Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Леонид ОСТРОВСКИЙ

Островский, Леонид Альфонсович. Защитник. Мастер спорта СССР международного класса (1966). Заслуженный мастер спорта СССР (1991).

Родился: 17 января 1936, город Рига, Латвия. Умер: 16 апреля 2001, город Киев, Украина.

Воспитанник футбольной школы рижского завода ВЭФ, затем рижской ДСШ «Даугава».

Клубы: «Даугава» Рига (1954–1955), «Торпедо» Москва (1956–1962), «Динамо» Киев (1963–1968), «Машук» Пятигорск (1970).

4-кратный чемпион СССР: 1960, 1966, 1967, 1968. 3-кратный обладатель Кубка СССР: 1960, 1964, 1966.

За сборную СССР сыграл 9 матчей.

Участник чемпионата мира 1958 года (был в заявке команды, на поле не выходил). Участник чемпионатов мира 1962 (1/4 финала) и 1966 (4-место) годов.

*  *  *

«НЕ СТАНЬ Я ФУТБОЛИСТОМ — БЫТЬ БЫ МНЕ БАНДИТОМ»

Когда в январе этого года в динамовском клубе отмечали юбилей Леонида Островского, многие его младшие по возрасту коллеги удивлялись: надо же, шестьдесят годков отмерил, столько было у него за это время не только триумфальных взлетов, но и падений на самое дно, откуда другой никогда бы и не выбрался, а он выдюжил, победил и при этом ни единой сединки не появилось в его чуть поредевшей черной шевелюре. И, поздравляя, иначе, как «Леночка», никто к нему не обращался.

Любят Островского в Киеве. Не только за футбольные достижения, а он — участник трех чемпионатов мира, трехкратный чемпион СССР, двукратный обладатель Кубка страны… Любят прежде всего за доброту, отзывчивость, неподдельную скромность, за то, в конце концов, что он сам любит людей.

Островский — легенда советского футбола, но при этом почему-то несправедливо обойденная вниманием журналистов, И, как это ни странно, это интервью «Спорт-Экспресс» — одно из немногих, которые ему пришлось давать за долгую спортивную жизнь.

— Я ведь по всем раскладам бандитом должен был стать, — улыбнулся Леонид Альфонсович, — а стал заслуженным мастером спорта. Да-да, тюрьмы бы, наверное, не миновал, не заболей вовремя футболом. Родился я в довоенной буржуазной Латвии. Мать была домохозяйкой, отец — мастером кожевенного дела. Довольно рано, в восьмилетнем возрасте, обрушился на меня первый удар судьбы. На заводе, как потом говорили, произошла диверсия, и отцу на станке оторвало руку. Привезли его в больницу, но там не нашлось нужного лекарства, и отец стал биться в судорогах. Я в ужасе и слезах держал, как мог, его за ноги. Суетились врачи, зашлась в крике мама — на моих глазах отец умер.

Пришла беда — открывай ворота. Не пережили оккупацию два моих брата, и мы с мамой остались одни. И я, единственный мужик в нашей осиротевшей семье, пошел зарабатывать на хлеб. Работал на заводе «Гидрометприбор» слесарем-сборщиком. Интересно было — делал глубомеры, радиозонды. Но главное — я приносил домой трудовые деньги. Мама тайком плакала, жалела меня, а я был горд — кормилец.

— Простите, вы начали с того свой рассказ, что могли не миновать тюрьмы.

— Так ведь жил я в районе, который назывался «Московский форштаб» — самый бандитский в Риге. Старожилы наверняка до сих пор его помнят. Там обитала вся шпана, все хулиганье. Каждый второй, если не первый, становился преступником. Едва начинало смеркаться, улицы вымирали — выходить из дома было опасно.

Я, когда увлекся футболом, часто занимался с отягощенным поясом (его по моей конструкции сшила мама: насыпал туда песок и прыгал, укрепляя ноги и развивая прыгучесть, так как в детстве был слаб и мал ростом) на кладбище — боялся, чтобы не смеялись. Так вот там чуть ли не каждый день обнаруживал свежий труп — убивали людей постоянно. Жестокий район был. И оказаться в нем белой вороной было сложно.

