноморца», и он тоже начал меня сватать.

Спустя пару дней после этого визита в Киев с вышеуказанным диалогом из приемной Щербицкого раздался звонок первому секретарю Одесского обкома партии: распорядились, чтобы Поркуян был в киевском «Динамо». Тогда разговор простой был.

Помню, что на вокзал пошел меня провожать и напутствовать игравший тогда в «Черноморце» Лобановский, с которым мы в 65-м очень сдружились. Я уже тогда видел, что он будет большим тренером.

— Дебют в Киеве вышел блестящим — гол «Зениту».

— Да, и гол тот получился красивым. Биба с углового подал на дальнюю штангу Турянчику, тот прострелил вдоль ворот — и я ласточкой влетел вместе с мячом в ворота. Болельщики признали сразу. Может, еще и потому, что я никогда не трусил, не уходил от борьбы, лез в самое пекло.

— А в команде как приняли?

— На первых порах замечательно. Когда я приехал на первый сбор в Гагры, Дед меня увидел и похлопал по плечу: «Ну, мальчонка, чего не хотел к нам?» Я честно ответил: «Боюсь». Он меня ободрил. Вообще с виду он мог показаться суровым, но на самом деле очень любил людей, был простым и хорошим человеком.

— В сборной вы оказались перед самым чемпионатом мира?

— Буквально в последний момент. Вообще тот сезон киевляне начали без сборников, готовившихся в составе национальной команды, — Сабо, Банникова, Серебрянникова, Бибы и Хмельницкого. Потом двоих последних отцепили. Я тем временем играл в основе и с четырьмя голами возглавил список бомбардиров чемпионата. Помню, моя игра произвела впечатление в Минске, где мы выиграли — 4:0 у очень сильных динамовцев. Я забил тогда два, а еще два — мои лучшие друзья в «Динамо» Володя Мунтян и Толя Бышовец.

Перед самым отъездом были определены 20 игроков из 22, а еще двоих обсуждал тренерский совет. Качалин предложил мою кандидатуру, и ее утвердили. Можете представить мое удивление, когда в Баку, где мы проводили календарный матч, прилетает телеграмма: срочно в Москву, в сборную. Оттуда мы направились в Швецию, готовиться.

— Вы попали в сборную 21-м, стало быть, считались глубоким дублером?

— По большому счету и сам я считал себя таковым, хоть в Швеции в контрольных матчах и забил 4 гола. Но у меня совсем не было международного опыта — ведь до того я не сыграл вообще ни одного матча за первую сборную. Да, впрочем, я и не вышел бы вообще на этом чемпионате, не выиграй наши первые две игры — у сборных КНДР и Италии.

— В смысле?

— В том смысле, что третий матч в группе — с чилийцами — уже ничего не решал, и Морозов решил попробовать несколько дублеров. Тут-то и настал мой час. Сначала Валерий Воронин грудью сбросил мне мяч, и я, находясь слева от ворот, с первого касания вонзил мяч в «девятку». Во втором тайме соперники сравняли счет. И потом за четыре минуты до конца Анзор Кавазашвили с ноги сильно выбил мяч в поле. Я на всякий случай сместился слева в центр — и тут получил подарок. Защитник, пошедший на перехват, ошибся, мяч через него перескочил, и когда он развернулся по мокрому газону, я уже убегал один на один. Вратарь выскочил из рамки, я перебросил мяч через него в ворота — 2:1! Так матч и закончился.

— После этого вы почувствовали, что стали полноправным игроком основного состава?

— Какое там! Просто был рад, что поучаствовал в одном матче и сумел себя показать. Даже когда Морозов сказал: «Готовься к Венгрии», — я не воспринял его слова всерьез. Ведь замены тогда были запрещены, и участвовать в матче от команды могли только одиннадцать человек. Вечером накануне игры каждому из тех одиннадцати давали успокоительную таблетку, и когда я после ужина пришел в номер и увидел на своей тумбочке эту таблетку — глазам своим не поверил. Потом Морозов отозвал, спросил: «Выдержишь?» Я ответил: «Почему бы и нет?» Спал хорошо — молодой был, нервы крепкие. Но те 40 минут, которые мы добирались на автобусе к месту игры — в Сандерленд, — меня слегка трясло.

В самом начале игры разыгрываем с Малофеевым угловой. Я отдаю ему, он, натянув на себя защитника, — мне. Наношу резкий удар. Вратарь Гелей, вытягиваясь в струнку, парирует, но набегает Игорь Численко — 1:0. А сразу после перерыва забил уже я сам. Со штрафного был навес, и я изготовился бить головой, даже уже кивнул, но мяч резко ушел вниз, и я едва успел выставить ногу. Многие болельщики мне и сейчас говорят — здорово ты тогда головой забил! А забил я тогда ногой.

— Великолепные венгры во главе с Флорианом Альбертом сумели отыграть только один мяч.

