ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ИГРОКОВ НАЦИОНАЛЬНОЙ СБОРНОЙ РОССИИ
ПО ФУТБОЛУ
Мы, игроки национальной сборной России по футболу, понимая
всю возложенную на нас ответственность за выступление
команды на чемпионате мира 1994 года в США, считаем
недозволительным повторение ошибок, ранее неоднократно
допущенных федерацией футбола, — организационные просчеты,
финансовые манипуляции, неудовлетворительное материально-техническое
обеспечение сборной, что уже не один раз отрицательно
влияло на качество ее выступлений,
Мы знаем, что Садырин П.Ф. — неплохой клубный тренер,
но сборная — это другое: главное, что беспокоит нас
сегодня, это тренировочный процесс и методы подготовки
тренера сборной Садырина, которые, по нашему мнению,
не соответствуют уровню работы с главной командой России.
Достигнутый же сборной результат — выход в финальную
часть чемпионата мира 1994 года — это инерция команды,
созданной ее бывшим тренером А.Ф. Бышовцем к чемпионату
Европы 1992 рода.
Мы считаем:
1. Работу с национальной сборной России по футболу по
праву должен вести Бышовец Анатолий Федорович и готовить
ее к выступлениям в финале чемпионата мира 1994 года
в США.
2. Должны быть изменены условия материального вознаграждения
за выход а финальную часть чемпионата мира.
3. Незамедлительно должно быть улучшено материально-техническое
обеспечение сборной команды страны.
Игроки национальной сборной команды России по футболу:
Никифоров, Карпин, Иванов, Юран, Шалимов, Добровольский,
Колыванов, Онопко, Хлестов, Кирьяков, Канчельскис, Мостовой,
Саленко, Кульков.
17 ноября 1993 года, произошло одно из самых драматичных
событий в истории российского футбола. После окончания отборочного матча
ЧМ-94 Греция — Россия в номере афинского отеля «Хилтон» игроки нашей сборной
подписали открытое письмо на имя советника президента России по спорту
Шамиля Тарпищева с требованием об отставке главного тренера Павла Садырина.
Это письмо в одночасье уничтожило команду, которой было по плечу завоевать
медали чемпионата мира. Поверьте, не автор так считает — все действующие
лица той драмы.
Конфликт не просто лишил сборную группы ключевых футболистов — Шалимова
из «Интера», Канчельскиса из «МЮ», Кулькова, Колыванова, Кирьякова, Добровольского.
Все они в конце концов — полгода спустя, при Романцеве, — в команду вернулись.
Но трещину в отношениях было уже не залатать.
Золотое поколение, последний выпуск советского футбольного университета,
разбилось на группы настороженных людей, не верящих друг другу, готовых
к любым подвохам и интригам. «У сборной сломался хребет», — формулирует
теперь Борис Игнатьев.
Не собираюсь выносить приговоры — мне просто хотелось разобраться во всей
этой истории. И самым сильным впечатлением стало то, с какой страстью
«фигуранты» дела согласились вспомнить события 93-го 94-го. Десять лет
спустя многие, конечно, путались в каких-то деталях, но никто не уклонился
от разговора. Все понимали, что уйти от этих воспоминаний, какими бы тяжелыми
они ни были, — значит, обмануть себя.
РАЗГОВОР В РАЗДЕВАЛКЕ
Итак, все началось в Афинах, где сборная Павла Садырина, заранее обеспечившая
себе выход в финальную часть ЧМ-94, проводила последний матч с греками.
При счете 0:1 ближе к концу матча Добровольский сравнял счет, но судья,
гигант из Габона (!), под предлогом надуманного офсайда гол отменил. Садырин
в этот момент что есть силы пнул кресло — этот кадр видела вся страна.
Вроде никому не нужная игра — но та сборная не привыкла уступать. После
финального свистка игроки были взвинчены — об этом говорят и они сами,
и их тренеры.
И тут, едва матч закончился, в раздевалку вошел президент РФС.
Вячеслав Колосков:
— Я сказал игрокам то же самое, что и в августе 2003 года после матча
с Израилем, когда ушел Газзаев. Что с такой игрой, с таким отношением
к делу им в Америке делать нечего. Что нельзя позорить страну, и мы посмотрим,
кого брать на чемпионат мира, а кого — нет.
— Может, не стоило говорить такое по горячим следам?
— Как не стоило?! Мы, руководители, тоже люди, у нас есть определенные
эмоции. И потом, игроки выступали за границей, после матчей разъезжались
по разным странам, а нам надо было ехать домой. И выслушивать все, что
об этой сборной и о нас думают.
Игорь Шалимов:
— Сильнее всего нас задела фраза, что с такой игрой в Америке делать нечего.
Ни в коем случае не оправдываюсь, но когда забиваешь чистейший гол (там
метра два до офсайда было), габонец его не засчитывает, а после игры слышишь
такие слова — наступает ответная реакция. Я как капитан говорил, наверное,
полчаса. Вспоминал все претензии, которые у нас накопились по организации
дела в сборной. И пошло-поехало. Это и послужило отправной точкой конфликта.
Может, не стоило так делать, надо было искать какой-то компромисс. Но
молодые были, горячие…
Юрий Семин видит ситуацию так:
— Может, ничего бы и не произошло, если бы не было того непонятного разговора
в раздевалке. Это еще раз доказывает — всем, что там происходит, должен
управлять только главный тренер. Никто, кроме него, не имеет права проводить
собрание по горячим следам. Игроки ведь сами переживали, что неудачно
закончили тот матч, в котором сыграли, полагаю, вовсе не так плохо. Надо
было дать людям отдохнуть после игры, поблагодарить их за успешный итог
отборочного цикла, выставить на столы шампанское. А уже через неделю,
когда все успокоятся, провести собрание, где все и обсудить. В результате
футболисты совершили большую, очень большую глупость, о которой сами теперь
все сожалеют…
Коллега Семина и по сборной-93, и по «Локомотиву»-2003 Борис Игнатьев,
правда, считает несколько иначе:
— Припоминаю свои ощущения: как тренер я со стороны Колоскова какого-то
нарочитого отсутствия дипломатии в тот момент не почувствовал.
Сергей Юран добавляет:
— Колосков вошел, когда мы еще даже в душ не сходили, и, думаю, было неправильно
начинать с ним спорить. В конце концов, он президент федерации и имел
право говорить так жестко, как считал нужным. Мне кажется, ответ ребят
был кем-то заранее спровоцирован.
Кто прав? Решайте сами. Но на собственном (пусть и любительском) опыте
я знаю, как после матча, тем более проигранного, обострены чувства его
участников. Говорить в такие моменты на повышенных тонах — значит добровольно
запаливать фитиль. Что и произошло в Афинах.
ПРИ ЧЕМ ТУТ САДЫРИН?
Во время раздевалочной перепалки Колосков упомянул, что РФС подписал спонсорский
контракт с фирмой Reebok и на чемпионате мира все игроки должны играть
в ее бутсах. Это стало еще одним детонатором взрыва. Даже не потому, что
у многих легионеров были индивидуальные контракты с другими фирмами. А
потому, что на этом соглашении в числе прочих стояла подпись главного
тренера.
Шалимов:
— Мы стали спрашивать, почему о столь жестких условиях нас никто заранее
не поставил в известность, хотя мы предупреждали об индивидуальных контрактах.
Колосков сообщил, что контракт от имени сборной России подписали он сам,
Симонян и Садырин. Павел Федорович при этом промолчал. Тогда-то мы и поняли,
что главный тренер — не с нами, а с руководством федерации.
