Главная
Матчи
Соперники
Игроки
Тренеры

ИГРОКИ

Вадим НИКОНОВ

Никонов, Вадим Станиславович. Нападающий.

Родился: 9 августа 1948, Москва.

Воспитанник ДЮСШ московского завода «Серп и Молот» (первый тренер – Владимир Афанасьевич Габичвадзе, по другим сведениям – Владимир Васильевич Захаров, а затем Николай Васильевич Поставнин).

Выступал за команды «Торпедо» Москва (1967–1975, 1977–1978), ЦСКА Москва (1976–1977), «Факел» Воронеж (1979), «Спартак» Рязань (1980–1982).

2-кратный обладатель Кубка СССР: 1968, 1972.

За сборную СССР сыграл 4 матча.

(За олимпийскую сборную СССР сыграл 1 матч.*)

Тренер в юношеской сборной России (2004–2010).

*  *  *

КАК НА ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

На этот раз разногласий не было. Вадим Никонов — нападающий московского «Торпедо» — был избран форвардом месяца абсолютным большинством голосов. Не потому только, что в четырех последних матчах он забил 5 голов — больше, чем любой другой нападающий; но в первую очередь потому, что сегодня успешную игру «Торпедо» трудно представить себе без участия в ней капитана и лидера торпедовцев.

Краткие сведения о форварде. Вадиму 26 лет, в составе «Торпедо» он сыграл 140 матчей и забил 30 голов. Привлекался в сборную страны. Заниматься футболом начал в 1958 году, когда десятилетним мальчишкой записался в секцию спортклуба «Серп и молот».

— Мне очень повезло, — рассказывает Вадим, — с учителем. Владимир Афанасьевич Габичвадзе, сам в прошлом игрок «Торпедо», должно быть, затратил уйму энергии, занимаясь со мной. Я ведь в первое время ничем не выделялся среди сверстников. Не знаю, право, чем я и приглянулся учителю, но многие годы он заботился обо мне, ставил технику, внушал, что я должен стать нападающим. Представляете, как я был ему благодарен, когда в 1966 году Юрий Васильевич Золотов пригласил меня в «Торпедо»...

— И как здесь у вас сложились дела?

— Поначалу, естественно, играл в дубле. В основном составе дебютировал в 1967 году — в матче с «Черноморцем», а в основном составе закрепился, пожалуй, только в 1969 году.

— В «Торпедо» того времени ваш было у кого учиться.

— Да, мне еще раз повезло. Играть и тренироваться рядом с Ворониным и Стрельцовым — что может быть лучше такой школы? Особенно свободно и естественно я чувствовал себя рядом со Стрельцовым.

Вадим умолк, вспоминая, а может быть, подбирая слова, потому что спустя несколько минут он горячо продолжил:

— Понимаете, Стрельцов был большой игрок, а я зеленый юнец, но он относился ко мне как к равному, не дергал в игре, не понукал. Он вообще хорошо относился ко мне, к молодым, и мне грешно было бы не воспользоваться его уроками.

— Какое самое яркое впечатление связано у вас с игрой в «Торпедо»?

— Я был по-настоящему счастлив, когда в позапрошлом году мы выиграли Кубок страны. Мы играли «на зубах», победили, но только позже я понял, как велика была заслуга в этом Виктора Александровича Маслова. Это он сумел подвести команду к матчу, он заставил нас выложить на поле все силы без остатка. Маслов многое дал команде, мне жаль, что следующий сезон у нас не сложился.

— Что так?

— Кто-то зазнался, кто-то перестал тренироваться в полную силу. Все надеялись — образуется. Потом занервничали. А уверенности нет — считай, и игры нет. Опустили крылья молодые, не смогли повести за собой и старшие. И все-таки тот сезон я не стал бы вычеркивать из биографии «Торпедо». На поле у нас не все получалось, но команда сплотилась — урок запал в память.

— И все-таки этот сезон вы начали крайне неудачно. Последнее место после 11-го тура — что может быть хуже?

— А вы знаете, паники не было. И уверены мы были, что рано или поздно, а успехи придут. Тут другое произошло. Краснов, Шалимов, Банников, Шустиков, Смирнов, Ракитский, Фетисов — вот сколько игроков по различным причинам перестали выступать в «Торпедо». В составе появились новые игроки — Худиев, Филатов, Еськов, Максименков, Белоусов, Елизаров — да ведь это чуть ли не новая команда! Нужно было время, чтобы все сработались друг с другом. С листа-то игра не всегда идет.

— И чем вы объясняете рывок, который позволил вашей команде подняться по турнирной лестнице?

— Просто мы определили, наконец, основной состав, каждый игрок уловил свой маневр, уяснил функции, которые он должен выполнять. Где-то сказался и характер. Я же ведь говорил уже — паники у нас не было. На матч с «Зарей» мы вышли, как на последний бой. Выиграли. С тем же настроением играли и дальше. После матча со «Спартаком» появилась и уверенность в своих силах. Плюсы, должно быть, накапливались так же, как образуется лавина. Вдруг все пришло в движение, стало получаться, появились и возможности для взятия ворот.

— И вы стали забивать?

— Я не обольщаюсь успехами. Не шла игра у команды, и я кочевал с места на место, играя то впереди, то в полузащите. Пошла игра у команды, легче стало и мне. Сейчас не то время и не тот футбол, чтобы один игрок мог на своем горбу вытащить команду. Все взаимосвязано в хорошей команде - чемпионат мира это еще раз доказал.

— Вы упомянули чемпионат мира. А обратили вы внимание, что все шесть ваших побед состоялись сразу после окончания мирового первенства?

— Случайное совпадение хотя уверен, что какое-то влияние чемпионат мира оказал на футболистов сразу же. Мы, например, и я думаю многие другие команды имели возможность в записи по нескольку раз смотреть матчи. Вот мы и посмотрели как можно, и главное, как нужно сейчас играть. Теперь самое время осмысливать уроки чемпионата, пробовать.

— У вас, во всяком случае, игра пошла. Не стал ли вас привлекать спор бомбардиров?