— И в последние 15 минут основательно нас зажали. Я бегал как раз по тому левому флангу, возле которого скамейка во главе с Морозовым. Он кричит: «Валера, вперед!» А я его не послушал, решил действовать по ситуации и побежал защищаться. И тут атака венгров. Первый удар Яшин парирует, я забегаю за него, и второй удар, шедший в ворота, приходится прямо мне в грудь! Я его что есть силы выбиваю аж за тренерскую скамейку и успеваю даже крикнуть Морозову: «Ну что, вперед или назад?» Он рукой махнул: играй, как решишь. После игры меня ребята на руках несли в раздевалку.

— Полуфинал с немцами мог закончиться по-иному?

— Эх, забей я в самом конце игры…

— Так вы же забили — на 87-й, отквитав один из двух голов, проведенных Халлером и Беккенбауэром.

— Да, в тот момент Малофеев боролся с защитником и вратарем, я полез в сутолоку, и мяч прямиком ко мне и отскочил. Но потом же был еще один великолепный шанс! Слева Малофеев проскочил по флангу, сделал навесную подачу. Вратарь, оставшийся у ближней штанги, уже не успевал. Я выпрыгнул… И в мозгу мелькнуло, что это гол. А надо было не думать, а кивнуть наверняка, вниз. А мяч… мяч ушел выше ворот.

После игры Морозов никого не ругал, только поблагодарил за игру. Ведь полматча мы играли даже не вдесятером, а вдевятером — удалили Численко, а Сабо порвали связки голеностопа, и он бессильно стоял у бровки — заменить-то его нельзя было. Так что весь второй тайм я играл вместо него полузащитником — против Халлера. И именно будучи хавом, забил гол и имел тот момент.

— Традиционных политических оргвыводов — стыдоба, мол, немцам проиграли! — не последовало?

— Нет, на том чемпионате партийные люди вообще не мешали нам заниматься своим делом — может, потому мы и сыграли нормально, хотя помню, что писем и телеграмм — разберитесь с немцами! — приходила перед матчем масса. Но мы не оргвыводов боялись, нам было страшно обидно, что проиграли, — я считаю, что та наша сборная вполне могла стать чемпионом мира. Конечно же, было несправедливо, что, когда вернулись, всех собак за поражение повесили на удаленного Численко и даже не дали ему звание заслуженного мастера спорта. Но это было в традициях нашей системы.

— На матч за третье место с португальцами вы не вышли?

— Морозов решил, что надо дать сыграть и другим ребятам. Да и вы же прекрасно понимаете, что матчу за третье место после проигранного полуфинала никто серьезного значения не придает.

— Хотелось бы узнать об атмосфере в сборной вокруг чемпионата. По магазинам, к примеру, наши славные органы госбезопасности свободно давали ходить?

— Вполне. Я сувениров всяких-разных накупил всем родственникам и знакомым. Денег, кстати, у нас тогда было, по нашим представлениям, море — 1200 долларов.

— Откуда столько?

— Большинство из нас получили деньги за рекламу бутс «Адидас».

— Что-о?! Советские спортсмены получили деньги за рекламу???

— После одной из тренировок подошел ко мне представитель «Адидаса», тренировавшийся, кстати, вместе с нами, и вынул 300 долларов. Я молодой был, испугался, а рядом стоял Йожеф Сабо и говорит: «Давай-давай, бери, не стесняйся». Руководство об этом вроде бы не знало. Хотя черт его знает…

— В нефутбольной обстановке с зарубежными звездами общались?

— После чемпионата состоялся банкет. Все суперзвезды — Эйсебио, Беккенбауэр, Чарльтон и другие — оказались простыми и приветливыми ребятами. С помощью жестов мы прекрасно друг друга понимали. В какой-то момент ко мне подошел Качалин: «Валера, пойди возьми у звезд автографы» — и протянул красивую записную книжку. Я подошел к Беккенбауэру, Зеелеру, Эйсебио и другим и взял по два автографа — для Качалина и для себя. До сих пор хранятся.

— А футболками после матчей не обменивались?

— Нам, кажется, строго-настрого это запретили. В принципе и «Адидас», и «Пума» предлагали играть нам в своих футболках, но наше руководство приняло патриотическое решение — играть только в отечественных. И их было настолько мало, что обмену они не подлежали.

— И вот с чемпионата мира возвращается его герой Поркуян. И вскоре перестает попадать в основной состав киевского «Динамо»…

— Честно говоря, мне неприятно вспоминать это. Ну да ладно. Я хоть и выступил хорошо в Англии, все равно оставался молодым — 22 года. И кто-то из ребят постарше, видимо, почувствовал зависть и затаил обиду. В личном общении это никак не проявлялось — я был слишком коммуникабельным для каких-то ссор. Но подводные течения были, и я это чувствовал постоянно.
Оказалось, что году в 65-м над Масловым нависла угроза отставки. Высокое руководство сказало: привезете с выезда в Куйбышев и Минск меньше двух очков — тренер уходит. Ребята Деда не подвели — привезли все четыре. И потом частично стали принимать решения — тренерский совет и все такое прочее. Маслов в какой-то степени стал от них зависеть.

— Вы пытались с ним поговорить?

— Неоднократно. Он меня все успокаивал, но мне от этого легче не становилось. Хотел уйти из команды, но не мог — был офицером, и отпускать меня никто не собирался. Так у меня вылетели в трубу три года. И только когда вмешался Щербицкий, меня начали ставить.