Это сейчас, став тренером, я осознаю, что способ, который мы избрали для
ответа, был неправильным и игроки вообще не должны ставить вопрос о смене
тренера. А тогда нам казалось, что Садырин мог повлиять на всю ту массу
организационных неурядиц, которая в то время была в сборной. И что это
напрямую влияет на результат. Потому в письме и возник пункт о замене
Садырина на Бышовца.
Семин:
— Да, на Садырина со стороны игроков была обида, что он не встал на их
сторону, промолчал во время выступления президента РФС. Но до этого, насколько
помню, никакого негатива по отношению к работе тренеров у футболистов
не было.
Из тех, кто подпишет письмо, деятельность Садырина-тренера станет главной
причиной только для Валерия Карпина. Игрок «Реал Сосьедад» не скрывает,
что тут присутствовала личная обида — несмотря на отсутствие в Афинах
из-за дисквалификации его конкурента Канчельскиса, Садырин даже не вызвал
тогдашнего спартаковца на матч с Грецией.
— Разумеется, дело было не только в этом, — говорит Карпин. — Просто я
считал, что с этим руководством сборной мы вряд ли можем чего-то добиться
на чемпионате мира. В то же время, когда подписывал письмо, для меня было
совсем не обязательно, чтобы на место Садырина пришел именно Бышовец.
А вот что говорит на «обувную» тему Колосков:
— У нас не было другого выхода. Reebok в то время оказалась единственным
спонсором, который давал деньги на сборную команду и обеспечивал ее экипировкой.
К тому же мы были связаны общим контрактом с Олимпийским комитетом России:
Reebok обеспечивала сборные по всем видам спорта. Поэтому я и стал жестко
настаивать на выполнении контракта. Хотя, надо признать, претензии игроков
по экипировке были справедливыми. Reebok делала свое дело безответственно.
То нам присылали баскетбольную форму, то — носки почему-то детского размера.
И качество этой формы было, честно говоря, не очень. Понятно, что представить
такое в «Интере», где играл Шалимов, было невозможно.
Но мы тогда, как и вся страна, начинали на ощупь. Ведь пришли из прежней
эпохи, привыкли быть иждивенцами у государства, а тут надо было все зарабатывать
и искать самим. Сейчас вот к Nike нет претензий ни у одного футболиста.
А тогда (правда, чуть позже) я все-таки договорился с Reebok о смягчении
условий контракта. Там тоже были разумные люди.
Была в то время вокруг сборной и масса других проблем помимо контрактов
с Reebok. О них, исподволь накаливших ситуацию, мы еще поговорим. А пока
вернемся к конфликту.
БЕСПЛОДНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ СЕМИНА
События развивались стремительно. Вернувшись в «Хилтон», футболисты собрались
в одном из номеров. Никто не может припомнить, в чьем именно, — только
Юран без уверенности говорит, что, кажется, у Шалимова и Мостового.
— Трезвые были? — спрашиваю Дмитрия Галямина, не подписавшего письмо.
— Да. Однозначно. Мы не были ангелами, но выпивать было некогда. 70 —
80 процентов игроков сборной выступали за границей, и нам наутро надо
было возвращаться в свои клубы. Это у тех, кто играл в России, был последний
матч, а легионерам расслабляться было некогда. Но не пил, сколько помню,
никто. Вообще, разговор шел без крика. Никто никого не неволил и подписывать
письмо не заставлял.
— Может быть, игроков обидело еще и то, что в отеле к ним на переговоры
пришел не сам Садырин, а Семин, — предполагает генсек РФС Радионов.
А вот что по этому поводу вспоминает Игнатьев:
— Мы, тренеры сборной, стояли в холле, когда появилась информация, что
все ребята собрались в номере и что-то горячо обсуждают Откуда новость
прошла, точно не помню, но обычно такие вести приносят врачи, массажисты.
Думаем — надо пойти узнать, что там такое. Садырин говорит: «Чего ходить?
Никуда мы не пойдем». Знал бы он, что дело обстоит так серьезно, наверняка
пошел бы, поскольку снобом никогда не был. Но Палыч (Семин. — И.Р.) все-таки
отправился к игрокам. После его возвращения мы обсудили услышанное и решили,
что ребята выпустят пар и успокоятся. Ни о каком письме тогда и речи не
было. Мы даже представить себе такой поворот не могли. О письме узнали
уже в Москве.
Сам Семин подтверждает, что о письме во время разговора с футболистами
не было сказано ни слова.
— Я пошел к игрокам поговорить по-дружески, — рассказывает главный тренер
«Локомотива». — Сделал это потому, что был неприятный момент в раздевалке,
и я считал, что нужно выступить в роли парламентера. Задачу все-таки выполнили,
так что делить-то? Речь шла об организационных моментах. Перелеты, экипировка,
бутсы, стирка… Тренерской работы разговор не касался. Когда выходил, не
мог даже представить, во что все выльется.
— Семин пришел, предложил спокойно все обсудить, — вспоминает Шалимов.
— Но у нас уже все кипело. Мы летели с шашками наголо и ничего не хотели
слушать.
ДВА ЧАСА ПО ПОЛЬШЕ НА «ЖИГУЛЯХ»
Тут необходимо отступление. Формальное перечисление претензий игроков
к РФС, как показывает практика, способно читателя только разозлить, да
и сам Шалимов это понимает:
— У кого-то может сложиться упрощенное впечатление, будто из-за проблем
с бутсами Reebok мы отказались ехать на чемпионат мира. На самом же деле
наше недовольство было гораздо глубже. Только не поймите это как запоздалые
обвинения и упреки. С тем же Колосковым у нас сейчас хорошие отношения,
и на многие вещи я смотрю по-другому. Просто хочу объяснить, какие мы
испытывали эмоции, когда разгорелся весь этот костер. Пусть люди выслушают
— и попробуют поставить себя на наше место.
Вот, к примеру, присылают в «Интер» факс: играем в гостях товарищеский
матч со сборной Польши. В Милане спрашивают: может, не поедешь, неофициальная
все-таки игра? Нет, говорю, поеду — надо налаживать игровые связи, готовиться
к отборочным матчам. Выходим с Колывановым в Варшаве из аэропорта — никого
нет. Стоим, как идиоты, и не знаем, что делать: название гостиницы-то
нам неизвестно. Нам ведь даже в голову не могло прийти, что не встретят!
Звоню в «Интер» — человеку, которому пришел из России факс. У него выходной.
Слезно прошу приехать в офис и найти бумагу — там-то гостиница указана.
Через час, еле дозвонившись, узнаем название. Договариваемся с бестолковыми
таксистами и с грехом пополам находим отель. А там удивляются: какая сборная
России? Ее здесь не было и не должно быть! Мы опять идем к телефону. И
вдруг, на наше счастье, появляется поляк, который организовывал эту поездку.
Причем появляется по своим делам и, видя нас, удивляется: «О, привет.
Что вы тут делаете? Все переиграли, матч будет не в Варшаве, а в двух
часах отсюда. Сейчас посажу вас на такси». Сажает на какие-то «Жигули»,
мы два часа едем, и, когда наконец приезжаем, оказывается, что играем
ни с какой не сборной, а с клубом, занимающим последнее место в чемпионате
Польши…
Или еще одна история. Летим в Германию — на пятидневный сбор перед официальной
игрой в Люксембурге. Прилетаем в маленький немецкий городок — в аэропорту
опять не встречают. По-итальянски никто не понимает, по-русски тоже, а
других языков мы толком не знаем. На ломаном английском пытаемся что-то
выяснить о сборной России. Берут местную газету. Ой, говорят, как раз
сейчас какой-то футбол на местном стадиончике идет, может, твои играют.
