СЕРГЕЙ ИГНАШЕВИЧ: «Я МНОГО ОТДАЛ ФУТБОЛУ КАК ИГРОК, ПОЭТОМУ ДЛЯ МЕНЯ ФАКТ ОКОНЧАНИЯ КАРЬЕРЫ НЕ БЫЛ БОЛЕЗНЕННЫМ»

Казалось, Сергей Игнашевич будет играть вечно. Но все в этой жизни рано или поздно заканчивается. И даже такая удивительно долгая карьера.

«Если бы не позвали в сборную, закончил бы по-тихому»

— Вы доиграли до 39. Честно — допускали вариант остаться?

— Нет. Я еще в январе объявил руководству, что заканчиваю карьеру и собираюсь перейти на тренерскую работу. И прежде чем сделать это, я хорошо подумал.

— Долго?

— Нет. Все-таки 39 — серьезный возраст по футбольным меркам.

— Вы бы не остались, даже если бы вам повысили зарплату?

— Дело уже не в деньгах. Здоровье важнее. Я понимаю, что испытывать такие нагрузки в 40 лет — это чрезмерное давление на организм.

— При этом вы отыграли 240 минут в пяти матчах подряд на чемпионате мира. Как вам это удалось?

— Мы хорошо подготовились со сборной. Я чувствовал себя неплохо, как и вся команда. Поэтому месяц мог перенести без видимых проблем. Но оставаться еще год, мне кажется, было бы перебором.

— Почему вы так долго не объявляли о завершении карьеры, если все решили еще в январе?

— Руководство ЦСКА было заинтересовано в том, чтобы мы с братьями Березуцкими продолжили карьеру, поэтому пауза затянулась. Я считал, что это должно быть обоюдное решение — о финальной точке должны объявить и клуб, и я. Мне не хотелось играть на опережение и говорить об этом без согласия клуба.

— Получается, клуб до последнего пытался вас уговорить?

— Вплоть до 30 тура мы находились в подвешенном состоянии: клуб предлагал свои условия, я высказывал свое мнение. Если бы меня не позвали в сборную, я бы закончил «по-тихому».

«Самыми сложными были первые минуты матча с Саудовской Аравией»

— А как вышло со сборной? Два года назад объявили о завершении карьеры в ней. Однако в итоге сыграли на ЧМ. Может, не стоило торопиться с тем объявлением?

— Тогда мне было 37. Я предположил, что в 39 я вряд ли буду соответствовать уровню чемпионата мира. Поэтому правильнее на моей позиции наигрывать футболиста моложе. Тренер мое решение принял. Но в 39 меня все-таки позвали в сборную, и как у спортсмена у меня не было морального права отказываться. Я был готов играть и 45 минут, и 15, и даже просто сидеть на лавке.

— Были те, кто говорил вам: «Куда ты лезешь»?

— Ни одного человека. Более того, все говорили «спасибо» еще до начала чемпионата мира.

— Разговор с Черчесовым о возвращении получился долгим?

— Он у меня спросил: «Поедешь?». Я ответил: «Да, поеду». И все.

— Полтора месяца работы с Черчесовым — как они вам?

— У нас был хороший контакт. В моей карьере было не так много тренеров, с кем бы я мог поговорить о своей роли в команде, о своей игре. Кроме того, Черчесова интересовало мое мнение относительно нашей тактики. Это был живой контакт, и я чувствовал, что могу быть полезен не только как футболист, но и как человек с большим опытом игры в сборной.

Весь тренерский штаб, надо отдать ему должное, был с игроками в тесном контакте. Это тоже повлияло на итоговый результат.

— Перед турниром в сборную мало кто верил. Это касается и болельщиков, и прессы. Это задевало?

— Я давно в футболе, и мне было чуть проще, чем другим ребятам. Но даже мне было очень неприятно. Может, я выскажусь грубо, но футбольная пресса себя просто дискредитировала, унижая главную команду еще до начала турнира. Журналисты пишут для болельщиков, создают определенное настроение. И должны понимать это, чувствовать свою ответственность. А выходит, что журналисты — это те же болельщики, только с удостоверением в кармане. Аналитики — минимум, одни эмоции.

— Болельщики очень полюбили Дзюбу, особенно за его эмоции перед серией пенальти в матче против Хорватии. Что вы чувствовали, когда он говорил свою знаменитую речь перед кругом?

— Только после матча из новостей узнал, что он произнес такую яркую речь. Но в тот момент, я был настолько уставшим, что просто не слышал, что он говорит. Знал, что на мне огромная ответственность, нужно было где-то достать дополнительные силы, выйти и забить. В тот момент мне просто хотелось немного отдохнуть.

— Это был самым непростой момент на этом ЧМ?

— Эмоционально самыми сложными были первые минуты матча с Саудовской Аравией.

— Почему?

— На команду шло очень сильное давление. В нас никто не верил. В первые минуты, до гола Юры Газинского, было видно, как мы нервничали. Мы понимали, что сейчас выступаем на чемпионате мира, к которому очень долго к этому готовились. В детстве мы мечтали, что когда-нибудь сыграем на таком турнире, и вот он этот долгожданный момент, а в нас никто не верит. Более того, нас унижают, критикуют, называют бревнами — еще до турнира. Все это подогревается в прессе. Ладно, я уже многое повидал. А в сборной средний возраст — 22–23 года, ребята никогда этого не видели. Они вышли играть при полных «Лужниках», еще миллионы у телевизоров. Естественно, ребятам было тяжело. Когда забили, у нас словно гири с ног слетели. С каждой минутой начали играть лучше и лучше. Второй гол придал нам дополнительных сил, а потом еще и третий, четвертый, пятый.