— Вы знаете, у меня никогда не было стремления вмешаться в этот спор. Может быть, это и плохо, но я много играл в средней линии, а там другие заботы. И потом бомбардир, на мой взгляд, всегда немного индивидуалист, а я больше готовлю атаку, хотя не упускаю случая и завершить ее.

— Скажите, а изменились ли планы, цели команды сейчас, когда дела ее пошли в гору?

— Я думаю, это ни к чему, Сейчас для нас главное — играть в свою игру. Остальное, и результаты в том числе, - приложится.

Ю. СЕГЕНЕВИЧ

Газета «Советский спорт», 1974

*  *  *

ЧЁРНО-БЕЛАЯ СУДЬБА

За последние годы в печати о нем появилась одна заметка. Называлась она, если память не изменяет, «Талант до востребования». «Да-а, — усмехается он. — Именно до востребования...» Теперь, в 53, он наконец востребован — клубом с родным названием: «Торпедо-ЗИЛ».

ГЛАВНЫЙ

— Кажется, никогда вы не скрывали желания стать главным?

— Любой солдат мечтает стать генералом. Долго к этому шел... Почему? Только в «Торпедо» работал — больше нигде не хотел. А после того как нас с Ивановым из команды убрали, вообще ничего не хотелось. Хоть и звали иногда... Приезжаю, например, в одну команду — а там вообще ничего нет. Зато лично мне предлагают хорошие деньги. Говорю, надо игроков прикупить. Отвечают: «Зачем? Мы же вам платим!»

— Джип бы, например, себе купили.

— Купил бы. А школы детской нет — на что рассчитывать? Сейчас квалифицированные футболисты на вес золота, а остальные мигрируют из команды в команду. Только денег все просят, а по мячу ударить не могут. Или не хотят.

— Став главным, вы сразу попали в ситуацию, близкую к критической.

— Да трудно ее «критической» назвать... Сейчас везде так. Где уголь не завезли, где воду отключили. У нас два-три клуба без проблем, а остальным тяжело.

— Особенно тяжело было Кучеревскому — если вы прошлый сезон не забыли.

— Можно было в том году что-то подправить. Мефодьич слишком поздно это понял. Когда уходил из команды, признался мне: да, что-то не так в двух-трех моментах сделал… Бросался из крайности в крайность, не было стабильного состава. Учитель мой, Валентин Козьмич Иванов, рассказывал, как в 67-м году его, 33-летнего, назначили старшим тренером. Опыта никакого. Выл у «Торпедо» тогда куратор, Вольский Аркадий Иванович. Он Козьмичу и говорит: «Валентин, выплывешь — будешь работать. Начнешь тонуть — поможем».

— А вам помогут?

— Надеюсь… За дубль: двух-трёх человек основному составу дал — уже не зря работал. А наш дубль едва чемпионом не стал. Сейчас многие оттуда могут в основу войти, если правильно ситуацию поймут. Рассказываю им про «Спартак» 77-го. Как тот из первой лиги вышел и чемпионом стал. А наша задача — ниже 14-го места не опуститься. Это я для себя задачу сформулировал, будет лучше — дай Бог…

— Как-то вы свою судьбу в футболе счастливой назвали.

— А почему ж не счастливая? Если кто еще помнит, отыграл на приличном уровне. Хотя — мог и получше. Да армия помешала советская. Долг. Меня бы спросили — сроду бы служить не пошел! Но попал на всю катушку — по прихоти Тарасова Анатолия Владимировича. Чудо он все хотел создать, «вундертим» ЦСКА… Из лоскутов. Я как раз на подъеме был, мог бы и на Олимпиаду съездить. На первую-то, в 72-м, по собственной дурости не попал.

— Это как?

— Дураком был! Все есть, думаю. Ничего больше не нужно. В сборной-то трудно было… Мои какие годы удачные? 74-й, 75-й. Вызывали меня часто, «кандидатом» называли, но конкурировать надо было с Онищенко, Блохиным. Надо было на голову сильнее их играть, чтоб пробиться. Бесков меня брал как-то в олимпийскую сборную, но тоже эпизодами… Да кто вообще из «Торпедо» играл в сборной? Иванов, Стрельцов, Воронин. На голову сильнее всех в любой команде. На Олимпиаде-56 при Качалине «Спартак» играл, один динамовец и два торпедовца.

— Футбол собственного детства, вижу, помните.

— А как же?! Играли везде. Кто умел и кто не умел. И на коньках катались. Какой хоккей был!

— Вы-то знаете — с Александром Якушевым в одной тройке играли.

— Не в тройке, а в команде. Во втором звене. Там ребята собрались 47-го года рождения, а я 48-го. Зато за свой год играл прилично, хоть и маленький был. Силенок не хватало, а на коньках катался хорошо. Повзрослел — играл за институтскую команду вместе с Харламовым. Учились в одной группе. А познакомился я с ним лет в двенадцать, через приятеля, который в ЦСКА играл. Маша, знаменитая болельщица ЦСКА, помню, уже тогда кричала: «Валера, дави!» А Валере и давить-то нечем было, росточка он небольшого…

СТРЕЛЬЦОВ

— Стрельцов — он человек наивный был, доброты необычайной, а на поле — с характером. И за себя мог постоять, и за товарищей. Жалко, мало нам пришлось вместе поиграть…

— Много вы не забили с его передач?

— Очень. Часто просто не понимал! Гершкович согласится — он играл со Стрельцовым в паре, когда у того лучший год был. Как они друг друга дополняли! «Торпедо» стало бронзовым призером, Анатольич в свои 33 года забил 22 мяча, Михал Данилыч мячей 12–13…

— А о тюрьме со Стрельцовым говорили?

— Не любил он про это говорить. Иногда только. Вот о других вещах любил рассказывать. Особенно, как Олимпиаду в 56-м выигрывали. В команде тюремную тему старались обходить, знали, не любит Эдуард Анатольич. Ну что вопросы задавать — как там было… Да как в тюрьме бывает? Просто диву даешься, что человек с 58-го по 63-й лес валил, потом в футбол вернулся и два года подряд лучшим признавался. Великий! А я полгода в части провел, не в тюрьме — так столько растерял, что вернуть не смог.