Беру такси, приезжаю на стадион. Начинаю прорываться, меня не пускают.
Я киплю, ору, чуть до драки не доходит. Наконец отталкиваю контролера
и действительно вижу: наши играют контрольный матч. Ну, говорят, выходи
на поле!
А когда мы только заикались обо всех этих вещах чиновникам, ответ всегда
был один: «Вы зажрались. Еще недавно на велосипеде ездили, а сейчас не
встретили — проблема большая!» И все это потихоньку накапливалось. У каждого.
На первых порах после прихода Садырина атмосфера в команде действительно
была замечательной, и когда мы рассказывали о ней в прессе, ничуть душой
не кривили. Тем более что человек-то он был добрый, отзывчивый, компанейский
— хороший, словом. Но потом стали приходить к выводу, что весь этот хаос
— в том числе его вина.
А вот мнение Колоскова:
— Нищета нас тогда подводила. Это теперь у РФС автопарк, десяток машин,
в любое время дня и ночи можем встретить и проводить. А тогда были полторы
машины да автобус. Стоимость проезда на такси мы всегда компенсировали.
А те накладки… Надо понимать, в какое время жили. Росли вместе со страной.
Стоило просто ко всему этому относиться терпимее, без экстремизма.
Галямин, автор золотого гола ЦСКА в последнем чемпионате СССР, справедливость
слов Шалимова подтверждает:
— Организация сборов и перелетов была очень плохая, постоянно случались
накладки, которые негативно влияли на обстановку в команде. И письмо я
не стал подписывать только потому, что там ставился вопрос о замене Садырина,
в остальном же был с ребятами согласен. Их требования были нормальными
и справедливыми. Если бы нам сразу, до начала отборочного цикла, сказали:
условия по деньгам и бутсам такие-то — вопросов бы не было. А получалось
так, что условия нам меняли на ходу, когда уже обо всем существовали договоренности.
Люди, которые успели поиграть на Западе, от такого отвыкли.
— Ну, а Садырин-то, по-вашему, просто под горячую руку попал?
— У Бышовца есть одна очень хорошая черта. Там, где он работает, всегда
порядок. Он не терпит, чтобы какие-то мелочи мешали футболисту раскрыть
свой талант. Беспорядка он наверняка не допустил бы. Садырин же, отличавшийся
поразительным чутьем на игроков и интуицией, такого внимания организации
дела не уделял. Не скрою, у нас с ним были трения, он в отличие от Бышовца
и вызывал-то меня в сборную через раз. Но за три года мы с ним в ЦСКА
прошли все — от первой лиги до чемпионства. Если бы судья не отменил чистый
гол Сереги Фокина «Роме» в Риме, мы могли бы выйти в весеннюю стадию Кубка
кубков. И никто в межсезонье 92-го не отправился бы за границу. В общем,
после короткого размышления я посчитал для себя невозможным подписывать
письмо с требованием об отставке Пал Федорыча…
Зима 1994 года. Конфликт в футбольной сборной
России в самом разгаре. Вглядитесь в напряженные лица участников
пресс-конференции, организованной РФС, — президента ОКР Виталия
Смирнова (стоит), а также Вячеслава Колоскова, Михаила Гершковича
и Павла Садырина.
К этому остается добавить, что в декабре 93-го даже Игнатьев
на пресс-конференции игроков-«отказников» в прессцентре МИДа на Зубовской
площади встал из зрительских рядов и заметил, что во всем поддержал бы
игроков, если бы они только не потребовали отставки Садырина.
Наверняка сетования президента РФС на тогдашнюю бедность подведомственной
ему структуры имели право на жизнь. Но дело было, если исходить из рассказа
Шалимова, не столько в этом, сколько в отношении к игрокам. Это признает
даже подчиненный Колоскова Радионов:
— В 93-м мы многого не умели и не знали, как-то очень уж посоветски ко
всему относились. А ведь игрок сборной требует предельного внимания. Надо
сделать все, чтобы он чувствовал: за ним страна, федерация, которая думает
о нем и хочет, чтобы ему было комфортно — спокойно готовься к матчу и
играй. Слава богу, сейчас этому научились…
ПИСЬМО ТАРПИЩЕВУ И ЗВОНОК БЫШОВЦУ
Вернемся, однако, в номер афинского отеля «Хилтон». Шалимов признает,
что в процессе обсуждения сам предложил письменно обратиться к кому-то
со всем наболевшим. Но к кому? Колосков по понятным причинам отпадал.
Решение пришло быстро. Капитан сборной приятельствовал с Шамилем Тарпищевым.
Где познакомились? Игрок предполагает, что на «Кубке Кремля». Руководитель
— что на футбольном поле: спартаковец Тарпищев в юности до последнего
момента выбирал между футболом и теннисом, а в 90-е нередко приезжал гонять
мяч в Тарасовку. Там, пусть уже и превратившись в легионера, Шалимов до
поры был желанным гостем.
Впрочем, место и время их знакомства — дело второе. Куда существеннее,
что самый влиятельный на тот момент человек в спортивном мире России тянулся
к профессионалам — по всем видам спорта. Тарпищев рассказал мне, что перед
известной поездкой по России сборной звезд НХЛ во время локаута именно
он под свою ответственность уговорил приехать в страну Александра Могильного
и Сергея Федорова. Убедил Бориса Ельцина закрыть уголовные дела по их
«дезертирству», выписать новые российские паспорта и передал их трясущимся
от страха хоккеистам прямо на шереметьевской таможне.
Капитан сборной России по теннису имел каждодневный допуск к главе государства.
Выбрать его в качестве адресата письма капитану сборной России по футболу
сам Бог велел. Кого еще просить навести порядок, если не человека, вхожего
к президенту страны?
И в какой-то момент произошло, пожалуй, главное. Из «морской пены» выкристаллизовалась
фигура Анатолия Бышовца.
— Он создал эту команду, и у нее была игра, — говорит Шалимов. — А еще
мы знали, что он за нас. Полагали, что из-за этого его и убрали, хотя
точно это, разумеется, никому известно не было. Бышовца знали все. На
контрасте вспоминали разговор в афинской раздевалке и молчание Садырина.
Понятно, что это было не наше дело. Назначать тренеров и убирать их должны
только руководители. Но это я сейчас понимаю, а тогда…
А тогда Шалимов вроде бы именно оттуда, из гостиничного номера, позвонил
Бышовцу. Самому капитану, правда, кажется, что звонок он сделал уже из
Москвы, но тренер утверждает обратное. Какая, впрочем, разница?
Бышовец вспоминает:
— Письмо уже было свершившимся фактом, когда капитан команды Игорь Шалимов
позвонил и сказал мне, что игроки назвали меня в качестве будущего главного
тренера. И спросил, поддержу ли я их. Я сказал — да. Почему? Первое —
это доверие. Второе — серьезность самого конфликта и правота игроков.
Игнатьев это комментирует так:
— Я бы на месте Анатолия Федоровича сказал: «Вы что, ребята? У вас же
есть тренер! Как при „живом“ тренере я могу ответить положительно? Вот
снимут Садырина, предложат мне — тогда пойду». Не исключаю, что именно
это решение Бышовца, эта подставленная им «спина» и позволила заварить
всю кашу.
— Разве этично было с вашей стороны принять предложение игроков? — спрашиваю
Бышовца.