— Вам это удалось.

— Да, благодаря, повторяю, футболу. С детства гонял мяч на пустыре. А в 48-м друзья позвали меня в детскую школу завода ВЭФ. Видимо, неплохо шли у меня там дела, поскольку чуть позже стали звать в более престижную ДСШ — «Даугава».

— А не возражала против этого вашего увлечения мама?

— А что, лучше с самопалом по темным подворотням шастать? Так что мама не только не возражала, а поддерживала меня. «Даугава» наша тогда гремела в Союзе. Шутка ли, какая-то Рига и вдруг — победитель первенства СССР! Мы тогда, помню, в финале юношей московского «Торпедо» 5:3 обыграли. А знаете, кто у автозаводцев все три гола забил? Эдик Стрельцов! Он уже в то время намного сильнее любого из нас был.

— Случайно не вы его опекали в финале?

— Нет. Я до этого турнира выступал в нападении. А перед решающим матчем наш основной защитник получил травму, и тренер поставил меня не его место — левый фланг обороны. Поставил, как оказалось, на всю дальнейшую мою футбольную жизнь. А Эдик играл в центре нападения, так что сойтись с ним в единоборстве не довелось.

— Перевод из форвардов в защитники в детском возрасте воспринимается обычно с обидой.

— У меня такого не было. Вот сидеть на лавке не мог. А когда перевели в оборону, понял, что с моим росточком трудно будет. Тогда-то и пришла мысль заниматься с отягощенными поясом, чтобы перепрыгивать рослых нападающих. А потом я в рост пошел — за метр восемьдесят вытянулся.

После того юношеского первенства сразу восемь человек, меня в том числе, взяли во взрослую команду «Даугавы». Вот счастье-то привалило!

— А как же слесарничество на заводе?

— Какой завод? Это же команда мастеров, пусть и класса «Б»! Хоть и потерял в зарплате — на заводе я получал 1200 рублей, а в команде положили 800, мама была довольна. Ведь тогда как раз моим дружкам по двору дали по 15 лет тюрьмы, а для меня открылся совершенно другой путь в жизни.

И совсем скоро этот путь привел меня в московское «Торпедо». Это было в 1956 году. Мы играли с Харьковом, а на следующий день автозаводцы должны были встретиться со Свердловском. И вот вечером после игры мне передали просьбу Бескова зайти к нему в номер. «Давай, парень, к нам переходи», — сказал Константин Иванович. Я, конечно, опешил от такого предложения, но, подумав, стал отказываться: «У меня же мама одна в Риге. Да и лучше быть первым на деревне — у вас же в составе одни звезды…» Но Бесков сказал, что гарантирует мне место не только в 'Торпедо», но и в сборной. Короче, уговорил меня, и прямо из Харькова я уехал в Москву. Произошло это, как сейчас помню, 26 апреля.

Кстати, в харьковском матче сломали нос Стрельцову. Я ездил к нему в больницу, и мы крепко с ним сдружились. Потом в «Торпедо» он меня опекал.

— Бесков сдержал свое слово насчет основы?

— Нет. Тогда на моем месте в «Торпедо» был отличный защитник Гомес. Только во втором круге я сыграл свой первый матч за автозаводцев. А Бескова вскоре сняли, вместо него пришел Маслов.

— Где вы жили в Москве?

— Сначала в общежитии с вратарем из Армении. Он был женат, так мы перегородку в комнате сделали. А потом его сменил Славка Метревели — его осенью пригласили в команду. Чуть позже нам с Сафроновым дали по комнате в двухкомнатной квартире. Это уже были райские условия. Но еще лучше они стали, когда Сафронов ушел, и квартира полностью стала моей. Правда, когда уезжал в Киев, я ее сдал.

— Интересно, как в дальнейшем сложились ваши взаимоотношения с Бесковым?

— В «Торпедо» под его руководством, как я сказал, я почти не играл. А значительно позже, уже в сборной, довелось вместе поработать. Тренер-то Бесков, конечно, великий» Плохо только что злопамятный. Если за что невзлюбит игрока, тот для него уже как бы и не существует.