— А каким образом дело дошло до Щербицкого?

— Я дружил с его сыном Валерой. Познакомились как-то в ресторане. Он пригласил домой, поиграли в бильярд, сдружились. Его родители ценили меня за то, что я старался отучить его от вредных привычек, которых он нахватался от иных своих дружков. И в разговорах он чувствовал, как я нервничаю, что не могу полноценно играть в футбол. Когда выпускали — забивал, как ни в чем не бывало. Но чаще не выпускали.

— После 69-го, несмотря на поддержку первого партийного секретаря республики, вы решили вернуться в «Черноморец»…

— Несколько раз за мной в Киев приезжал лично главный тренер одесситов Сергей Иосифович Шапошников. И я решил во что бы то ни стадо уйти — по горло был сыт киевской нервотрепкой. Меня пытались вызвать обратно в Киев и как офицера чуть ли не обвинить в дезертирстве, но тут порядочно повел себя Маслов, попросив меня не трогать.

В «Черноморце» у меня как груз с плеч свалился. Стал регулярно забивать, и Качалин вновь пригласил в сборную — на чемпионат мира. Когда я приехал в Москву на сбор, у меня состоялся долгий и душевный разговор со Щербицким — человеком, равных которому по любви к футболу среди советских политических деятелей не было.

— Что за разговор?

— Он позвонил сыну, когда я как раз заехал к Валере за кое-какими вещами на чемпионат мира. Узнал, что я у него и на следующий день приезжаю в Москву, и попросил зайти. Мы встретились в гостинице «Москва», даже номер помню — 316. Может быть, ему нужно было выговориться, но в тот день я много интересного услышал — например, как Хрущев его отправил из Киева в Днепропетровск, обвинив в том, что он занимается спортом, а не сельским хозяйством. И многое другое. А под конец спросил: «Может, назад вернешься?» Я вежливо отказался, и Владимир Васильевич меня понял.

— Вот так, с благословения Щербицкого, вы отправились на чемпионат мира-70. Но на поле в Мексике так ни разу и не вышли. Почему?

— Тренеры посчитали, что были люди посильнее. Один раз я имел шанс выйти на поле — на последних минутах печально памятного четвертьфинала с Уругваем. Меня готовили для участия в жеребьевке, которая произошла бы в случае ничьей — серий пенальти тогда не было. Но пока готовили, наши пропустили тот нелепый гол.

— Но за несколько дней до того, не играя, вы вновь стали героем сборной, вытащив по жеребьевке более, как казалось, слабый Уругвай, а не могучую Италию. Как это происходило?

— В группе мы с мексиканцами набрали по пять очков, сыграв между собой вничью и обыграв Бельгию и Сальвадор. И жеребьевка должна была решить, кто займет первое место в группе. Эта команда оставалась в Мехико и принимала на «Ацтеке» Уругвай, а «проигравшая» отправлялась в Гвадалахару на встречу с итальянцами. Ребята предложили, чтобы ехал «фартовый Поркуша» — еще с прошлого чемпионата мира меня стали так называть. А как еще называть, если попал в сборную в последний момент, вышел на поле только потому, что команда выиграла первые две игры, — и вдруг начал забивать в каждом матче. Качалин в принципе был человеком несуеверным, но тут он согласился — пускай Поркуян едет. У команды был день отдыха, и она с руководством отправилась в лес на шашлыки, с нетерпением дожидаясь результата. Мы ж с Гранаткиным и Андреем Старостиным поехали в Мехико в гостиницу «Хилтон».

Сначала Гранаткин вытащил нам право первого выбора. Передо мной стояло ведерко от шампанского, накрытое белой салфеткой. Внутри были два скатанных шарика с цифрами «1» и «2». Желанной была единица. Когда я подходил, сразу решил: какой шарик первым нащупаю, тот и беру. И вытащил «единицу» На огромном табло, что висело на гостинице, надпись «СССР — Мексика — 0:0 сменилась на 1:0. Среди огромной толпы собравшихся пронесся вздох разочарования.

— Мексиканские газеты тогда написали, что Поркуян — самый дорогой игрок чемпионата мира, так как он нанес ущерб организаторам на сумму около двух миллионов песо.

— Так и было. Стадион в Гвадалахаре намного меньше «Ацтеки», и сбор от матча с участием хозяев оказался куда меньшим. Еще, помню, меня тогда в газетах называли «Сеньор Почему», поскольку моя фамилия по-испански созвучна с этим словом.

— В сборной вас встречали как героя?

— Еще бы! Ребята еще издали меня заметили, и я им жестом показал — все, мол, в порядке. А когда я к ним подошел, они начали меня подбрасывать, как тренера, выигравшего чемпионат или кубок.

— Но ведь матч с уругвайцами еще не был сыгран!

— В том-то была вся беда. Ребята почувствовали себя полуфиналистами. И жестоко поплатились. А мне не хватило буквально двух минут, чтобы в очередной раз проверить свою везучесть…

— Вернемся к вашей клубной карьере. После сезона- -71 вы перешли из «Черноморца» в «Днепр». Что произошло?