— Мы все делаем ошибки. Как старший я должен был, наверное, мыслить какими-то
другими категориями. Но верх взял какой-то внутренний голос, подсказавший:
«Вот и у тебя будет возможность поехать на чемпионат мира». Не забывайте
еще и о том, что это была совсем не чужая для меня команда. Именно я за
три месяца почти с нуля создал ее в 90-м году, после позора на чемпионате
мира в Италии. И на следующий же год вывел ее на чемпионат Европы, несмотря
на то что в нашей группе были итальянцы. Но в России едва назначают главного
тренера, как на следующий же день пытаются его снять.
Исходя из всего этого, я и счел возможным принять предложение ребят. И
тут же отказался от контракта в Южной Корее, куда уже собирался уезжать.
Даже предположить тогда не мог, что в конце января, когда станет ясно,
что моя кандидатура — «непроходная», корейский вариант возникнет вновь.
Мы ведь почему проиграли шотландцам в 92-м и вылетели из чемпионата Европы?
Я пришел в раздевалку после тяжелейшей ничьей с Голландией и слышу, как
Колосков говорит игрокам прямым текстом: «С шотландцами все будет в порядке,
у нас там Кузнецов и Михайличенко играют, они обо всем договорятся». Вот
где был занесен микроб! И хотя ребята сказали, что они плохо говорят по-английски
и их могли до конца не понять, команда выходила на этот матч, рассчитывая,
что шотландцы не будут играть. И, кстати, Кузнецов в телепередаче Николая
Сванидзе подтвердил, что он обращался к шотландцам и говорил им: «Help
us» («Помогите нам»). Но, видимо, знания языка не хватило для того, чтобы
его до конца поняли.
(«Разговоры такие в команде ходили, но они ничем не были подкреплены,
— подтверждает Шалимов. — Наверное, как-то на настрой они повлияли. Но
большую роль сыграли серьезные проблемы с составом и два быстрых гола,
пропущенных после рикошетов».)
— Какие отношения у вас были с Садыриным? — еще вопрос Бышовцу.
— У меня никогда не было с ним отношений. Даже когда он играл. Он не был
плохим игроком или тренером. Футболистом был волевым, колючим. А как тренер…
Для меня существует не только понятие результата, но и цены, которой он
достигнут. Если любой ценой — это для меня поражение.
— После той истории вы не испытываете угрызений совести перед тренером,
рано ушедшим из жизни?
— Нет. Садырин был борец, и каждый из нас следовал своим принципам. Когда
ему, уже безнадежно больному, хватило характера и воли выйти во главе
ЦСКА на «Петровском», я смотрел с трибуны, как его команда проигрывает
«Зениту» — 1:6, и глубоко ему симпатизировал. Это волевой человек, которого
можно уважать. Но отстаивать свои принципы — совсем другое дело. У нас
с Садыриным они были разными. Как и с Лобановским.
— До звонка Шалимова вам что-нибудь было известно о замыслах игроков?
— Знал о нездоровых отношениях между федерацией, тренерами и игроками.
КОЛОСКОВА ПОДДЕРЖАЛИ БОРЦЫ. ИГРОКОВ — ТАРПИЩЕВ
По словам Бышовца, первоначально под письмом были готовы подписаться все
футболисты, находившиеся в Афинах: — По моей информации, сначала все приняли
решение, что Бышовец — это та фигура, которая необходима на чемпионате
мира-94. Но там же произошел раскол, потому что в составе той сборной
Садырина были цээсковцы. Информация вышла к Садырину, и по этой причине
пять человек попали под пресс армейских руководителей и отказались от
подписей.
Эту версию, правда, больше никто не подтверждает. По словам Семина и Игнатьева,
произнесенным независимо друг от друга, о письме они узнали только в Москве.
Вряд ли бы Садырин не рассказал о нем своим помощникам, получи он оперативные
сведения по своим каналам. Галямин вместе с Хариным, Черчесовым, Поповым
и Радченко (трое последних к ЦСКА никогда отношения не имели) в затее
участвовать отказались, что каждый из них не раз публично подтверждал.
25 декабря 1993 года. Пресс-конференция игроков сборной
России, посвященная их отказу играть за национальную команду.
Василий Кульков, Андрей Иванов, Игорь Добровольский и Сергей
Кирьяков (слева направо).
Александр Мостовой, Игорь Шалимов и Сергей Юран (слева
направо).
В Афинах письмо подписали 11 человек — легионеры Шалимов, Кульков, Мостовой,
Колыванов, Юран, Саленко и Кирьяков, спартаковцы Хлестов, Онопко и Никифоров,
вернувшийся в «Динамо» Добровольский. Как свидетельствует в своей книге
«Моя география» Андрей Канчельскис, в том матче из-за дисквалификации
не игравший, свою подпись он прислал по факсу из Манчестера после звонка
Шалимова. Не вызванные в сборную спартаковцы Карпин и Андрей Иванов поставили
свои автографы уже в Москве, откуда после перепечатки текст и отправился
по факсу на стол Шамиля Тарпищева. Так по крайней мере восстанавливает
хронологию событий Шалимов — оговариваясь, правда, что спустя десять лет
может что-то и перепутать.
Колосков о существовании «письма 14-ти» узнал от Тарпищева. По его информации
(как обычно, она находится на противоположном полюсе от сведений Бышовца),
изначально подписей было всего семь, и остальные организаторы «восстания»
добирали уже позже — всеми правдами и неправдами. Впрочем, раз подписи
стоят, значит, не имеет никакого значения, когда и при каких обстоятельствах
они были поставлены. Никто из игроков ведь не заявлял, что его обманули
и вписали совсем не то, о чем договаривались!
— Как узнал о письме, сразу попросил Тарпищева показать мне оригинал,
— говорит президент РФС. — Но дождался его только месяца через полтора,
за пару дней до декабрьского исполкома, на котором мы обсуждали сложившееся
положение. Я занял жесткую и однозначную позицию — в поддержку тренера.
И по сей день считаю, что был прав на сто процентов. Многие коллеги в
других федерациях меня поддержали, особенно запомнились слова борцов —
Ивана Ярыгина и Михаила Мамиашвили. Последний вообще сказал: «Если бы
в борьбе такое случилось, ни один из борцов, подписавших письмо, в дальнейшем
близко бы не подошел к сборной команде. Сама жизнь выбросила бы его за
пределы ковра».
Вот как там воспитано уважение к тренеру. Я всегда пытался добиться того
же в футболе. Сейчас эти ребята, став тренерами, поняли, что были не правы.
И хотелось бы пожелать им, чтобы они извлекли из случившегося правильные
уроки.
Противоположную позицию занял Тарпищев.
— Вы наверняка слышали версию, что за спиной игроков, подписавших это
письмо, стояли вы с Бышовцем? — спрашиваю триумфатора прошлогоднего Кубка
Дэвиса.
— Это глупость. То письмо было криком души людей, которые прошли серьезную
школу западного спорта и вступили в конфликт с теми, кто этот этап не
прошел и работал по старинке. Та же проблема позже возникла в хоккее,
когда мы провалили чемпионат мира 2000 года в Санкт-Петербурге. На профессионалов,
привыкших отвечать за себя, опять надели «колпак» — и у них возникло чувство
протеста.
Я всегда придерживался убеждения, что со спортсменами «новой волны» нельзя
работать по-советски, использовать командно-приказную систему. Поверьте,
футболисты по своей сути не были революционерами. И ко мне они обратились
потому, что изо всех чиновников я был к ним, спортсменам, ближе всех —
и понимал их лучше всех.
— Но разве справедливо с их стороны было требовать отставки одного тренера
и назначения другого?