Как-то в 63-м летели мы из Италии, где в 1/8 финала Кубка Европы сыграли 1:1 с хозяевами. Лев Иванович Яшин тогда здорово нас выручил — взял пенальти от Маццолы. Погода была плохой, Москва не принимала, и самолет сел в Праге. Вечер, делать нечего. Ребята втихаря пивко потягивают. А Витя Шустиков наивно так спросил Бескова: «Константин Иванович, пива можно попить?» «Да, пожалуйста, пей», — отвечает тот. Прилетели в Москву. Получаем премиальные за ничью, а Шустикова штрафуют за… пиво. «Как же так, Константин Иванович, вы же сами мне разрешили?» — недоумевает Виктор. «А если бы ты спросил, можно ли прыгнуть с седьмого этажа и я бы тебе разрешил, ты бы тоже прыгнул?» — скривился Бесков.

Но как бы там ни было, с Бесковым-тренером в советском футболе, по-моему, могут сравниться только Маслов и Лобановский.

— Бесков ведь не ошибся, когда увидел в вас, игроке заштатной «Даугавы», будущего футболиста сборной.

— И за это я ему очень благодарен. А в сборную меня пригласил Качалин, человек мягкий, интеллигентный. Он строил свои отношения с игроками на доверии. И, может быть, напрасно: многие его подводили.

В 57-м национальная и молодежная сборные СССР играли товарищеские матчи с поляками. Первая выиграла — 2:0, а молодежка, за которую я выступал, по ходу встречи уступала — 2:0, но затем провела четыре безответных мяча. Тогда сразу же целую группу молодых игроков — Стрельцова, Метревели, Котрикадзе, Шоту Яманидзе, Медакина и меня — привлекли в главную команду с прицелом на чемпионат мира-58 в Швеции.

— И вы попали на мировое первенство. Прямо как в чудесном сне — в 21-летнем возрасте, спустя всего два года после выступлений за рижскую «Даугаву»!

— Без Божьей искры тут, видимо, не обошлось. Но главное все-таки — труд. Я был пахарем и на тренировках, и в игре.

Перед самым отъездом в Швецию сыграли двумя составами тренировочные матчи в Москве. Первый — с варшавской «Гвардией» (2:0), а второй — с ЦСКА (2:3). А потом случилась беда. Ведущих игроков Качалин отпустил домой. Стрельцов, Татушин и Огоньков решили устроить прощальную гастроль. Чем это закончилось, вы, естественно, знаете.

— По-разному рассказывают о происшедшем тогда. Хотелось бы услышать и вашу версию.

— Да какая тут версия! Взяли ребята трех барышень и поехали на дачу развлечься. Две, что с Огоньковым и Татушиным оказались давно уже находились на учете в московской милиции — пробы на них негде было ставить. А третья не знала, что Эдик был женат, и хотела, видимо, замуж за него выйти. Вот и настрочила заявление об изнасиловании.

Утром в Тарасовке на спартаковской базе выходим на тренировку, и вдруг подъезжают несколько «Побед». Выходят из них Стрельцов, Огоньков, Татушин, охрана и какие-то люди в штатском. Сразу же собрание организовали. Все в шоке.

А потом повезли команду на Дзержинку в КГБ и заставили написать расписки: «Я — гражданин Советского Союза, обещаю отдать все силы и здоровье для победы советского спорта…» И — подписи.

Настрого всех предупредили: будут в Швеции спрашивать, где Стрельцов (а его имя уже тогда гремело в Европе, особенно после того, как он четыре мяча в матче с болгарами забил и сразу получил прозвище «русский танк»), говорите, что он не в форме.

Но шила в мешке не утаишь. Сидим мы на первом матче чемпионата в Швеции на трибуне, и вдруг объявляют, что советский форвард за решеткой. А на другой день снимок во многих газетах появился — Стрельцов и Качалин.

Так вот, на взлете, его подстрелили. Пеле был великий, но Эдик по потенциалу — не хуже. И если бы не семь лет тюрьмы, еще не известно, кто вошел бы в историю как «Король футбола». Ведь когда после стольких лет каторжной работы на лесоповале Стрельцов вернулся на поле, он даже в сборной играл. И как играл!