— В 70-м одесситы вылетели из высшей лиги. Лобановский, наоборот, со своим «Днепром» в нее вошел и тут же начал меня приглашать. Сначала я отказался, было неудобно перед Одессой — команда вылетела, а ты убегаешь как крыса с тонущего корабля. Вызывали даже в обком партии, где я дал слово, что в тот год не уйду. Но на следующий «Черноморец» не смог вернуться — и я принял очередное приглашение Лобановского. И провел в «Днепре» четыре года — с 72-го по 75-й.

— Какое впечатление производил на вас молодой тренер Лобановский?

— Он знал, чего хочет, — так же, как сейчас Буряк. Это можно было определить не по словам, а по тренировкам. Нагрузки он уже тогда предлагал колоссальные. И это помогало разрывать даже сильных соперников, особенно на старте сезона. Помню, два года подряд мы встречались в первом туре с ЦСКА и дважды уверенно обыграли его. И Володя Федотов оба раза подходил ко мне: «Вы чего так носились — мяса сырого объелись?!" В обоих матчах я, кстати, забивал.

— Вы пришли в «Днепр» в 28 — уже не мальчишкой. Не тяжело было переносить подобные нагрузки?

— Я уже говорил, что ни на одном кроссе я не бежал вторым. Но сейчас иногда и сам удивляюсь. Помню, в Сочи мы с Лобановским побежали в горы, на водопад. И неслись вверх-вниз с головокружительной скоростью, по пять метров с обрывов прыгали. Как будто пропеллер вставили. Как это возможно было?

— В 74-м Лобановский ушел в киевское «Динамо». Кто пришел ему на смену?

— Каневский. По сравнению с Лобановским — небо и земля.

— 75-й стал последним годом вашей игровой карьеры?

— Да. После сезона мы поехали в Африку, а когда вернулись, Каневский дал понять, что мне пора уходить.

— И вы вот так послушно ушли?

— Сначала я хотел перейти к Шапошникову в симферопольскую «Таврию». Но почему-то меня из Москвы не хотели заявлять, и Шапошников предложил помочь ему как тренеру. А заодно поучиться. Нас было два таких помощника-ученика — Биба и я.

Потом Сергей Иосифович отправил меня в Керчь, где создавалась совершенно новая команда. Из 40 местных ребят я отобрал сначала 25, а потом, по ходу сезона, 18. В первый сезон мы на первенстве коллективов физкультуры заняли третье место, во втором шли на первом, и тут произошел конфликт, после которого я ушел.

— Что за конфликт?

— Играл у меня в команде способный парень Гриша Бибергал — сейчас он, кстати, один из хозяев «Черноморца». А был там, в Керчи, куратор команды из «Керчрыбпрома», который впоследствии работал в симферопольском обкоме партии, да и сейчас куда-то баллотируется. И он сказал мне о Бибергале, сказал абсолютно хамским тоном: «Убери этого жида, чтобы я его в команде не видел». Я такого отношения стерпеть не мог и на следующий день положил на стол заявление об уходе. Он вначале не хотел подписывать — потребовал, чтобы я доработал до конца сезона. Потом взял непонятную паузу в неделю и, наконец, подписал. Потом я понял, зачем он эту паузу брал.

— Зачем же?

— Против меня была организована традиционная для того времени кампания. В «Комсомольской правде» с подачи этого деятеля вышла гнусная статья «От ворот поворот капризной звезде», где мне впаяли такие обвинения, что в пору суду подключаться. И как отмоешься?

Естественно, это имело серьезные последствия. Хотели, к примеру, назначить меня главным тренером одесского СКА, а генерал, курировавший команду, покачал головой: вы что, на него же такая «телега» в прессе была!

— И чем вы занимались?

— Сначала работал с юношами СКА, потом Виктор Прокопенко пригласил тренером-селекционером «Черноморца». Думаю, что сделал я за те полгода 82-го немало. Команда плелась в хвосте, когда я перехватил у «Днепра» Владимира Поконина. Он приехал, забил много голов, и команда оказалась в десятке. Затем я привез из Черновиц Виктора Пасулько. Поехал высматривать нападающего, а когда увидел этого полузащитника, дар речи потерял. И я довел дело по его переходу до конца, за что Витя мне благодарен и по сей день.

Но потом из обкома партии пришло распоряжение меня убрать. Не знаю, чем оно было вызвано, — возможно, тянулся «хвост» все той же истории.

В те годы как раз начинали активно играть ветераны. Этим делом я и занялся, зарабатывая тем самым кое-какие деньги. И однажды мы приехали играть в Одесскую область, в колхоз «Благое». Председатель там сам играл, жуткий болельщик. И он уговорил меня поднимать сельский футбол. 10 лет я там после этого проработал.

— Как же произошло возвращение позабытого-позаброшенного Поркуяна в Одессу?