— А кто говорит, что справедливо? Когда я получил их письмо, поддержал
его по всем позициям, кроме снятия тренера. Это не их вопрос. Что лишний
раз доказывает: я к идее этого письма отношения не имел и ничего игрокам
не подсказывал.
— А Бышовец?
— Если и имел, то косвенное. В том смысле, что на предложение игроков
не ответил отказом. Прямого воздействия, думаю, он не оказывал. Вдобавок
уверен: если бы письмо было организовано не «снизу», а «сверху», такого
количества подписей собрать не удалось бы. Легионеры были самостоятельными
людьми и под чужую дудку петь не стали бы.
БЫШОВЕЦ
В один из дней ближе к концу января 1994 года в миланской квартире Игоря
Шалимова зазвонил телефон. На связи был Бышовец:
— Игорь, в сборную мне, уже ясно, дороги нет. Зато есть хорошее предложение
от Федерации футбола Южной Кореи. Но я не могу его принять, не получив
твоего согласия и добро от остальных ребят, с которыми мы идем вместе.
Если вы скажете мне «нет», я не поеду. Вы имеете на это право, потому
что может так получиться, что я с Кореей сыграю на чемпионате мира, а
вы с Россией — нет. Но у нас разные ситуации. Вы на контрактах, а я без
работы. Как мне быть?
Такие же звонки, по словам Бышовца, он сделал и другим «отказникам». Шалимов
факт и содержание этого разговора в беседе с корреспондентом «СЭ» подтвердил.
Естественно, виртуальная корейская «виза» от бунтовщиков была тренеру
выписана.
2 февраля 1994 года олимпийский чемпион Сеула-88 Бышовец отправился на
место своего триумфа, где ему предложили пост технического советника федерации,
а в перспективе главного тренера сборной. Которым он и стал 23 июля, подписав
самый крупный на тот момент контракт из отечественных тренеров. Крупнее
даже, чем у Валерия Лобановского в Кувейте. Бышовец с Лобановским были
давними оппонентами, и это контрактное превосходство, по рассказу его
агента из «Совинтерспорта» Владимира Абрамова в книге «Футбол. Деньги.
Еще раз деньги», имело для Анатолия Федоровича особое значение.
— Перед чемпионатом мира-86 в Мексике была такая же история, — напоминает
Бышовец. — Игроки также пришли к руководству и попросили заменить Малофеева
на Лобановского. Но тогда в отличие от 93-го их просьбу федерация выполнила.
Чем две эти ситуации отличаются, мне невдомек.
— Когда поняли, что шансов возглавить сборную России у вас нет?
— После звонка Тарпищева. Он так и сказал мне: «Ничего не выйдет». Я переспросил:
«Ну что, я тогда уезжаю?» Ответ был таким: «Наверное, да. Надо ехать».
Правда, сам Тарпищев трактует тот разговор несколько иначе:
— Полагаю, это сам Бышовец сделал вывод, что шансов нет. Я просто сказал,
что вопрос с тренером при любом варианте должна и будет решать федерация
футбола. Мол, что-либо ей навязывать никто права не имеет. Я отлично это
понимал, поскольку сам работал старшим тренером на протяжении 25 лет,
и очень не любил, когда начиналось вмешательство сверху.
Я не мог не поинтересоваться у Тарпищева, был ли в курсе сложившейся ситуации
Борис Ельцин.
— Конечно, был. Первый президент России сказал тогда: да, мол, есть конфликт,
но не стоит рубить сплеча, сторонам надо постараться найти общий язык.
Ельцин, человек спортивный, не был сторонником смены тренера сборной.
Но просил найти золотую середину. Она найдена так и не была, игроки в
сборную не вернулись. Убежден, что по вине РФС, поставившего вопрос так:
кто хочет, пусть возвращается, а без остальных обойдемся…
Колосков, кстати, признает: давления со стороны государственных структур
на него не было. Хотя он его ждал. «Я вообще удивляюсь, как удержался
на посту, — признается президент РФС. — Тогда ведь был такой административный
ресурс…» Добавляет, правда, что когда-то учился вместе с Тарпищевым и
знает его больше 30 лет. Эти давние отношения, с его точки зрения, тогда
и не дали конфликту перерасти в полномасштабное противостояние. «Критикует
он меня, правда, постоянно, — жалуется Колосков. — Наверное, склад характера
такой».
…Казалось, с отъездом в Корею Бышовца тренерский вопрос с повестки дня
окончательно снят. Но в тени по-прежнему оставалась самая загадочная фигура
во всей этой истории.
РОМАНЦЕВ
Противоположностей, как известно, больше двух быть не может. Но когда
спрашиваешь о роли главного тренера «Спартака» в событиях 93-го — 94-го,
версий слышишь как минимум три, а может, даже четыре. И все — взаимоисключающие.
Юрий Семин:
— Хорошо помню, что руководство «Спартака» не очень корректно себя повело,
когда в конце января мы вылетали в США на две товарищеские игры. У нас
были разговоры с игроками, и выяснилось, что их не отпускают. Никого.
Мы не настаивали, поскольку спартаковцы находились в сложной ситуации:
им еще не выплатили всех денег за Лигу чемпионов, и если бы они пошли
поперек воли начальства, последствия для них могли оказаться плачевными.
От сборной отказывались даже те люди, которых туда никто не приглашал,
например, Писарев. То есть было видно, что ведется соответствующая работа.
Когда «Спартак» прибыл в Москву со сборов, Никита Симонян проявил инициативу
и, взяв с собой Садырина, поехал в Сокольники на переговоры с Романцевым.
Я ехать отказался — видел, что люди настроены против сборной.
И, несмотря на весь свой авторитет, ничего Никита Павлович тогда не добился.
Спартаковцы, за исключением Карпина, вернутся в сборную дружно, но еще
нескоро лишь к 20 апреля, на товарищеский матч с турками в Стамбуле. Дюжиной
дней ранее Колосков созвонится с Романцевым и узнает, что восемь из девяти
спартаковских кандидатов в сборную написали заявления с пожеланием играть
в национальной команде (не будучи уверенным уже ни в чем, РФС такие бумаги
тогда требовал от каждого).
Случайных перемен в столь массовом порядке не бывает. Тем более что, по
словам Игнатьева, во время тех самых переговоров с Симоняном Романцев
всячески давал понять, что давить на своих игроков права не имеет и каждый
будет принимать решение сам. Вроде бы только что все отказывались — и
вдруг согласились. Почему? Шалимов полагает:
— В какой-то момент Романцев стал рассуждать как президент «Спартака»
и понял, что поездка его игроков на чемпионат мира — в интересах клуба.
Потому что способна поднять цены на игроков на мировом рынке.
Определенный свет на загадочную перемену в настроении игроков «Спартака»
проливает Сергей Юран:
— Мне спартаковцы рассказали, что в какой-то момент Романцев поговорил
с ребятами, подписавшими письмо. И сказал: те, кто уже выступает в Европе
и имеет хорошие контракты, от отказа ехать на чемпионат мира не так много
потеряют. А вам, помимо того, что такой турнир бывает у футболиста раз
в жизни, надо еще и семьи кормить. В общем, трезво и рассудительно дал
им понять, что они должны ехать в Америку.
— А зимой почему не говорил ничего подобного?
— Как большой мастер, он выждал паузу, чтобы игроки успокоились. Прежде
чем в чем-либо их убеждать, Романцеву нужно было почувствовать настроение
футболистов. Он вообще предпочитал ничего не делать сгоряча.