ВОРОНИН

— Понять не могу — как люди из «Торпедо» вашего поколения Воронина не спасли? На ваших глазах погибал…

— Невозможно было его спасти. Делали все — не помогало. А он ведь алкоголиком не был. Все, что с ним творилось, — последствия автокатастрофы. Воронин тогда клиническую смерть пережил. Секунды, но все равно, какие-то клетки мозга отмерли. Неделю ходит — любо-дорого смотреть, и речь связная, и одет с иголочки… День пройдет — в таком состоянии, что лучше и не видеть. А алкоголиком не был. Пытались его спасти, клали на лечение, на работу его клуб устроил курьером — не помогло. Да еще трагедия у него случилась — умерла женщина, с которой он жил, приехали ее родственники и выгнали Воронина из квартиры. Она же, его. Обихаживала бегала за ним везде, обстирывала — не будь ее, Валерия Иваныча еще раньше не стало бы. До сих пор никто не знает — сам умер или убили. Говорят, выбросили из машины, но все мраком покрыто.

— А когда нашли?

— Утром. Рано. Где-то в районе Варшавских бань. Документов при нем не было. Пришел в сознание, сказал два слова: «Торпедо» и еще что-то… Так его и нашли. Пять суток еще жил с проломленным черепом…

«ТОРПЕДО» НАВСЕГДА

— Помню, как отец впервые повел меня на футбол. «Спартак» с «Динамо» играл. Двор у нас большой, человек по шесть-семь собирались — и на матч. Мужики пиво пили, конечно… Смотрю — красные с белыми играют. Мне разъясняют: «А вон тот, во всем черном и кепке, самый главный. Вратарь, Яшин фамилия…» И так мне после того похода самому играть захотелось! За Яшина стал персонально болеть и за «Динамо».

— И в какой момент вы на «Торпедо» переключились?

— В 60-м. Чемпионский год, черно-белый вихрь! Посмотрел, как «Торпедо» динамовцев разделало 2:0 — и очарован был. Не кем-то одним, а всей командой. Одним игроком уже потом «заболел».

— Ивановым?

— Да, Козьмичом. Даже голосу подражал. У себя в юношеской команде «Серпа и молота» взял восьмой номер. Поначалу, правда, не очень у меня складывалось — маленький был, слабенький… В ногах что-то было, в голове — а силенок не хватало. Тренеры успокаивали: «Что переживаешь? Папа у тебя высокий, и ты подрастешь. Надейся и жди…»

— Когда дождались?

— В институте физкультуры. Такие сильные кафедры были — на халяву ничего не сдашь. И на перекладине кувыркался, и штангу толкал… Вырос, окреп. Общался с прекрасными людьми — Колосковым Вячеславом Ивановичем, Валерой Бутенко… Они на три года старше учились, но за первую институтскую команду мы вместе играли.

— Колосков сильно играл?

— За первую команду плохие не играли. Нормально играл центрального защитника. У нас в институте и хоккейная команда была прекрасная. В хоккей играли все, кроме трех арабов из Каира, но и их научили на коньках держаться. Коля Худиев неплохо играл. Валентин Козьмич хоккей обожал, сам коньки надевал — и вперед. А кто не играл? И у Стрельцова с клюшкой все получалось, и у Шустикова, и у Филатова Валерки.

— Возвращаясь к Иванову: кажется, человек в себе до конца игрока не убил, а тренером стал великим. Как так?

— Одаренный человек, вот и все. Игрок. Как мы с ним в бильярд сражались, в шашки! Событием было Козьмича обыграть. Козьмич — он хитрый…

— А вы, став тренером, игрока в себе не убили?

— До сих пор хочу играть! И сны снятся, что играю. За ветеранов играл — не то… Молодым сейчас внушаю: до сорока вы играть не будете, дорожите моментом. Зарабатывайте, возможность есть — надо только палец о палец ударить. Одно из достоинств Валентина Козьмича — очень много внимания уделял подготовке до тренировки. В быту. Ребята обижались, а потом становились тренерами — и сами так же работали. Футболисту русскому палка нужна…

— А футболисты говорили: «Не хотим Козьмича, он на нас матом ругается…»

— Да по другому-то и нельзя! Мальчишки, которые должны были играть и стать хорошей командой, — где они? Их в 91-м «подожгли» непорядочные люди, а тогдашнее руководство пошло на поводу у ребят. Сами себя спалили.

— Много у вас сегодня игроков, для которых имеет значение, что они именно в «Торпедо»?

— Человека три-четыре… Надеюсь, что больше. Говорю: хочешь заработать — не считай копейки в кармане. Делай имя в «Торпедо». Будешь играть — тебя увидят, «Бавария» купит! Там два года поиграешь — обеспечен на всю жизнь. Не верят… Хотят, как Бендер, — миллион на блюдечке. С каемочкой. Контракты подписываем — игрок еще по мячу не ударил, а говорит: «Дай тыщу, тогда подпишу!» Потом выясняется, что и ударить-то не может. Помню, только-только пошли все эти контракты в начале 90-х, приходит к Иванову футболист. Хочу, говорит, у вас играть. «Мне нужно 60 тысяч. Долларов. И желательно сразу». Валентин Козьмич посмотрел на него: «Я сегодня чековую книжку забыл…» Не взяли мы его. Правильно сделали.

ДЕБЮТ

— Меня в «Торпедо» Габичвадзе, тренер мой в «Серпе молоте», за руку привел. Он с Золотовым, начальником команды, дружил — вот и порекомендовал присмотреться. Мы как раз против «Торпедо» играли, я забил чего-то, и Золотов прямо в раздевалке мне лист бумаги дал: «Пиши: прошу принять меня в штат футбольной команды «Торпедо» на должность инструктора. Раньше так оформляли.

— Золотов про вас, кажется сказал: «Тощенький, зато мяч не отберешь…»

— Так я и был тощий. Играл центрфорварда, а весил 68 килограммов — где вы такое видели? Потом только понял, что не мое это призвание — впереди играть. Из глубины как-то интереснее… Да и как конкурировать с Эдиком и Михал Данилычем? Где я только не играл, даже на бровку меня ставили. Потом Давид Паис что-то задурил, захандрил — и меня Иванов на его позицию определил.