— Спасибо Буряку — это он обо мне вспомнил, когда набирал команду. Когда-то мы играли вместе в «Черноморце», он дружил с моим братом, когда оба были в дубле. Помню, он что-то выиграл по юношам и привез мне сувенир — игрушечные бутсы «Адидас». В последнее время мы встречались изредка — на 50-летии Соснихина, например. Но на «Черноморец» я ходил регулярно, и однажды Леонид Иосифович подошел и предложил мне стать его помощником. Я с радостью согласился и сейчас очень доволен, что работаю с человеком, которому и профессионально, и по-человечески абсолютно доверяю. Должно же было мне, «фартовому Поркуше», когда-то повезти!..

Игорь РАБИНЕР, Одесса - Москва

Газета «Футбол от «Спорт-Экспресса» №10, 1995

*  *  *

ПО ПРОЗВИЩУ ВЕЗУНЧИК

Массивный значок «Заслуженный мастер спорта СССР» он прикрепил к лацкану выходного пиджака почти 25 лет спустя после своего главного футбольного подвига. Дышавшее в 90-м на ладан советское государство словно торопилось раздать долги. Одесситы потом шутили: «Алла Пугачева оказалась последней народной артисткой на советской эстраде, а наш Поркуян — последним заслуженным игроком в советском футболе».

Поркуян — одессит со всеми вытекающими, хотя и родился в Кировограде, открыв, таким образом, галерею футбольных знаменитостей из этого украинского города. После него были Владимир Веремеев, Вадим Евтушенко, Андрей Канчельскис. Они тоже немалого добились в футболе. Но ни одесситами, ни героями анекдотов не стали.

Болельщики, которые с тех пор либо поседели, либо облысели, наверняка помнят, как в 1966 году «армянское радио» задавалось вопросом: «Что нужно «Арарату», чтобы выиграть золотые медали чемпионата СССР?» И отвечало: «Мунтян, Поркуян и еще девять киевлян».

Есть еще и легенда, согласно которой Галимзян Хусаинов в порыве альтруизма отдал свою бронзовую медаль чемпионата мира-66 в Англии Поркуяну, забившему там четыре гола. Это был рекорд для игроков нашей сборной на подобных турнирах, простоявший почти тридцать лет и побитый Олегом Саленко лишь на ЧМ-94. Однако «документального» подтверждения легенда не находит:

— Ничего подобного не было, — смеется Поркуян. — Скорее всего, это болельщики выдумали. Когда «Спартак» приезжал играть в Киев, с трибун кричали: «Хусаинов, отдай медаль Поркуяну!» К Галимзяну они были особенно «неравнодушны» — наверное, потому, что в Англии я выходил на поле как раз под одиннадцатым, хусаиновским, номером.

ЗВОНОК ОТ ЩЕРБИЦКОГО

Своим крестным отцом в большом футболе Поркуян считает Матвея Черкасского, тренера-одессита, работавшего в пору их знакомства в Виннице. Его рекомендации оказалось достаточно, чтобы 20-летний форвард кировоградской «Звезды» попал в «Черноморец», где только-только начинал тренерскую карьеру Юрий Воинов. Другая киевская знаменитость, Валерий Лобановский, неожиданно изгнанный Виктором Масловым из «Динамо», в Одессе, напротив, «доигрывал». Так Поркуян оказался партнером популярного нападающего.

Но продолжалось все это недолго. Не зря говорят: язык до Киева доведет. Молва о «забивном» форварде «Черноморца» быстро долетела до берегов Днепра. Киев на вверенной ему территории распоряжался тогда судьбами футболистов по собственному разумению, предполагавшему безусловное подчинение всех прочих интересов одному — бело-голубому Однако футбольный антагонизм украинской провинции и центра никогда не переходил в откровенную конфронтацию — спорить с «верхами» было бесполезно. В чем вскоре убедился и Поркуян.

— Страшно не хотел ехать в Киев, — вспоминает он. — Мне все нравилось в Одессе — и сам город с его неповторимой аурой, и команда. На первый раз удалось отбиться.

— Каким образом?

— Сказал в украинской федерации футбола, что, мол, опоздали они: московский «Спартак» приглашает.

— Очередная одесская шутка?

— Кто же так шутит? Сергей Сергеевич Сальников действительно приглашал меня в «Спартак».

— И как же Киев настоял на своем?

— А то вы не знаете, как это делалось? Когда вернулся в Одессу, первый секретарь обкома партии Михаил Сафронович Синица принял меня почти как героя: «Молодец, что устоял, не поддался на киевские соблазны. Настоящий патриот Одессы!» Но прошло всего несколько дней — и все круто переменилось. В кабинете Синицы раздался звонок, который заставил вспомнить старую народную мудрость: против лома нет приема. Звонили из приемной Владимира Васильевича Щербицкого, партийного босса всея Украины и главного болельщика киевского «Динамо». «Поезжай, иначе не миновать о-очень больших неприятностей», — грустно напутствовал Синица. В тот же день администратор «Черноморца» вручил мне билет и отвез на вокзал.

«НЕ ДРЕЙФЬ, ОДЕССА!»

Футбольная судьба Поркуяна в «Динамо» сложилась уникально. Прежде всего, 21-летний одессит попал в основной состав киевского суперклуба, практически минуя дубль, где, как правило, новички проходили обкатку не меньше двух-трех сезонов.