Смешно — приписали ему звездную болезнь. Да Стрельцов даже чересчур скромным был. Про таких говорят мухи не обидит.

— Эти печальные события наверняка сказались на выступлении сборной в Швеции?

Конечно. Ребята были подавлены, да и без трех ведущих игроков команда явно слабее стала.

— Вам тогда так и не довелось выйти на поле…

— У нас была отличная тройка защитников: Борис Кузнецов — Крижевский — Кесарев. Правда, в матче с бразильцами Гарринча так затерзал Борю, что я думал, в следующей игре меня выпустят со свежими силами.

Из группы мы так и не вышли. И после поражения от шведов нас сразу — в самолет и в Москву отправили.

— Тогда вы впервые увидели в игре Пеле?

— Сначала мы наблюдали за тренировкой бразильцев. Что на ней выделывал Пеле даже не верилось в реальность увиденного. И что любопытно, ведь поначалу их тренеры не планировали ставить в состав Пеле и Гарринчу. Тогда у бразильцев едва скандал не разразился: игроки пригрозили, что немедленно отправятся домой если их посадят на скамейку.

— В Москве вас встречали, видимо, без цветов и музыки — клятву-то ведь не выполнили.

— Да уж, в Спорткомитете такую разборку устроили — мало не показалось. Правда, за участие в чемпионате заплатили. По восемьдесят долларов.

— Негусто…

— Так больше мы и до того не получали. Это уже позже за одну игру в сборной хорошо платить стали.

— Как складывались ваши дела в «Торпедо»? Не возникла ли апатия после неудачного чемпионата в Швеции?

— О чем вы? Ведь мне всего чуть за 20 было, играть ой как хотелось. В «Торпедо я постепенно становился ведущим игроком. Только вот одна беда была — не мог никак к Москве привыкнуть. И стал поглядывать в сторону киевского «Динамо». А когда от Юры Войнова узнал, что и киевляне мной интересуются, еще больше загорелся переходом, Обо всем рассказал Маслову, а Дед, как мы его звали, в ответ: «Леха, давай договоримся так: не выиграем следующий чемпионат — уедешь. У нас же посмотри, какая команда приличная собралась. Жалеть будешь».

Дед знал, о чем говорил. В 60-м мы и чемпионами стали, и Кубок взяли. На следующий год сделали по полшага назад: в первенстве — серебро, в Кубке — поражение в финале. После сезона начальники ЗИЛа вроде бы довольны были таким итогом. Но вернулась команда из отпуска, и словно обухом по голове Деда сняли! Это же надо! Уверен, локти потом не раз себе кусали эти начальнички. А я, к счастью, еще поработал под руководством Виктора Александровича. Но уже в киевском «Динамо».

— До этого, правда, еще на чемпионат мира съездили как торпедовец.

В Чили мы тактически проиграли. Надо было второе место в группе занимать, а не первое тогда бы не попали на хозяев в четвертьфинале. Обыграли югославов в группе, хотя заканчивали матч вдесятером: Эдика Дубинского унесли с поля на носилках, а Славке Метревели голову разбили — югославы очень грубо играли.

С колумбийцами же матч был как кошмарный сон. Жара невыносимая, но мы ведем — 4:1 и имеем полное преимущество. И вдруг получаем нелепейший гол. Колумбийцы подали угловой, мяч как-то неуклюже запрыгал в сторону наших ворот, проскочил между ног у Нетто. На ближней штанге стоял Чохели, Яшин крикнул: 'Играй, а тому послышалось, видимо, «Играю!» Пропустил мяч, кочка, рикошет и гол.

Колумбийцы как забегают после этого! Откуда только силы у них взялись. 4:3, 4:4! А они все наседают. Если бы не Лев Иванович — он пару мертвых «девяток» вытащил, проиграли бы, как пить дать. Видимо, сам Бог подсказывал нам это, но мы не послушались и…

— И вышли на чилийцев. И опять — нефарт?