— Все великие еще в команде были, когда вы появились?

— Не было великих. Они как раз в сборной находились, после только стали подъезжать. Впервые поручкался с Ворониным, Стрельцовым… Иванов был четвертым тренером. Но в 67-м еще за дубль играл, мы вместе как-то на поле вышли. Против «Динамо», как вспоминаю. В «стенку» с Ивановым сыграть — представляете, что я чувствовал? Как Золушка на балу. Первое время понять не мог, где я. Долго за дубль забить не мог, а потом как прорвало — игр семь подряд забивал. Откомандировали в основу, и дебютировал я против «Черноморца». 1:2 проиграли. Как сейчас та игра перед глазами. 68-й я так и отыграл — то в дубле, то в основе. За дубль 18 мячей назабивал.

— В «Торпедо» всегда так было — ветераны в одной сторонке, молодежь в другой…

— При мне — ничего подобного. Нет, заходит в бильярдиум Воронин — молодые уступают. Но не боялись, а уважали! А мячи зазорным таскать не считалось. И Шустиков таскал, и я. Как-то беру, тащу, кто-то из молодых: «Ой, ай…» Да ладно, отвечаю. Не надорвусь. Хотя залезет молодой в автобус раньше остальных — его одернут: «Куда?»

— Еще, знаю, было в «Торпедо» неприятие красного цвета.

— Да не то, что красного — просто на «Спартак» всегда по-особенному настраивались. Вы наверняка не знаете, но «Торпедо» однажды на матч вышло в красной форме. Не помню, почему. Найдите журнал «Спортивные игры» за май 69-го — на обложке я. В красной футболке…

— Смешно.

— Смешно вспоминать, как тогда команды мастеров одевались. Сатиновые трусики, шерстяные гетры — как валенки, маечка х/б… На зиму хорошие майки давали, шерстяные. На юг едем — байковый костюм и лыжный. В «Зеленой роще», на сталинской даче, по шесть человек в комнате жили. В Сочи дожди постоянные, так от утренней до вечерней тренировки костюм не высыхает — мокрый напяливаешь. Тренировались на «мраморном» поле, в Адлер ездили редко — туда час дороги, это сейчас за двадцать минут доезжаешь. Но все в состав лезут, битвы в двусторонках страшные!

— Маслов вам говорил: «В футболе надо все пройти».

— Все прошел. И «мичуринцем» был, то есть, ой… селекционером. Я их «мичуринцами» называю. Отыскивают, выращивают… Большой дар. Судей встречал. Приезжаешь в аэропорт на ЗИЛе-117, правительственной машине, сам на заднем сидении — ГАИ честь отдает. Встречаешь судью, везешь в гостиницу. Потом в легендарный зиловский «кубрик» — там питались. За час до игры — на стадион…

МАСЛОВ

— Маслов Виктор Александрович знал, наверное, что есть такой Никонов в «Торпедо» — он, работая в Киеве, за нами следил. Воронина вообще по-отцовски любил. Да всех своих воспитанников — это его детки были… И вот Маслов в «Торпедо» из Киева возвращается, а я на сбор приезжаю с месячным опозданием. Вместе с Толей Фетисовым, любимцем Маслова. А почему опоздали? От армии прятались! За нами патруль, как я узнал, даже в Хосту приезжал. Тренируюсь, в первом же матче два мяча забиваю — новому тренеру понравиться надо. Начинается сезон — и катастрофа. До Маслова я, может, первой скрипкой и не был, но из основы не выпадал. А Виктор Александрыч меня в дубль отправил на три месяца. Как я дулся! Но вовремя одумался. Забивал-забивал за дубль, а в Киеве выпустил меня Маслов на замену. Удачно отыграл — и все вернулось. Тоже любимчиком стал. Хвалил Дед редко, чаще брюзжал — а глаза такой добротой светились… После, годы спустя, разговорились: «Ты, Вадим, не туда шел. Катился по наклонной!» Он все знал, все видел. Чем я заниматься стал…

— И чем?

— А чем футболист занимается, когда голова закружилась? Компании, друзья… Тренироваться хуже стал. Вот Маслов спесь с меня и сбил. Великий тренер!

АРМИЯ

— Об армии моей говорить — времени не хватит. Отдельный разговор. Забрали. Обогрели — обобрали. Песня была — «Все к лучшему, все к лучшему, поверь…» Ее там, в части, все время заводили. А я лежу на втором этаже, думаю: за что? Кому я здесь нужен? Обычная военная часть, танковая учебка. Чему меня учить в 27 лет? Здоровый парень, бегал в части кроссы — все хотели на меня офицерские погоны надеть да отправить на соревнования в Челябинск. Там был кросс, стрельба из пистолета и полоса препятствий. Тарасов по «Рубину» звонил: «Тренирует Никонов стартовую скорость?» «Рубин» — это высокочастотная связь. Оперативная. Обычно по нему сообщают, что война началась или что-то вроде. Командир наш, подполковник Колесниченко, диву давался — из-за какого-то дурака рядового из Москвы звонят? Играть мне нельзя было до 1 января 1976 года. Сережке Ольшанскому повезло: приехал министр Гречко вручать орден дивизии, к нему подошли, говорят — служит, мол, у нас такой Ольшанский. Его и отправили за Хабаровск играть, а поначалу-то дальше моего заслали — в Петропавловск-Камчатский, в береговую артиллерию. Пишет мне потом из Хабаровска: «Пытаюсь тебе помочь…» Многие пытались! И Харламов, и Фирсов на Тарасова давили — а тот уже ничего сделать не мог. Знаете, почему?

— Почему?

— Он как хотел? Отправить меня в Чебаркуль, как раз первый круг кончался, — там я на офицера подпишусь. У Тарасова закон был — если не офицер, в ЦСКА играть не можешь. Потом он мне сам сказал, что хотел на недельку только отправить. И тут совещание в верхах накануне Олимпиады-76. И кто-то из профсоюзных деятелей стал выговаривать маршалу Соколову, хорошему дядьке: что это спортсменов призываете за ЦСКА играть? Дошло до Гречко, тот распорядился — чтоб до Олимпиады о таких «военных» ни слуху ни духу.