— На первый сбор в Леселидзе в феврале 66-го я, правда, отправился с киевскими резервистами, — вспоминает Валерий Семенович. — Игроки основного состава подъехали позже, у них отпуск был дольше.

— Биба, Сабо, Серебряников, Турянчик… Страшновато было оказаться в такой звездной компании?

— Нет, страхом назвать это сложно. Скорее застенчивостью провинциала, которую, впрочем, Маслов помог мне побороть сравнительно быстро. «Не дрейфь, Одесса! — басил Дед. — Все будет нормально».

Стартовал чемпионат страны, ознаменовавший начало золотого века киевского «Динамо», и дерзкий одессит стал исправно забивать за новый клуб: четыре гола в первых трех турах!

Николай Морозов, готовивший сборную СССР к испытаниям на родине футбола, конечно, не мог не обратить внимания на новоявленного киевского голеадора, хотя сам Поркуян до сих пор убежден, что без протекции Гавриила Качалина тут не обошлось.

— Качалин хорошо меня знал по олимпийской команде, которую опекал, — говорит Поркуян. — Гавриил Дмитриевич замечательно ко мне относился.

В национальной команде, как и в «Динамо», Поркуяну фактически пришлось играть «с листа». До выезда на чемпионат мира — ни одного серьезного контрольного матча. Хотели было испытать новобранца в майских товарищеских играх с бельгийцами и чехословаками, да ничего не вышло: не успели оформить заграничный паспорт. Дали только возможность приноровиться к именитым партнерам на последнем сборе в Швеции, где Поркуян наколотил с полдесятка мячей каким-то второразрядным командам.

— В те годы сборная у нас была знатная, — продолжает мой собеседник. — Разбуди среди ночи любого болельщика — и он запросто перечислит основной состав по номерам: Яшин, Пономарев, Шестернев, Хурцилава, Воронин… Но в заявку на чемпионат мира включают 22 игрока, и с двадцатью из них Морозов определился заранее. Незанятыми до последнего момента оставались только две вакансии. Они достались мне и защитнику киевского «Динамо» Леониду Островскому.

ГЕРОЙ САНДЕРЛЕНДА

В двух первых матчах группового турнира, которые советская команда проводила на стадионах Мидлсбро и Сандерленда, Морозов благоразумно обошелся без экспериментов с составом, сделав ставку на искушенных футболистов. Никому не ведомая сборная КНДР, впоследствии на том же чемпионате крепко потрепавшая нервы португальцам во главе с Эйсебио, была повержена со счетом 3:0, а для победы над итальянцами хватило одного безответного гола.

Первая турнирная задача — выход из группы — была выполнена, и на игру с чилийцами Морозов выставил практически резервный состав, в котором, естественно, нашлось место и Поркуяну. Впрочем, принижать спортивное значение этого матча не стоит. Во-первых, в случае успеха советская сборная гарантировала себе первое место в группе и возможность принимать соперника по четвертьфиналу на «своем» поле стадиона «Ровер-Парк» в Сандерленде. Во-вторых, чилийцам, которые на предыдущем чемпионате у себя дома остановили нас в четвертьфинале, полагалось вернуть должок. Наконец, это был 100-й официальный матч сборной СССР, а юбилеи у нас всегда было принято отмечать приличествующим образом. Хотя сам Поркуян с моими рассуждениями не очень согласен:

— Главным стимулом для всех, кто в Англии впервые вышел на поле в матче с чилийцами, были все-таки личные амбиции, стремление доказать тренерам, что мы тоже не лыком шиты и заслуживаем большего, чем скамейка запасных.

Поркуяну доказательство удалось в полной мере: два гола в чилийские ворота, обеспечившие нашей сборной победу (2:1), гарантировали ему место в составе на четвертьфинальный матч против Венгрии.

Это была игра, после которой Поркуян, как говорят в таких случаях, проснулся знаменитым. Уже в дебюте матча он сильно пробил по венгерским воротам, голкипер мяч не удержал, и Численко добил его в сетку. А вскоре после перерыва Поркуян отличился сам. Этому голу суждено было оказаться решающим. 2:1 — и советская сборная впервые вышла в полуфинал мирового чемпионата.

— Добраться своими ногами до раздевалки мне не довелось, — вспоминает Поркуян. — После финального свистка ребята подняли на руки и понесли с поля. Мне казалось, что я вижу сказочный сон и не хочу просыпаться…

НА ГРЕШНУЮ ЗЕМЛЮ

— Сборная ФРГ вас быстро «разбудила» и вернула на землю?

— Да, уже через два дня, в полуфинале, сказка закончилась. И дело не только в набиравшей силу немецкой команде.

— В чем же еще?

— В последнее время многие зарубежные судьи объявлялись «злыми гениями» наших сборных и клубных команд. Так вот, итальянский арбитр Лобелло, судивший в Англии матч СССР — ФРГ, по-моему, может стоять в этом списке под номером 1.

— Потому что в конце первого тайма удалил Численко?