Третья версия — собственно спартаковца, Валерия Карпина. По иронии судьбы,
как раз того, кто сопротивлялся возвращению в сборную до последнего. И
вернулся туда лишь 20 мая, последним из «отказников».
— Позиция Романцева была простой: каждый должен решать сам, — говорит
Карпин. — Он и не запрещал играть в сборной, и не отправлял туда. Лично
мне Олег Иванович то ли в апреле, то ли в мае, когда я оставался последним,
сказал: «Шанс поехать на чемпионат мира выпадает не каждому. Решай сам».
И хоть я уже было вычеркнул себя из чемпионата мира, Онопко с Пятницким
сумели меня переубедить. К тому времени я понял, что все равно в руководстве
сборной ничего уже не поменяется.
— А до того надеялись, что главным тренером сборной может стать именно
Романцев?
— Да, надеялся.
Свидетельство Карпина, непосредственного участника внутриспартаковских
событий, заслуживает, мне кажется, наибольшего доверия. Тем более что
разговоры о возможном назначении Романцева тогда действительно ходили
повсюду. Толковали о том, что Колосков беседовал с главным тренером «Спартака»
не только о его игроках, но и о нем самом. Достоверно, однако, об этом
известно не было. И вот тут-то мы подходим к четвертой версии. Ее автор
— Бышовец.
— Не скрою: вскоре после появления «письма 14-ти» я пытался понять истинную
позицию Романцева — человека, который заявил, что у спартаковцев есть
честь, — говорит Бышовец. — Если бы мы оказались вместе, то ситуация была
бы спасена и способствовала оздоровлению нашего футбола. Но Романцев дал
понять, что его интересует только «Спартак». «Ты хочешь быть главным тренером
сборной?» — спрашиваю его. — «Нет, не хочу». — «А если предложу тебе сотрудничество
на паритетных началах — я дорабатываю чемпионат мира, а потом сборную
принимаешь ты?» Романцев вновь отказался: он делал вид, что сборная его
вообще не интересует.
Но, знаете, Олег Иванович совсем не так прост, как хотел казаться! Спартаковцы
отнюдь не случайно в приказном порядке вернулись в команду, а летом 94-го,
уже после чемпионата, Романцев вовсе не неожиданно возглавил сборную.
Полагаю, компромисса с президентом РФС на эту тему он достиг еще раньше
— просто тогда этот компромисс не был озвучен. Ценой их соглашения стал
позор в Америке. И только опозорившись в 2002-м году в Японии, он понял,
что я был прав…
Верить ли умозаключению Бышовца, пусть каждый решает сам. Но после разговоров
в футбольных кругах о том, что в прошлом году договоренность с Валерием
Газзаевым о приходе в сборную у Колоскова была еще за несколько месяцев
до «романцевского» ЧМ-2002, абсолютной фантастикой такой сценарий не кажется.
ВОЗВРАЩЕНЦЫ
Их, отказавшихся от своей подписи и вернувшихся в сборную, оказалось семеро.
Четыре спартаковца (Иванов к тому времени перешел в «Динамо», впрочем,
его в сборную и не вызывали) плюс три легионера. Но если к белому флагу
первых «отказники», зная авторитарный нрав Романцева, отнеслись снисходительно,
то вторым, как говорится, мало не показалось. Их посчитали настоящими,
полновесными предателями.
Бышовец говорит:
— Из трех легионеров, вернувшихся в сборную, игровые соображения волновали,
полагаю, только Мостового, который всей своей карьерой доказал, что является
настоящим профессионалом. Его, к слову, я когда-то несправедливо не взял
на Олимпиаду в Сеул, и хоть мы тогда и победили, Мостовой, как и Колыванов,
были достойны поездки в Корею. А другие предали даже не идею. Они предали
своих друзей. В отличие от них у тех, кто не поехал в Америку, совесть
должна быть чиста. Да, они могут жалеть, что пропустили чемпионат мира,
но при этом остались порядочными людьми — перед собой и своими друзьями.
Если такое говорит тренер, что могли сказать вернувшимся куда менее воздержанные
на язык игроки?
Первым, практически сразу, вернулся Саленко. Прежде чем стать автором
рекорда мировых чемпионатов по количеству голов в одном матче, он во время
пресс-конференции на Зубовской площади удостоился таких слов от Кирьякова:
«Тогда в «Хилтоне» Саленко громче всех кричал: «Я снимал Садырина в „Зените“,
сниму и тут». Сегодня Бышовец эту фразу повторяет. Сам Саленко не раз
уверял, что ничего подобного о человеке, пригласившем его в сборную, говорить
не мог. Как было на самом деле, выяснить, понятное дело, невозможно.
Но стоит ли гнаться за «жареными» фразами, если и без них есть возможность
разобраться, почему тот или иной игрок отступил от первоначального слова?
Любопытную историю о Саленко рассказал генсек РФС Владимир Радионов, возглавлявший
золотую молодежную сборную СССР 90-го года:
— Вызвал я однажды Саленко на матч со сборной Турции в Симферополе. И
вдруг после игры подходят ко мне ребята:
«Знаете, у нас к вам очень большая просьба. Не вызывайте больше Саленко».
Команда отторгла человека, и я не мог пойти против ее мнения. Олег был
достаточно чванливым парнем, а у нас сложилась команда, которая далеко
не каждого принимала.
Вот что интересно: в той молодежке, которая не приняла Саленко, были почти
все, кто по доброй воле остался за бортом Америки-94, — Шалимов, Добровольский,
Канчельскис, Кирьяков, Колыванов. Не здесь ли кроется мотив возвращения
экс-киевлянина в сборную? Возвращения, с которым он, пожалуй, единственный,
явно угадал.
Борис Игнатьев для наглядности решил сравнить психологию Саленко и Кирьякова.
Оба играли у него в юниорской сборной Союза, так что нынешний помощник
Юрия Семина в «Локомотиве» знает, о чем говорит:
— Кирьяков — человек очень коллективный, компанейский. Может, он как раз
и не вернулся в сборную потому, что был слишком привязан к своим друзьям,
думал: «Что про меня ребята скажут?» А Саленко по натуре — индивидуалист,
как, кстати, и Юран. Идет по жизни своей колеёй, и ему все равно, что
о нем будут думать другие. Посчитал первое решение поспешным — и ему не
составило труда перейти из одной группы игроков в другую.
Следующим возвращением стал Юран. Широкой публике это стало известно 19
февраля 94-го из интервью «СЭ» — форвард не стал скрывать, что вернется
в команду к мартовскому товарищескому матчу в Дублине. Но, как выяснилось
из нашего разговора, Юран все для себя решил гораздо раньше:
— Жалею сейчас только о том, что сразу не разобрался в ситуации и не помог
тренерскому составу остановить конфликт. Списать свое первое решение могу
только на молодость. Будь мне 26 — 27 лет — никогда бы такого не сделал.
И, наоборот, сделал бы все возможное, чтобы убедить остальных этого не
делать…
— Когда же вы решили вернуться в сборную?
— После известной пресс-конференции на Зубовской площади вернулся в Лиссабон,
пообщался с друзьями, которые гораздо старше меня. И где-то через неделю
осознал, что наш отказ был большой ошибкой.
А потом, 11 января, в Лиссабоне был благотворительный матч в пользу Сережи
Щербакова, и туда приехали, с одной стороны, Садырин с Игнатьевым, а с
другой — Шалимов, Кирьяков, Мостовой, Кульков и я. Сели поговорить.
— Был шанс уладить весь конфликт?