— У директора ЗИЛа пять «вертушек» на столе — и он вас отмазать не смог?

— В то время Гречко такую силу имел, что никто не мог. Я сам предлагал — режьте мне ногу, аппендицит, но месяц надо продержаться. Меня же за месяц до 27-летия призвали! Хотел убежать, но мне говорят — подсудное дело. Думаю — ладно, присягу приму и через неделю майку ЦСКА надену. А мне пакет дают с направлением — «Станция Могочи Читинской области». Золотов к Тарасову помчался, а я в военкомат двинул. Говорю там полковнику — а если б я убежал? «Нашли бы, Вадик. Это раньше мы сквозь пальцы смотрели…» Потом при мне направление переписали на Чебаркуль. Проводил майор до самолета, чтоб я не сорвался, — и вперед.

— У Тарасова вы так и не потренировались?

— Нет. Когда в Москву вернулся, он мне говорит: завтра в шесть утра тренировка. С «блинами». Федотов, второй тренер, подходит: «Пиши бумагу, офицером будешь». Отказываюсь. А Тарасов в ЦСКА последние дни доживал, уже Мамыкин был назначен. Меня, кажется, Бобров Всеволод Михайлович научил: «Ничего не пиши…» Через неделю Тарасова сняли, Мамыкин стал старшим, помогали ему Маношин с Бубукиным. Стал я играть за ЦСКА.

— И гол в ворота «Торпедо» забили.

— Забил. 4:0 ЦСКА выиграл. Одна болельщица истошная кричала — Никонов, мол, сволочь, предатель… А что делать? Вышел — играй. Зато спал и видел, как в «Торпедо» возвращаюсь. Бобров после уговаривал насовсем в ЦСКА остаться — не согласился я. Он один из немногих был, кто только по доброй воле игроков брал. И ко мне душевно относился. Попросил помочь в двух играх, у нас много травмированных было — и я, уже уволенный в запас, съездил в Донецк и Днепропетровск.

— Но в «Торпедо», как прежде, не заиграли.

— Нельзя, оказывается, в одну реку-то… Команда другая, тренер новый. 77-й полностью отыграл, в том числе и с «Бенфикой», а после что-то надломилось. Многие в «Торпедо» тогда с футболом завязали. Команду Сальков принял, а ему я вообще не понадобился почему-то. Правда, когда в богатейшей команде «Факел» доигрывал и мячей десять наколотил, играя защитника, за мной от Золотова приезжали, обратно звали. Но я себя исчерпал, наверное…

— А если б к вам после торпедовского бунта 91-го подошли да в главные тренеры позвали — пошли бы?

— Да о чем говорить-то? Я и ждал этого! И в 91-м, когда мятеж затеяли ребята, с которыми я в дубле работал. И потом, когда Валентина Козьмича в очередной раз «попросили». Но оказался я даже не в дубле. Судьями занимался. А хотелось как-то к полю поближе…

— И ждет вас теперь самый сложный год в жизни.

— Знаю. Я все знаю! Жду, надеюсь и боюсь… Многие звонят, удачи желают, давеча Миша Посуэло из Испании дозвонился. Дай Бог здоровья этим людям…

Юрий ГОЛЫШАК

Газета «Спорт-экспресс», 25.01.2002

*  *  *

«Я ВСЕГДА СТАРАЛСЯ БЫТЬ НЕЗАВИСИМЫМ»

За свою долгую жизнь в футболе Никонов не раз обращался к своей памяти, пытаясь понять, почему все в его судьбе сложилось именно так, а не иначе. Вот и при нашей встрече он, вспоминая, то замолкал на мгновение, словно подыскивая нужные слова, то перескакивал через десятилетия, торопясь высказать что-то пришедшее на ум и боясь забыть. Я не останавливал его, не перебивал. Лишь изредка в паузах задавал вопросы, возвращающие прерванную речь к ее истокам.

КОМАНДА МЕЧТЫ

Мечты на то и мечты, чтобы не всегда осуществляться. Иной всю жизнь проживет, а так и не дождется ее исполнения. Никонову в этом плане повезло.

— Вадим Станиславович, вы попали в «Торпедо» не сразу?

— Да, сначала я решил записаться в «Динамо», за которое тогда болел. Но то ли желающих оказалось слишком много, то ли еще по каким-то причинам меня не приняли. Что делать? Играть уж очень хотелось. И пошел я тогда в «Серп и молот». Сейчас этой детской школы уже нет, остался лишь стадион. Первым моим тренером был Владимир Васильевич Захаров, а затем Николай Васильевич Поставнин — легендарная личность, первый чемпион СССР по хоккею с шайбой, бронзовый призер по футболу в составе «Динамо». При поступлении, каюсь, пошел на обман, приписав себе два лишних годика, боялся, что и здесь не возьмут. Так и начал играть сначала за 1946-й, затем за 1947-й и только потом за свой 1948 год.

Поначалу дела у меня не заладились — росточку был невысокого, щупленький. Ребятам помощнее ничего не стоило меня затереть. Поэтому проявить, показать себя было неимоверно сложно. Видя это, я решил: все, брошу футбол, поступлю в инфизкульт, буду учиться, получу профессию тренера, организатора, тем более что к этому у меня были вкус и склонности. Но помог случай. Играем мы с первой командой «Торпедо» на стадионе «Серп и молот». Я забиваю пару мячей. После матча ко мне подходит Юрий Васильевич Золотов, в то время начальник торпедовской команды мастеров: «Есть желание играть за „Торпедо“?». У меня аж дух перехватило, ведь я бредил этой командой. После «золотого» сезона-1960 влюбился в нее, как оказалось, на всю жизнь. Но даже в самых дерзких мечтах не мог представить себе, что когда-нибудь смогу выйти на поле в футболке этого клуба.

Через три дня я играл за торпедовский дубль в Люберцах против ростовчан. Первые игры мне не давались, но постепенно освоился, стал забивать и уже в сентябре 1967 года дебютировал в основе с «Черноморцем».

— Пик вашей карьеры пришелся на начало 1970-х. Вы даже были признаны лучшим нападающим страны.