— Не только. В самом начале игры у меня получился чистый выход один на один, но кто-то из немецких защитников так «рубанул» сзади, что я на несколько секунд потерял сознание. Пенальти был стопроцентный, а Лобелло, находившийся рядом, даже игру не остановил. Что же касается Численко, то формально арбитр, возможно, поступил правильно — Игорь откровенно отмахнулся. Однако судье нужно было иметь глаза на затылке, чтобы не видеть, как долго немцы ударами исподтишка провоцировали нашего форварда, пока не довели человека, что называется, до белого каления. Да еще Сабо сломали голеностоп, а поскольку замены тогда были запрещены, мы полматча, считайте, играли вдевятером. Мне пришлось фактически перейти в среднюю линию, чтобы опекать оставшегося беспризорным Халлера.

— Тем не менее «свой» гол вы все же забили.

— Увы, это уже ничего не меняло: мы уступили — 1:2.

— С таким же счетом был проигран и матч за третье место португальцам. Почему вы в нем не участвовали?

— Надо было и другим дать поиграть. Вместо дисквалифицированного Численко тренеры на эту игру поставили Серебряникова, а вместо меня — Метревели, который, кстати, и забил команде Эйсебио наш единственный гол. Но в ответ получили два.

— Четырежды в трех матчах ЧМ-66 поразить ворота соперников — и остаться без бронзовой медали, полагавшейся за выход в полуфинал. Не было обидно?

— Какие обиды! Кто об этом думает в 21 год, когда ты уверен, что все медали и титулы еще впереди? Регламент ФИФА был таким, что в командах-призерах награждали только 11 футболистов. Поэтому руководителям нашей сборной ничего не оставалось, кроме как высчитать «коэффициент трудового участия» каждого. При этом во внимание брался не только финальный турнир, но и отборочные матчи.

ДВА ВЗГЛЯДА НА ОДНУ СУДЬБУ

Блатное, пришедшее из уголовной среды словечко «фартовый» печатным тогда еще не считалось, и Поркуяна называли просто везунчиком.

— Везение, удача, безусловно, сопутствовали ему в футбольной жизни. Но он такой благосклонности фортуны заслуживал, — размышляет вице-президент донецкого «Шахтера» Виктор Прокопенко, выходивший в начале 70-х вместе с Поркуяном на поле в футболке «Черноморца», а позже деливший с ним в Одессе тренерскую скамейку. — Может, звучит банально, но он воистину был форвардом от Бога, обладавшим редким сочетанием необходимых игроку этого амплуа достоинств. Огромная скорость и невероятная выносливость, удар с обеих ног и почти никогда не подводившее его голевое чутье, хорошее понимание игры и устойчивые навыки игры головой — все это Поркуян.

Лестная характеристика, однако, плохо сочетается с тем, что произошло в судьбе Поркуяна после чемпионата мира в Англии. Против ожиданий, возвращение «героя Сандерленда» в динамовский клуб, который без пятерых сборников умудрился набрать в первенстве СССР 1966 года чемпионскую скорость, триумфальным не стало. Честолюбивые дублеры, в шкуре которых сам Поркуян так и не побывал, поставили под сомнение его место в основном составе. Пробыв в «Динамо» в общей сложности три сезона, но так и не став там форвардом номер один, он вернулся в Одессу. Почему?

— Человека, который, несмотря ни на что, трижды подряд «наиграл» в Киеве на золотую медаль чемпиона СССР и дважды ездил на чемпионаты мира, неудачником в футболе не назовешь, — считает Прокопенко. — И все же до конца он себя не реализовал — это тоже трудно оспорить. Судьба Поркуяна не совсем типична, но в чем-то схожа с судьбами многих провинциалов, которые в приказном порядке оказывались в киевском «Динамо». Перед ними раздвигались горизонты, и были игроки — например, Буряк или Беланов, — которые удачно находили себя в новой системе координат. Но удавалось это не всем. Возможно, в силу каких-то особенностей характера, иного мироощущения. Поркуян, думаю, по своим человеческим качествам оказался слишком уязвим, слишком нежен, чтобы противостоять динамовскому Молоху, беспощадному к любому пришельцу.

Прокопенко, естественно, судит со стороны. А вот взгляд изнутри — мнение знаменитого полузащитника Владимира Мунтяна, который как раз во второй половине 60-х обрел огромную популярность в киевском «Динамо».

— Сразу хочу предупредить, — говорит нынешний главный тренер владикавказской «Алании», — что не претендую на истину даже в предпоследней инстанции. А суть моей версии в том, что мировая бомбардирская слава, свалившаяся в Англии на Поркуяна, придавила его психологически. Сознание того, что теперь от тебя ждут чудес в каждом матче, кого угодно придавит. А Валере шел всего 22-й год… Маслов старался его «воскресить», помогал, но — не получилось. И Поркуян предпочел вернуться в «Черноморец», чей уровень турнирных претензий, конечно, был несоизмерим с динамовским.