— Шалимова было трудно переубедить. У него в друзьях ходил Тарпищев, да
и Бышовец имел на него влияние. Игорь был на сто процентов уверен, что
все под контролем президента России и Садырин уйдет в отставку. А вот
тот же Василий Кульков, с которым мы играли вместе, тоже вроде бы все
переосмыслил и был готов вернуться в сборную. Но его Шаля все-таки переубедил.
Тогда я и сказал тренерам, что вернусь. Да, от Игоря услышал, что слово
не держу. Но это какой-то детский сад — речь-то о чемпионате мира! Тем
более что Садырин с Игнатьевым привезли в Лиссабон от Колоскова новый
вариант контракта с РФС, где индивидуальные контракты игроков по бутсам
допускались. Смысла продолжать бунт я не видел никакого. Над нами, говорил,
и так вся Европа смеется.
По словам Юрана, тогда от него отвернулись многие. Даже Колыванов, с которым
они всю жизнь прожили вместе в сборных. Когда они встретятся в новой сборной
Романцева, бывшие «отказники» не будут замечать Сергея около полугода.
Потом, правда, все «устаканится»…
Но и вернувшись в сборную, Юран счастья не обрел:
— Те ребята, которые вообще не отказывались играть, не очень нас там хотели
видеть. И были за наше с Мостовым возвращение обижены на Садырина. Я чувствовал
к себе, скажем так, прохладное отношение. И, думаю, Пал Федорыч на чемпионате
мира решил посадить меня на скамейку, потому что боялся, что команда вообще
развалится. Но я ни о чем не жалею. Все-таки был на чемпионате мира. И
играл против бразильцев. Это история…
Многие, кстати, посчитали ошибкой, что «единожды предавших» приняли назад.
Колосков, например, говорит:
— Я не очень понял Садырина, когда он начал «подписантов» частично возвращать
в сборную. Не препятствовал этому, но внутренний протест был.
Был этот протест и у ряда игроков из числа тех, кто остался верен Садырину
до конца. Против возвращений и возвращенцев, по рассказу футболистов,
были Харин, Кузнецов, Бородюк, Попов.
Мостовой думал дольше всех и вернулся в начале мая. После чего на два
года вдрызг рассорился со своим лучшим другом — Шалимовым.
— Я с самого начала придерживался мнения, что ничего у нас из этой затеи
получиться не могло, — рассказывал Мостовой нынешним летом на встрече
в «СЭ». — Подписал письмо лишь потому, что об этом просили друзья. А потом,
когда стало окончательно ясно, что ничего не изменится, подумал: «Что
же делать теперь? Надо ехать». К тому же не забывайте: у Игоря в жизни
тогда было все нормально — он играл в Италии. А у меня ситуация оставалась
неопределенной, и была небольшая надежда, что на чемпионате мира смогу
показать себя. Хотя в глубине души я чувствовал, что играть не буду: тренер
явно рассчитывал на других.
Шалимов рассказывает:
— Мост был моим лучшим другом. Когда играли за дубль, жил у меня дома,
да и вообще мы были не разлей вода… Мне было тогда очень неприятно. Он
мог бы по крайней мере позвонить. Вообще из всех, кто вернулся в сборную,
позвонил только Карпин.
— Два года не разговаривали по вашей инициативе?
— Да.
— А как помирились?
— Общие друзья сказали: «Мост приехал. Хочешь пойти?» Пошел. К тому времени
и я уже стал смотреть на ситуацию по-другому. Понимал, что на чемпионат
мира надо было ехать. И разницу его ситуации с моей тоже понимал. Но надлом
в отношениях все равно произошел. Сейчас мы просто хорошие знакомые и
в отпуске с удовольствием общаемся. Мне приятно с ним встречаться — нас
все-таки многое связывает. И юмор, и воспоминания… Но прежней дружбы уже
нет.
САДЫРИН
Мог ли он все-таки уйти? Мог ли сдаться под напором людей, выразивших
нежелание с ним работать? Бышовец вот, скажем, удивляется:
— Трудно понять тренера, которому игроки объявили, что не хотят с ним
работать, а он остался. И даже принял обратно некоторых из тех, кто все
это объявлял. Когда, например, в Донецке даже часть игроков не захотела
со мной работать, я тут же ушел.
Интересно, что этот вопрос вызывает разночтения даже у ближайших соратников
Садырина.
Игнатьев:
— Мы были рядом с ним и видели, чего ему это стоило. Если честно, несколько
раз я Садырину говорил: «Да бросьте вы это дело, Федорыч! Зачем так себе
нервы трепать?» Но он отвечал, что не бросит. Принципиально. «Я взялся
за это дело, и мне не в чем себя упрекнуть. Мы решили задачу, и если я
сделаю шаг к отступлению, управлять сборной будут игроки, которые не имеют
представления о тренерском искусстве. Такого быть не должно».
Семин:
— Случались моменты, когда он хотел все бросить и уйти. Но были ведь,
помимо тех, что подписали, и другие ребята, которые остались в ЕГО сборной.
Ради них Садырин и не ушел — он так мне и говорил. «Футболисты мне поверили,
как я могу их оставить? Бросить их было бы с моей стороны предательством».
И он действительно верил, что мы сыграем хорошо…
…Нам с коллегой по «СЭ» Максимом Квятковским удалось побеседовать с Садыриным
30 мая 1994 года — прямо перед вылетом в Австрию на предчемпионатную подготовку.
Он пророчил победу над бразильцами — 1:0 и гол Радченко. Но при этом был
выжат как лимон. Говорил: «Я уже вообще ничего не чувствую и не боюсь.
У меня все чувства в последние месяцы атрофировались… Если команда провалит
чемпионат, уйду в отставку».
И он ушел. «Коня и трепетную лань» (то есть тех, кто из сборной не уходил,
и тех, кто в нее вернулся) впрячь в одну упряжку оказалось невозможно.
А тут еще и «группа смерти» — будущий чемпион Бразилия и бронзовый призер
Швеция. И никудышная подготовка: тот самый таинственный менеджер-поляк,
который когда-то не обеспечил встречу Шалимова с Колывановым в Польше,
клятвенно обещал организовать россиянам пару классных спаррингов и обманул.
Такие вот тогда были у РФС партнеры. В результате легионеры, по словам
Галямина, за полтора месяца с момента окончания своих чемпионатов выходили
на поле… дважды. На что можно было рассчитывать?
После ухода из сборной Садырин вознамерится, как было оговорено, вернуться
в ЦСКА. Но туда уже назначат Тарханова. И он, потеряв столько сил и нервов,
останется вообще без работы.
Рассказывает Шамиль Тарпищев:
— У нас с Садыриным после всей этой истории остались нормальные отношения.
Когда его убрали из ЦСКА, он пришел ко мне и говорит: «Как же так, меня
выкинули отовсюду и сейчас в ЦСКА квартиру отбирают!» Я взял его за руку,
повел в кабинет к министру обороны Павлу Грачеву и добился, чтобы квартиру
в Москве ему оставили.
Тренером прежнего масштаба после пережитого Садырин стать уже не сможет.
Максимум, чего добьется, — выйдет с «Зенитом» в высшую лигу. Но еще два
отрезка в ЦСКА, как и один в «Рубине», окажутся безрадостными.
Летом 2001-го, за полгода до смерти Садырина, мы в канун матча ЦСКА со
«Спартаком» разговаривали с тренером на базе в Ватутинках. О его страшном
недуге догадывались многие (да и сам он, как рассказал мне Игнатьев, знал
все), но в тот момент показалось, что выглядит он лучше, чем весной.
Я спросил Садырина:
— Вы хоть иногда вспоминаете о временах в сборной?