— Верно. Самыми замечательными в моей футбольной биографии оказались сезоны 1974–1975 годов. Но до этого получилось вот что. В 1971 году команду вновь возглавил Виктор Александрович Маслов, и первое, что он сделал, — отправил меня в дубль, ничего не объясняя, даже, кажется, толком не переговорив со мной. Позже я узнал, что он, будучи тренером киевского «Динамо», внимательно следил за мной, или, точнее, присматривался. Поначалу я обиделся, но, вспомнив любимую бабушкину поговорку — «На обиженных воду возят», понял, что обижаться надо только на себя, и начал работать. Вскоре стал регулярно и помногу забивать. Маслов сразу заметил это и начал подпускать меня в основу.

В очень важной игре с киевлянами я вышел на целый второй тайм. Тот матч мы выиграли, и я окончательно обосновался в основном составе, выступая практически без замен. А в 1973 году он сделал меня капитаном команды. Тогда-то Маслов и объяснил мне свой поступок: он хотел дать мне понять, что все, чего я достиг до этого, — сущая ерунда по сравнению с тем, чего можно добиться, предъявляя к себе максимальные требования. А помочь в этом может смена амплуа. Я, например, в свое время только центрального защитника не играл. И тот же Маслов любил повторять: «Если ставят тебя в основной состав, не важно, на какой позиции играть». Он был убежден в несомненной пользе таких перестановок. Я потом в своей работе часто это использовал. Как-то предложил Юре Тишкову сыграть на месте крайнего полузащитника. Он не понял, переспросил: «А зачем мне это нужно?». — «А затем, — ответил я, — чтобы ты понял, что такое, потеряв мяч, отбирать его».

УДАР В СПИНУ

Жизнь иногда делает такие крутые повороты, что не удержишься. Вынесет в лучшем случае на обочину, а то и в кювет. Выбирайся потом. Нечто подобное произошло с Никоновым. Он выкарабкался, но не успел догнать ушедший далеко вперед пелетон.

— Вас, можно сказать, «подстрелили» на взлете?

— Да, в 1975 году случилось то, что случилось. Я считаю это несчастьем. Начало того сезона складывалось для меня очень удачно. К июню забил уже шесть мячей, получил приглашение в олимпийскую сборную, «Торпедо» ждали матчи с «Наполи» и «Галатасараем», но вместо всего этого я оказался в далеком Чебаркуле, в войсковой части. Причем я не отказывался служить, но хотел быть футболистом. Так нет же, взяли и без всяких объяснений отправили в часть. Я там ничем не занимался. Извините, одним местом груши околачивал. Зачем? Все оказалось одновременно и просто, и сложно. Футбольный ЦСКА тогда возглавил Анатолий Тарасов и чуть ли не на приеме у министра обороны Гречко сказал, что ему нужны такие-то и такие-то игроки. Начался массовый весенний «призыв» в армию. Так я и оказался в Чебаркуле. Пробыл там полгода. У командира дивизии, помню его фамилию, Колесниченко голова кругом шла от происходящего. Сначала мне по ВЧ (высокочастотная связь, которая использовалась только в чрезвычайных ситуациях) звонит Тарасов, потом он получает бумагу с приказом дать мне характеристику для выезда в Ирак. Там тогда стояла наша танковая учебная дивизия. Наконец, дней за пять до нового года меня вызвали в Москву. Я приехал, пробыл неделю, и меня отправили назад. Почему? Ответили, что я не сдал противогаз и автомат. Мне было до слез обидно, ведь дома осталась жена с маленькой дочкой на руках практически без средств к существованию. Словом, поломали мне и личную жизнь, и карьеру.

— И как развивались события дальше?

— Приезжаю я на первый сбор ЦСКА в Сухуми, а там — порядка шестидесяти человек «защитников родины» помимо тех армейцев, кто остался в команде с прошлого сезона. На одной из тренировок, которую проводил Владимир Федотов по тарасовской системе — с блинами от штанги, я чуть не помер. Ну что тут скажешь, пришел человек из хоккея и решил все автоматически перенести на футбол, совершенно не понимая и не разбираясь в этой игре. Спустя некоторое время мне говорят: «Рядовой Никонов, вы вроде в футбол разучились играть». «Да не разучился, — отвечаю, — просто приехал с десятью килограммами лишнего веса, так как на полгода был отлучен от игры».

Когда я впервые после возвращения в Москву встретился с Тарасовым, он мне говорит: «Вадим Станиславович, вы должны написать рапорт, что хотите стать офицером». Он считал, что в ЦСКА могут играть только лейтенанты. Я отвечаю: «Не могу, я без высшего образования». А им обязательно нужна была моя подпись, так как звание младшего лейтенанта без согласия самого человека не присваивают. «А если не напишете, — парировал Тарасов, — снова отправитесь в часть». Я твердо стоял на своем: не буду писать заявление, и все! То ли моя непреклонность, то ли заступничество известных спортсменов — Андрея Петровича Старостина, Анатолия Фирсова, Валерки Харламова, да и жена ходила к Тарасову, но все обошлось, они отстали.

Постепенно я пришел в норму, футбольное брало свое, стало что-то получаться, но чувствовал себя некомфортно — другой коллектив, другие отношения, другая жизнь. Спасло меня, что в ЦСКА пришел Всеволод Михайлович Бобров. В июне 1977-го подходил срок моей демобилизации. Я договорился о возвращении в «Торпедо», побывал на приеме у гендиректора завода. Он сказал: «Ждем тебя, Вадик». И Валентин Козьмич подтвердил — примем с распростертыми объятьями. Правда, как оказалось позже, объятий не было.

В декабре 1976-го в ЦСКА сказали, что, если я ухожу в «Торпедо», значит, надо идти в казарму и до июня дослуживать в части. На тот момент Бобров еще не вступил в должность главного тренера, но был в курсе всех событий: «Ты чего дурачка-то валяешь? Иди, пиши, что будешь до конца сезона играть как вольнонаемный. Все остальное я беру на себя». Я так и сделал. В июне Бобров стал главным, и мне надо было увольняться.