— В матче с Испанией был момент, когда вы завалили в штрафной Пике, после чего главный арбитр слушал, что ему говорят судьи VAR. «Лужники» словно наэлектризовались в этот момент. А вы что чувствовали?

— Старался сохранять спокойствие. Потому что в такие моменты уже нельзя ничего исправить или изменить. Футболисты как машины: выполнил свою работу, сыграл в эпизоде и концентрируешься на дальнейшей игре. Я понимал: если назначат пенальти, уже ничего не поделаешь. Не назначат — все равно играем дальше. Понимаю, что болельщики испытывают другие эмоции. К слову, за сборную болеют совсем не так, как за клуб. Это чувствуется.

— Что вы имеете в виду?

— С трибун ты слышишь не столько слова поддержки, речевки или какие-то привычные слуху вещи, а эмоции: крики, смех и слезы. Только на сборной можно услышать визг женщин, когда мяч залетает в нашу штрафную. Зато когда мяч летит в штрафную соперника, весь стадион начинает кричать в едином порыве.

Есть в поддержке сборной и свои уникальные моменты. Например, песни перед матчем. Еще во Франции на Евро для нас пели «Катюшу», в России — «Калинку». Мне нравятся такие вещи, это очень трогательно.

— Как считаете, волна всеобщей любви к сборной и эйфории закончится так же резко, как и началась? Или это надолго?

— В футболе все очень циклично. Я застал разные времена: и когда сборную уничтожали, и когда возносили. Причем возносят ее не в первый раз — после чемпионата Европы 2008 года было нечто подобное. Сейчас команда начнет играть цикл матчей в Лиге наций, и я более чем уверен: если что-то пойдет не так, отношение к сборной может снова поменяться не в лучшую сторону.

«Хороший тренер должен быть «вором»

— Кто вам предложил остаться в ЦСКА в новой роли? Или это была ваша инициатива?

— Это было обоюдное решение.

— Говорили и про предложение «Зенита». Почему не поехали в Петербург?

— Потому что я москвич (улыбается).

— К работе тренера в молодежном составе ЦСКА вы приступили в конце июля. Тяжело было перестроиться?

— Нет. Я много отдал футболу как игрок, поэтому для меня факт окончания карьеры не был болезненным. Я комфортно чувствую себя в роли тренера, и меня совершенно не тянет играть. С удовольствием тренируюсь с ребятами и пытаюсь их чему-то научить, передать опыт. Ну и много сам многому учусь, что-то даже «подворовываю».

— Это как?

— Беру на заметку тренерские приемы и адаптирую их. Последнее упражнение я подсмотрел у тренера детской школы ЦСКА. Я наблюдал за тренировкой своего сына (2008 год. — Прим. «Чемпионата»), а на соседнем поле он давал очень любопытное упражнение. Я записал его на видео, на всякий случай.

— Что главное вы поняли, став тренером?

— Что на некоторые тренерские вопросы я прежде смотрел по-дилетантски.

— Это на что же?

— На физиологию, на отношение тренера к футболистам. Игроки всегда очень требовательны к тренеру, потому что забывают, что футболистов много, а он один. Ему нужно каждому уделить внимание: одного надо похвалить, другого поругать. Но делать это надо очень аккуратно, чтобы не сломать атмосферу в коллективе. Здесь важна роль помощников главного тренера. Таких нюансов очень много. Пока ты футболист — ты, по сути, эгоист. И даже не задумываешься об этом. А встав на другую сторону поля, открываешь по сути для себя новый мир.

— Интересный?

— Да, он мне очень любопытен. Я смотрю футбол, читаю специальную литературу, общаюсь с тренерами, смотрю на детей — очень много всего вокруг, за что можно зацепиться и использовать в своей работе. И я сейчас получаю удовольствие от работы с тренером дубля ЦСКА Андреем Аксеновым.

«План на ближайший год — получить лицензию»

— Что изменилось после завершения карьеры в вашем образе жизни?

— Главный вывод — я отлично себя чувствую. Не думал, что завершение игровой карьеры так разительно отразится на моем состоянии. На протяжении 20 лет я все время был уставшим — либо после тренировки, либо после игры. Сейчас же совсем другое состояние. Я очень много времени уделяю своим детям. Сил и энергии хватает и им, и жене, и друзьям, и другим событиям.

— В общем, мир сейчас перед вами в новых красках?

— Да, и мне очень комфортно. Раньше мне нужно было восемь-девять часов, чтобы выспаться. Сейчас хватает шести-семи. Вот, например, перед нашим интервью я поспал шесть часов. Вчера ЦСКА играл в Казани, прилетели поздно. Если бы я играл в том матче, я бы перед вами сидел в другом состоянии.

— Знаю, что вы любите театр. Какой у вас любимый?

— «Мастерская Фоменко» на Кутузовском.

— Еще вас была мечта слетать на Мачу-Пикчу, город древней Америки, находящийся на территории современного Перу. Она еще жива?

— Увы, уже нет. Три года подряд я пытался собрать компанию. У меня была задача не просто увидеть Мачу-Пикчу, а пройти тропой Инков. Нужно идти пять дней, ночевать по дороге в палатке. Хотели собрать компанию, но среди футболистов желающих не нашлось. Ребята устают к концу сезона и хотят комфортного отдыха.

— Три вещи на ближайший год, которые вы хотите выполнить?

— Только одна вещь меня по-настоящему интересует — тренерская лицензия. В декабре у меня экзамены…

Полина КУИМОВА

«Чемпионат», 29.08.2018