— Опять. После игры хозяева плакали от счастья, а мы от досады. Первый гол получили из ничего. Валя Иванов подхватил мяч на своей половине, перешел с ним центральный круг и неожиданно уступил его Рохесу. Тот протащил мяч вперед метров 20 и пробил издали поверху. Мяч летел долго, а Лев Иванович почему-то не приготовился его принять. Когда же стал доставать, было уже поздно — гол.

Счет мы сравняли, и весь второй тайм давили соперника: Понедельник попал в перекладину, Метревели после прекрасного прохода по правому флангу вывел на удар Иванова — тому оставалось только ногу подставить…

И тут назначают штрафной метрах в 25 по диагонали к нашим воротам. Тогда такие удары выполнялись без свистка. Лев Иванович чуть сдвинулся, чтобы посмотреть, как стенка стоит и где мяч, а Санчес в этот момент пробил в ближний угол -1:2.

В Москве все шишки за неудачу посыпались на Яшина. Нелегко ему пришлось в тот момент. Но Лев Иванович нашел в себе силы не пасть духом и на следующий год, в 63-м, стал лучшим футболистом Европы.

А вы наконец-то осуществили свое желание переехать в Киев.

— Да, но сопровождалось это скандалом. В «Торпедо» Маслова сменил Жарков и сказал мне категорично: «Никуда не поедешь! Вызвали к начальству: «Хочешь уйти из «Торпедо» — уходи. В любой московский клуб — пожалуйста, но только не в киевское «Динамо». Иначе дисквалифицируем». «Хорошо, — говорю. — Дисквалифицируйте. Год пережду, но играть буду в Киеве». И уехал.

Как водится в таких случаях, в «Комсомольской правде», в «Советском спорте» сразу же появились гневные статьи, в которых меня обвиняли во всех тяжких. Вспомнили, что я родом из буржуазной Латвии, и, значит, представляю собой пережиток капитализма. Секретарь парткома автозавода на полном серьезе предложил считать меня врагом народа.

В Киеве же пообещали, что выйдут на Щербицкого и Брежнева и помогут мне избежать дисквалификации. Но как раз тогда Щербицкий попал в больницу с инфарктом. Пришлось ждать его выздоровления. И полгода я таки пропустил. Играл на первенство города, а иногда — даже за дубль «Динамо» под другой фамилией. Помню, в Баку поставили меня на первый тайм против дубля «Нефтяника». Отыграл — и на трибуну. А там сидел второй тренер «Торпедо» Владимир Иванович Горохов. «Леня, — спрашивает меня, — а что это за пацан играл в «Динамо» правым защитником? Красавец! По манере игры похож на тебя…»

— В Киеве вам предложили лучшие условия, чем были у вас в Москве?

— Ненамного. В «Торпедо» я получал 180 рублей в месяц, а в «Динамо» те же 180 плюс 20 пайковых и еще 20 за звездочки — меня сразу аттестовали на погоны. А чуть позже Маслов через Щербицкого выбил у Совмина премиальные за выполнение ежемесячного плана по набранным очкам — до 200 рублей. Тогда это были приличные деньги. Жили как у Христа за пазухой.

— О любви Щербицкого к футболу, о его помощи динамовцам до сих пор в Киеве легенды ходят. Интересно, не вмешивался ли Владимир Васильевич в дела команды, тренера — партийные боссы в те времена ведь не отказывали себе в удовольствии покомандовать и футбольным «парадом»?

— Нет, такого не было. Напротив, оберегал команду от «подсказчиков». Помню, играем мы дома с армейцами Одессы. Первый тайм — наше полное преимущество, а забить не можем. А тут еще Женя Рудаков пустил «бабочку» под мышкой. Перерыв. Маслов зашел в раздевалку спокойный: «Отдыхайте. Ничего страшного. Во втором тайме забьете». Вдруг вбегает какой-то генерал и давай делать разнос. Дед как рявкнет: «Вон отсюда!» Тот, бедный, опешил, побагровел, но ушел.