Играли мы тогда прилично, шли на пятом-шестом месте, впереди были две ответственные игры с «Днепром» и «Шахтером». Как назло, «сломались» несколько ведущих игроков. Бобров подходит ко мне: «Вадим, я понимаю, у тебя уже чемоданное настроение, но положение безвыходное, ставить некого, хоть самому выходи на поле». Я не мог ему отказать, сказал, что поеду на матчи и отыграю за его хорошее ко мне отношение. После последней игры он вновь подошел ко мне и предложил остаться в ЦСКА: «Хочешь офицером, хочешь вольнонаемным, но я очень хочу, чтобы ты остался». Я ответил: «Всеволод Михайлович, случись это раньше, до призыва, может, я и остался бы». Тем более что, как выяснилось, в «Торпедо» меня особо не ждали. Была уже другая команда, иной стиль игры. Поиграл я недолго, правда, удалось встретиться на поле с «Бенфикой», но, по признанию многих болельщиков и специалистов, я уже был совсем не тот. Отыграв половину сезона-1977, в 1978-м я прочно осел в дубле. Много забивал, но Валентин Козьмич не был настроен возвращать меня в основу. Я пошел к директору и попросил дать мне возможность хотя бы попробовать. Иванов выпустил меня на десять минут в матче с «Араратом» и на пятнадцать — с киевлянами. Это были мои последние игры за «Торпедо».

По окончании сезона Иванов предложил мне быть его помощником, но я отказался — чувствовал, что есть силы еще поиграть. Иванов видел меня только на позиции нападающего, с чем я не был согласен. Я мог принести больше пользы как созидатель, а не как бомбардир. И жизнь подтвердила это. Правда, уже в «Факеле». Играя на месте опорного полузащитника, я забил пятнадцать мячей, больше провел только Муханов. Мне предложили вернуться в «Торпедо», но уже при Салькове. Я категорически отказался. Вместо этого поехал в Рязань, где был играющим тренером и готовился к поступлению в ВШТ. На этом моя игровая карьера закончилась.

С ЧИСТОГО ЛИСТА

Игроцкий век футболиста короток. Как ни крути, десять-пятнадцать лет — и начинай все заново. Собственно, любой спортсмен проживает две жизни — одну «до», другую «после». В нашей стране это, как правило, две большие разницы.

— И тут началась ваша тренерская карьера?

— Началась — громко сказано. Поначалу тренировал детишек. Потом стал третьим помощником у Иванова, а когда Валерка Филатов ушел в «Локомотив», возглавил дубль. Там-то я впервые увидел Юру Тиш-кова. По большому счету, он никому не был нужен. Будучи 1971 года рождения, он играл за 1969-й, поскольку ни 1970-й, ни 1971-й в нем не нуждались. Понимаете, он был гадким утенком. Он приглянулся мне скоро-стенкой, что-то большее в то время разглядеть было трудно. Я пригласил его в дубль. И вот после одной из тренировок играет основа против дубля. Юрка был в запасе, минут за 10–15 до конца выпускаю его на поле. Иванов спросил: «Что это? Нескладеха какой-то!». Но когда Юрка получил мяч и сделал что-то по-футбольному яркое, мастеровитое, Иванов тут же переменился во мнении: «А кто он, откуда?». Я объяснил. Юра потихоньку окреп, ножки округлились, оказалось, что он владеет хорошим ударом с обеих ног, стал лучшим бомбардиром дубля, а вскоре и игроком основы.

— То есть превратился в белого лебедя?

— Да, и никто не мог предположить тогда, что в скором времени все в его жизни круто изменится. Страшная у него оказалась судьба, несправедливая, именно к нему несправедливая. Не заслужил он этого. Помню, перед тем как перейти в «Динамо», дня за три до нового года, он позвонил мне и сказал, что хотел бы зайти, поговорить. Приезжает с бутылкой шампанского и коробкой конфет. Вижу, он какой-то напряженный. Чтобы разрядить обстановку, в шутку говорю: «Юра, ты же знаешь, я шампанское не пью!». А он, словно не слыша меня, спрашивает: «Вадим Станиславович, что мне делать — уходить в „Динамо“ или нет?». Я помолчал с минуту, а потом ответил: «Что делать, спрашиваешь? Юра, ты ведущий игрок в „Торпедо“. Команда спивается, но ведь ты же не спиваешься. В истории клуба уже было такое, когда Маслов ушел в Киев, практически все футболисты ушли, но остались Иванов, Воронин, Шустиков, и на этом хребте выстроилась новая команда». Я его предупреждал, что тренер, который приглашает его в «Динамо», сегодня есть, а завтра его может и не быть. Здесь же все свое, родное. Он защищался, говорил, что там у него много друзей. «Допустим, — возражал я, — но ведь тебя встретят не как игрока, а как товарища, а в картишках, как известно, нет братишек. Ты ведь не на свободное место идешь, а на чье-то, какого-то конкретного футболиста». К сожалению, я как в воду глядел. Сначала несчастье в Коломне, а спустя несколько лет — трагическая гибель. Эту весть принес Юрий Белоус (мы тогда были на сборах на Кипре). Я был просто в шоке. Юра был очень честным, порядочным человеком, не терпел лжи, поэтому, наверное, его и убрали, чтобы другим неповадно было. Я часто вспоминаю его. Да, судьбу не выбирают, но, не перейди он тогда в «Динамо», может, и не случилось бы ничего.

— Да, светлая ему память. А как развивалась ваша тренерская карьера дальше?

— В целом, она так и не сложилась. Знаете, тут очень важен счастливый случай, что ли, надо попасть в струю, как на гребень волны, которая тебя сама вынесет куда надо. Со мной такого не произошло. Очень долго был в подвешенном состоянии. Встречаю как-то Пал Палыча Бородина. «Как, ты без дела сидишь?» Тут же звонит Владимиру Алешину: «Как такое может быть?». Приезжаю на стадион, подхожу к главному тренеру лужниковского «Торпедо» Тарханову, а он с порога — как обухом по голове: «Тут про тебя такая молва идет, что ты чуть ли не законченный алкоголик». — «Саша, побойся Бога, какой же я алкоголик, если у меня семья здоровая и я постоянно за рулем?». Почему распространялись такие слухи? Я даже знаю, кто этим занимался. Наверное, за то, что я всю жизнь был независимым, ни перед кем не прогибался. В общем, года три проработал при Тарханове на вторых ролях.