КАК СТАРЛЕЮ ДАЛИ ВОЛЬНУЮ

Сам Поркуян говорит, что ни на кого зла не держит, хотя нескладность собственной динамовской футбольной судьбы отчасти объясняет ревностью партнеров:

— Конечно, по-человечески им было обидно: мальчишка, без году неделя в команде — и вдруг едет на чемпионат мира. Никого не осуждаю, потому что прекрасно понимаю: жесткая конкуренция — главный закон спорта, где ревность к чужому успеху, если угодно, естественное чувство. Сам я не считаю, что после Англии стал играть хуже. Просто перестали ставить.

— Странно такое слышать от футболиста, который, как говорят, у Маслова ходил в любимчиках.

— Дед ко мне действительно относился очень хорошо. Стоило заикнуться о возвращении в Одессу, успокаивал: «Не торопись, еще все образуется». Но процесс управления футбольной командой, да еще такой, как киевское «Динамо», где были собраны действительно выдающиеся игроки, видимо, не ограничивается решениями главного тренера. Наивно думать, будто на него не давит команда или те, кто за нею стоит. А искреннюю расположенность ко мне Маслов доказал, когда я все же решил хлопнуть дверью и вернуться в Одессу.

— Каким образом?

— В «Динамо» было непросто попасть, но подчас еще труднее оттуда уйти. Футбольных контрактов тогда не существовало, зато были погоны, которые превращались в кандалы, как только человек заговаривал о желании покинуть киевский клуб. К счастью, старшему лейтенанту внутренних войск Поркуяну этого удалось избежать. Благодаря Маслову, который настоял на том, чтобы мне дали вольную.

— Больше судьба вас с Дедом не сводила?

— Почему же — когда его уволили из киевского «Динамо», Маслов меня в «Торпедо» приглашал. Встречались в Москве, у него дома. Говорили долго и очень откровенно. Многое из приключившегося со мной в Киеве Дед тогда объяснил. Расчувствовался, даже всплакнул…

— Однако перейти к нему в «Торпедо» так вас и не уговорил?

— Нет. Я твердо сказал, что с Украины никуда не уеду.

СЧАСТЛИВАЯ РУКА НЕ ПОМОГЛА

В памяти болельщиков Поркуян привычно ассоциируется с непревзойденным до сих пор достижением нашей сборной на ЧМ-66. Но сам он не меньше гордится и тем, что во второй раз ездил на чемпионат мира в 70-м, будучи игроком «Черноморца». Ни до, ни после него никому из игроков одесского клуба это не удавалось.

В Мексику по старой, «олимпийской», памяти его взял Гавриил Качалин. На поле, правда, ни разу не выпустил, однако репутацию везунчика, которая прочно утвердилась за Поркуяном, постарался использовать сполна.

Групповой турнир сборные СССР и Мексики, обеспечившие себе выход в четвертьфинал, закончили с одинаковыми показателями, и расставить их по местам мог только жребий. Выбор был отнюдь не формальный. Или остаться в мексиканской столице, где уже пообвыклись, и принимать здесь сборную Уругвая. Или отправиться в Толуку — на свидание с чемпионами Европы итальянцами, реально претендовавшими, наряду с бразильцами, на вечное владение Кубком Жюля Римэ.

На тренерской работе в одесском «Черноморце».

— На жеребьевку меня собирали, как жениха на свадьбу, — с улыбкой рассказывает Поркуян. — Где-то нашли фрак подходящего размера, бабочку нацепили — все честь по чести. Сама церемония была обставлена очень торжественно: шикарный конференц-зал, до отказа забитый людьми, на подиуме — высшие чины ФИФА. Когда подошел к серебряному ведерку для шампанского с двумя бумажками, меня озноб начал бить. Заранее решил: гадать не стану — какой бумажки первой пальцами коснусь, та и будет моя. Вытаскиваю, дрожащими руками разворачиваю: «Номер 1». Ребята в гостинице встречали меня как героя, а какая-то местная газета вышла с огромной шапкой на всю первую полосу: «1:0 в пользу СССР!»

К сожалению, никаких турнирных дивидендов нашей сборной в Мексике счастливая рука Поркуяна не принесла. За несколько минут до конца добавочного времени четвертьфинального матча с Уругваем случился печально знаменитый казус: судьи не заметили, что мяч вышел за лицевую линию поля, наши защитники остановились, а соперники забили единственный гол…

Как игрок Поркуян оставался в большом футболе до 1975 года, а последней именитой командой форварда был «Днепр», куда его пригласил Валерий Лобановский.

— У меня с ним сложились дружеские отношения еще в «Черноморце», — говорит Поркуян, — и я охотно откликнулся на приглашение, когда в 72-м он вывел «Днепр» в высшую лигу.

Сам Поркуян на тренерском поприще ничего выдающегося пока не добился, хотя в разные годы успешно работал в «Черноморце» ассистентом Виктора Прокопенко и Леонида Буряка. В истории отечественного футбола он, скорее всего, так и останется форвардом, восхитившим всех на ЧМ-66.

Кстати, «английская» медаль у него все-таки есть. Тогда же, в 66-м, рабочие одного киевского завода отлили из бронзы точную копию трофея, вручили Поркуяну и восстановили справедливость, попранную несовершенным регламентом ФИФА.

Юрий ЮРИС

Газета «Спорт-Экспресс», 25.01.2002

© Сборная России по футболу