Маслов не такой простой, он понимал, чем это может закончиться для него. И сыграл, как говорится, на опережение. Утром, ни свет ни заря, он уже в кабинете Щербицкого: «Как же так, Владимир Васильевич, какой-то пьяный генерал позволяет себе входить в раздевалку, кричит на ребят. Может, тренер уже не нужен команде? Пусть генерал тренирует…

Щербицкий успокоил: «Не волнуйтесь, Виктор Александрович. Я разберусь лично. Идите работайте». Выходит из кабинета, а в приемной сидит тот самый генерал — видимо, жаловаться на Маслова пришел.

С тех пор в перерыве ни один начальник не смел заходить к нам в раздевалку. Толпились все в коридоре. Мы называли это место нашей «приемной».

— Говорят, в «Динамо» вы стали нарушать спортивный режим?

— Что значит «стал нарушать»? Была пауза между играми дней 7-10 — мог выпить. И не только я. И не только в «Динамо». Вкус спиртного я впервые узнал в «Торпедо», до Москвы же вообще никогда не пил. В автозаводской команде даже девиз был такой: «Кто не пьет, тот не играет». Особенно во время зимнего первенства Москвы. Играли мы на стадионе «Машиностроение». Так там сторож всегда стаканы для нас держал. Хочешь не хочешь, а 25 рублей на водку отдай. Я вначале пытался сачкануть в этом групповом распитии. «Чем закусывать-то?» — говорю. «А вон снега сколько вокруг, им и заешь!» — смеялись ребята.

Один только Коля Синяков мог отбиться от таких выпивок — он постарше был. Но деньги в общий котел все равно давал. А я хоть и в сборной уже играл, все равно молодым еще считался и не мог игнорировать компанию.

Пусть только у вас не создается впечатление, что мы пьянствовали. Нет, мы знали, когда можно позволить себе расслабиться, а когда — ни-ни!

— А в Киеве Маслов, говорят, мог с игроками пропустить рюмочку-другую. Это правда?

— Правда. Но опять-таки он знал, когда можно и сколько. Были мы на сборах. На 8-е Марта Дед решил отпустить стариков команды домой с семьями побыть. Но в симферопольском аэропорту застряли — нелетная погода. Он собрал всех, говорит: «Давайте по сто грамм». Потом еще по сто… Но такое редко бывало

Случался у нас и «круглый стол» с расслабляющими напитками. Это когда игра не шла и все были злые друг на друга. Сядем, выпьем и вывернем душу наизнанку, выплеснем все, что накипело. Но после этого Дед гонял на тренировках еще больше.

— Киевское «Динамо», трижды подряд — в 1966, 1967 и 1968 годах — выигрывавшее золото чемпионата Советского Союза, было командой-мечтой для многих футболистов. И вот из такой-то команды ушел Валерий Лобановский. В чем, на ваш взгляд, причина его разногласий с Масловым?

— Лобановский был, безусловно, ярким, талантливым футболистом. Но он не смог перестроить свою игру в соответствии с велением времени. Действовал строго на фланге, по «желобку», почти никогда не смещался в центр. Маслов не раз ему говорил: «Валера, то, как ты играешь, — вчерашний день футбола. Давай перестраивайся». Но Лобановский упрямо стоял на своем, потому и расстался с командой. Но потом, лет через двадцать, он все-таки признал правоту Деда, о чем говорил в своих интервью. Кстати, когда Лобановский из «Динамо» перешел в «Черноморец», а потом и в «Шахтер', он сумел изменить свою игру, но назад уже не вернулся.

— Вы, Леонид Альфонсович, один из немногих игроков советского футбола, кому посчастливилось участвовать в трех чемпионатах мира. Чем особенно запомнилось первенство-66 в Англии?

— Прежде всего тем, что впервые нам удалось завоевать медали. Выиграли бронзу, а реально могли рассчитывать и на большее.

Я до последнего момента не знал, поеду ли в Англию. Сборная проводила заключительный тренировочный сбор в Швеции, а я в составе киевского «Динамо» готовился к календарному матчу с бакинским «Нефтяником». Вдруг Маслов вызывает меня к себе и говорит: «Пришла телеграмма. Вас с Поркуяном требуют срочно отправить в Швецию. Так что — с Богом».