И услышал жесткое:
— Нет. Те два года я вычеркнул из своей жизни.
НЕПРИМИРИМЫЕ
Для того чтобы разрушить все и всяческие стереотипы, достаточно будет,
думаю, одного абзаца. Эти слова произнес Дмитрий Галямин об Игоре Шалимове.
Человек, не подписавший «письмо 14-ти», — о его инициаторе и вдохновителе:
— Я больше чем уверен: все, что делал тогда Шалимов, не имело никакого
отношения к какой-то личной выгоде. Хорошо его зная, убежден: он действительно
так думал. Может, по молодости и принимал горячие, необдуманные решения.
Но никогда, послушайте, никогда, он не поступил бы вопреки своей совести.
Все, кто действительно знают Игоря, вам это подтвердят.
Внимательно прочитайте эти строки одного из ваших кумиров, господа болельщики
ЦСКА. Те, кто заодно с фанами «Зенита» в уходящем году встречали шалимовский
«Уралан» оскорбительными плакатами и речевками, в которых обвиняли главного
тренера элистинцев ни много ни мало в смерти Садырина.
В эмоциональном Борисе Игнатьеве, правда, до сих пор говорит обида за
своего друга:
— Я этих болельщиков по-человечески понимаю. Федорыч не прожил того, что
должен был. Ему, крепкому мужику, по сути, помогли раньше срока уйти из
жизни. Я бы не хотел, чтобы Шалимов и иже с ним когда-нибудь оказались
в такой ситуации, когда жизнь не в радость.
— Была даже такая наивная болельщицкая версия, что 6:0 «Локомотива» над
«Ураланом» в последнем туре — это месть Семина и Игнатьева за Садырина…
— Да чушь — нам этот Шалимов был нужен, как рыбе зонтик. Потом, правда,
тоже где-то услышали такое. Только посмеялись да подумали: Пашка, наверное,
был бы рад…
Сам Семин высказывается значительно сдержаннее своего коллеги:
— Перетерпел тогда Паша очень много, но связывать с теми событиями его
раннюю смерть не буду. А на Шалимова не обижаюсь, и отношение к нему —
нормальное, футбольное. Они же очень глупые были тогда, не со зла все
делали. Разгул демократии, всем все дозволено… Вот им и показалось, что
они уехали на Запад, заработали какие-то небольшие деньги и теперь могут
мир перевернуть. Увы, не нашлось человека, способного их остановить. Осталась
только в глубине души трещина, что загублено большое дело. А то, что 6:0
над «Ураланом» были местью за Садырина, — глупость, конечно. Нам нужна
была эта победа, чтобы быть честными перед собой и перед футболом.
Сам Шалимов не меньше удивляется «садыринской» версии результата матча
«Локо» - «Уралан»:
— Уверен: это бред. Они «порвали» нас — вот и все. Они и «Интер» 3:0 обыграли.
«Локомотив» сейчас в большом порядке.
Хула поклонников ЦСКА и «Зенита» Шалимова не обижает:
— Я сам плакатов не видел, мне о них только потом сказали. Ничего страшного.
Они — болельщики команд, с которыми Садырин работал и стал чемпионом Союза.
Раз помнят спустя столько лет — значит, это было действительно громкое
событие. Но я никогда не говорил ничего плохого о человеческих качествах
Павла Федоровича — поэтому чувства вины перед ним у меня нет. Как человека
я его уважал тогда, уважаю и сейчас. Это был сугубо профессиональный конфликт.
Избежать которого в тот момент было вряд ли возможно.
Другой вопрос, что мы делали правильно, а что — нет. Сейчас, поработав
тренером, я понял, что исправить проблемы нахрапом, за один день, невозможно.
Нужно время, понимание и терпение.
Бывший главный оппонент «письма 14-ти» Колосков воспринимает антишалимовские
выступления куда ближе к сердцу, чем сам их адресат:
— Считаю, что это недопустимо, в жесткой форме осуждаю такие проявления.
Убежден, что ошибки нужно людям прощать. Тех, кто поднимал эти плакаты,
я хотел бы спросить: в чем разница между вашим экстремизмом — и экстремизмом
игроков, в 93-м году написавших это письмо? Их порыв я сегодня объясняю
тем, что было такое время. И очень хорошо, что сегодня они правильно оценивают
свои тогдашние действия. Если бы мы поддались на давление и поменяли тренера
— представьте, какая в нашем футболе наступила бы анархия. Пример оказался
бы заразительным…
Наконец, Бышовец высказывается на тему шалимовского эха коротко и ясно:
— Все знают, от чего умер Садырин. А потому обвинять Шалимова в его смерти
— кощунственно.
НЕРАЗРЫВНАЯ СВЯЗЬ
Непримиримых становилось все меньше и меньше. И они все крепче держались
друг за друга. Так вышло, что на одной чаше весов был чемпионат мира,
а на другой — дружба. Оставшись с одним, они теряли другое. Пенять им
было не на кого. В такое положение они поставили себя сами.
Их уговаривали. Только от Шалимова, уяснив в Лиссабоне его непреклонную
позицию, отступились.
Игнатьев:
— Помню, уже незадолго до отъезда на чемпионат ходили мы по лужниковской
набережной с Колывановым. Он говорил: «Я поехал бы. Понимаю, что мы все
сделали неправильно. Но сейчас уже не могу. Это мои друзья. Я с ними вырос,
всю жизнь вместе играли, кое-что сделали в футболе. Не могу их предать».
Радионов:
— Помню, как огорчил Андрей Канчельскис, который играл у меня в молодежной
сборной. Мы встретились в Манчестере, куда приехали на жеребьевку чемпионата
Европы-96. Был матч «МЮ» — «Эвертон», нас туда пригласили, и после игры
мы с Андреем разговаривали. Они, представьте, друг другу так верили, что
невозможно было эту связь разорвать! Ну что я, говорит, могу сделать,
Владимир Вениаминович, мы же все решили!
В общем-то я уважаю эту позицию. Пошли на что-то вместе — и решили идти
до конца. Хотя уже понимали, что путь заведет не туда. Игроки все равно
остались для меня теми же мальчишками, которые выиграли молодежный чемпионат
Европы. И знаю, что та команда для каждого из них осталась мечтой, в которую
они хотели бы вернуться. Потому что им там было хорошо. Потому что они
чувствовали, что вместе кого угодно обыграют, порвут, и для них нет непобедимых
соперников. Все это осталось в них до сих пор, спросите у любого. Плакать
хочется, когда вспоминаешь о той команде. И о том, что с ней потом стало…
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Игорь Шалимов смотрел чемпионат мира… в Америке. Там, где он и проходил.
Друг по «Интеру» Никола Берти пригласил их с еще одним «интеристом» Альдо
Сереной в Нью-Йорк, где у него была квартира, а «Скуадра адзурра», в состав
которой Берти попал, там же проводила свои матчи ЧМ-94.
Шалимов бродил под небоскребами Манхэттена, глядел на веселые разноцветные
толпы болельщиков из разных стран, расспрашивал Берти о новостях из итальянского
лагеря. И вдруг его пронзила мысль, от которой было никуда не деться:
«Я тоже мог здесь играть. Боже, что же мы наделали!»
Тогда он еще пытался эту мысль отогнать, уговорить себя, что все было
сделано правильно. Но с каждым днем Игорь станет все отчетливее понимать,
какую команду они тогда потеряли. Какую сборную.
Сборную, которая, по убеждению многих героев этого материала, стопроцентно
могла быть в призерах чемпионата мира.