Когда Белоусов ушел в «Торпедо-ЗИЛ», я стал работать с дублем, а с приходом Петренко меня опять задвинули. Тут Борис Игнатьев пригласил в «Торпедо-ЗИЛ», правда, в качестве непонятно кого, что-то вроде селекционера, пленки с матчей соперников возил. И только с приходом Евгения Кучеревского появилась ясность. Женя позвал меня конкретно на дубль, ну, а когда он по состоянию здоровья ушел, Володя Сахаров мне сказал: «Давай, Вадик, готовься». Я понял, к чему надо готовиться.

ЗАПОЗДАЛОЕ ПРИГЛАШЕНИЕ

Жизнь улыбается нам нечасто. И улыбка эта бывает разной — иногда счастливой, иногда больше похожей на насмешку. Сразу и не разберешь. Сполна испытал на себе это и Никонов.

— К должности главного тренера?

— Вот-вот. После долгих лет неопределенности руководство моей родной команды пришло к тому, к чему, наверное, можно было прийти гораздо раньше. Стал тренером (Никонов горько усмехнулся. — ИТ), но ни с кем так больше работать не хочу. Понимаете, все было: и еду в Мячково на дровах готовили, и поле нечем было полить, и ставить в состав на игру иногда тоже некого было — с миру по нитке собирали. Спасибо Евгению Гинеру, дававшему взаймы, правда, нашими же игроками, которых раньше забирали за долги. В общем, остались, не знаю как, наверное, не обошлось без помощи свыше. Оказалось, что кому-то якобы были должны за прошлое. Был период, когда ребята, не получая зарплату, отказывались выходить на поле. Я тогда собрал их и сказал: «Поймите, вам надо дальше играть, не в этой команде, так в другой». Мы тогда поняли друг друга и потому, наверное, выстояли. В тот сезон журналисты признали меня едва ли не самым остроумным тренером. А мне, собственно, ничего другого и не оставалось, как шутить. Горько, правда, но шутить. Нас и судьи душили, и голы руками забивали. Кого обычно бьют? Слабого. Вот нас и били.

— Но на этом ваши злоключения не закончились.

— Еще как не закончились. Когда «Норильский никель» купил зиловскую команду и на ее руинах стал выстраивать «металлургов», а потом «горожан», тренером был приглашен Сергей Алейников. Мне предложили ему помогать. Было, конечно, немного обидно, но куда деваться. Надо жить дальше, без работы в то время оставаться было нельзя. И я пошел помогать от чистого сердца. Но лучше бы этого не делал. То, что увидел, повергло меня в шок. И сами тренировки, и принципы общения с игроками, вернее, полное их отсутствие (ни пошутить, ни расслабиться, ни поговорить), — все приводило в недоумение. Тренировки продолжались по два с половиной часа. Отработав какое-то время, мы могли вернуться в тренажерный зал, а потом вновь выйти на поле. Футбольных упражнений вообще не было. Когда спрашивал Сергея, он коротко бросал, мол, так итальянцы делают. Ребята быстро просекли это и стали подсмеиваться над ним. Алейников же, как мне показалось, подумал, что это я ребят

против него настраиваю. И на последнем сборе я почувствовал перемену в нем. В общем, вернулись в Москву, сыграли первый матч со «Спартаком» — 2:2. Все довольны, а я не в своей тарелке, да и Белоус как-то искоса на меня смотрит, точно на прокаженного. Дали нам три дня выходных. Я уехал с женой в деревню — и вдруг звонок от Белоуса: «Срочно приезжайте в клуб. Алейников с вами не хочет больше работать». — «Почему?» — «Вы уходите с тренировок, увиливаете от работы, анекдоты ребятам рассказываете». — «А куда мне деваться, сезон-то уже начался?». «Денька через три позвоните мне, может, что-нибудь найдем для вас», — и повесил трубку. Проходит три дня, звоню. Его нет. Через шесть дней приезжаю в клуб, и он с порога говорит: «А почему же вы мне не позвонили?». Я все понял, но история на этом не закончилась.

В Минске был организован товарищеский матч ветеранов нашего футбола. Встречаю там Алейникова, его к тому времени уже отправили в отставку, и прошу объяснений. Он мне в ответ: «Вадим Станиславович, я-то тут при чем! Вы кому больше верите?». Я больше верю Алейникову. А Белоус? Я ведь ему правду все время в глаза говорил, убеждал, что нельзя урезать премиальные ребятам. «Они и так три тысячи получают, а вы хотите им по полторы платить в зависимости от занятого места. Так для этого надо сначала укомплектоваться достойно, а потом уже требовать занятия высоких мест». Словом, нехороший осадок остался у меня от работы с этим человеком. Да и у других, думаю, тоже.

— Но потом удача вам все-таки улыбнулась.

— Да, от работы с Игорем Колывановым в юношеской сборной остались только приятные воспоминания. Мы стали чемпионами Европы, и эта победа до сих пор остается единственной на таком уровне. Самое главное, мы с Колывановым одинаково понимали футбол. У нас не было разногласий в плане тактики. Без острой необходимости я старался никуда не лезть. Есть главный тренер, есть помощник, это творческая работа. Когда спрашивали совета, давал и радовался, если он шел на пользу. Сейчас в юношеской сборной 1994 года рождения, которой я руковожу, есть неплохие ребята хотя бы по здоровью, что немаловажно в футболе, но… Огромные деньги, которые сегодня крутятся вокруг футбола, вызывают в ребятах, особенно молодых, смущение. Отношение такое: вы сначала заплатите, а потом я что-то сделаю. А это неправильно. Постоянно твержу им: «Сегодня на первом месте у вас должен быть футбол, на втором — футбол и на третьем тоже футбол». Эта простая истина была выстрадана мною, всей моей судьбой в футболе.

Иван ТИМОШКИН

Еженедельник «Футбол» №32, 2010

© Сборная России по футболу