Нас с Валеркой потом в западной прессе назвали «секретным оружием» сборной. Поркуян ведь действительно здорово сыграл. Даже в число лучших бомбардиров чемпионата с четырьмя мячами вошел. Но один момент он, наверное, на всю жизнь запомнил. Играем с немцами в полуфинале, проигрываем -1:2. Поркуян в неплохой позиции перед воротами получил мяч, а Хусаинов находился в еще лучшей. Сбрось ему и гол верный. Но Поркуян пожадничал, пробил сам, и мяч пролетел над перекладиной. Так и проиграли.

А вот португальцам в матче за третье место не должны были уступать. При счете 1:1 в совершенно безобидной Ситуации — мяч летел мимо ворот — Хурцилава сыграл вдруг рукой. Португальцы реализовали пенальти и выиграли. Муртаз так сокрушался: «Наваждение какое-то! Сам не знаю, какой черт дернул меня рукой играть…»

А группу мы довольно легко прошли. Хотя корейцев побаивались — «темная лошадка». Они никого не пускали на свои тренировки. А наш оператор Набоков, переодевшись в форму полицейского, проник-таки на стадион в Германии, где корейцы готовились к чемпионату, и заснял на пленку их тренировку. То, что мы увидели, подтвердилось потом и на чемпионате. Корейцы — очень быстрые, легкие — действовали чрезвычайно жестко. Один, помню, так прыгнул на меня двумя ногами, еле увернулся. Но мы им не уступали в жесткости. Бой был искры летели. Они потом еще обижались, говорили, что советские футболисты хотели их убить.

— Вскоре после мирового первенства в Англии вы закончили с футболом. Не рановато ли?

— Я бы еще играл, силы были. Но помешала травма. В «Динамо» пришли молодые талантливыё футболисты — Соснихин, Круликовский, Мунтян, Бышовец… А больным конкурировать с ними было сложно. Да и дотянуть до того момента, когда болельщики свистом оценивают твою игру, я себе не мог позволить.

Перешел на тренерскую работу — сначала в динамовской детской школе, потом главным тренером в черкасском «Днепре», затем позвали в Грузию. Два года работал с командой города Цалинджиха. А когда вернулся в Киев — развод с женой, с которой вместе прожили 19 лет. И жизнь пошла наперекосяк…

— Наверное, и вспоминать не хочется?

— Вспоминать неприятно, но нужно. Может, другим, как говорится, наука будет. Потрясенный семейным разладом, я запил. На целых полгода. Горько и беспросветно. Когда уже и пить было не на что, пошел работать на винзавод бригадиром грузчиков. А там, сами понимаете, вина — море. Пили безбожно. Спасибо, друзья вытащили. Стал я грузчиком на табачной фабрике, потом работал начальником участка в РСУ — когда-то ведь учился в строительном техникуме. Потом попал в мастерскую Киево-Печерской лавры — памятники восстанавливали.

Но, конечно, все это время тянуло в футбол. Взяли меня в горсовет «Динамо» инструктором. Правда, в основном бумажной работой занимался. Но, главное, постепенно стал из трясины выбираться. Почувствовал вкус настоящей, нехмельной жизни. Встретил чудесную женщину, которая поверила в меня, поддержала в трудный период.

Теперь у меня снова все как у людей — хорошая семья, любимая работа. Мне ведь и руководство динамовского клуба протянуло руку помощи — вновь разрешили заниматься с мальчишками в ДСШ.

А в 92-м произошло радостное событие — присвоили, хоть и с опозданием, звание заслуженного мастера спорта.

— Почему же так поздно? Москва долго не могла простить мне переход в киевское «Динамо». А так дали бы заслуженного еще в 60-х. Но я не в обиде. Спасибо и за это.

— Судя по всему, вы довольны прожитыми вами 60 годами?

— Конечно! Ведь в футболе — главном смысле моей жизни я добился почти всего, чего хотел.

— Почему «почти»?

— Так ведь не стал же чемпионом мира…

Алексей СЕМЕНЕНКО, Киев

Приложение «Футбол от «Спорт-Экспресса» №31, 1996

© Сборная России по футболу