ГИНТАРАС СТАУЧЕ: «НИ ОДИН ВРАТАРЬ НИКОГДА НЕ СКАЖЕТ, ЧТО НЕ СПОСОБЕН ИГРАТЬ»

В интервью РИА «Новости» на сборе в австрийском Нойштифте тренер голкиперов российской футбольной сборной Гинтарас Стауче вспомнил трагическую «дуэль» Андрея Шевченко и Александра Филимонова, признался, что считает примером для подражания Вольфганга Франка, и объяснил, что такое вратарь от бога.

Учитель Клоппа

— Вы однажды сказали, что в России не существует проблем с вратарями. При этом лично у меня складывается впечатление, что на уровне сборной у нас имеется только один вратарь — Игорь Акинфеев.

— Ну, так были времена, когда голкипером сборной был Ринат Дасаев, и никому в голову не приходило сказать, что у нас проблема с вратарями. Всегда есть номер один, который долгое время держит эту марку. А остальным, как говорится, надо просто ждать своего часа.

— Или своего шанса?

— И шанса тоже. Вратарь — это такая позиция, которая нечасто меняется, это во-первых. А во-вторых, если ты неуравновешенный, то никогда не будешь хорошо играть. Потому что каждая игра — это большой стресс, большая ответственность не только за себя, но и за всю команду. У полевых игроков все чуть-чуть по-другому.

— При этом вы считаете вратарем от бога Петера Шмейхеля, который вообще начинал свою карьеру как нападающий. Каким набором качеств должен обладать голкипер, чтобы по вашей шкале попасть в эту категорию?

— Вратарь — это единственный игрок, который, как говорят немцы, должен быть alles konnen. Все уметь. Полевой игрок может хорошо владеть какой-то одной ногой, вратарь должен хорошо играть двумя. Если у тебя правый угол сильный, а левый плохой, ты никогда не станешь профессионалом высокого класса. А от бога ты должен быть просто физически сильным. Не таким, как я.

— Но из вас же в свое время Константин Бесков собирался делать второго Яшина?

— Это было очень давно. Сейчас игры стали намного быстрей. Физически, например, я в тренажерку почти не заходил, когда играл. А сейчас каждый день по полтора — два часа там провожу с ребятами.

— В некоторых видах спорта существует закономерность: если ты недостаточно растянут от природы, то, чем больше работаешь над растяжкой, тем сильнее теряешь прыжковые качества. В футболе, как мне кажется, тоже можно говорить о похожей зависимости: чем более спортсмен накачан мышечно, тем менее он резок в реакциях.

— Это действительно так. Для вратаря невозможно быть слишком накачанным, он должен быть пластичным. Сильным, но пластичным. Если баланс нарушен, это видно сразу — по тому, как человек двигается.

— Знаю, что западная программа тренерского обучения включает в себя очень серьезный курс спортивной психологии.

— Это так. Когда я учился, с нами проводили занятия психологи, объясняли, например, как надо себя вести со спортсменами, как держаться, что такое язык тела, чего ни при каких обстоятельствах нельзя говорить.

— Это психология тренерская, я же имею в виду немножко другое. В биатлоне, например, одна из глобальных психологических задач сводится к тому, чтобы научить человека вести себя на стрельбище. Чтобы в соревнованиях, когда работа ведется на максимальных скоростях, у него не переклинивало голову. Знаю, что в той же Германии существуют специальные методики, суть которых сводится к тому, что человеку изначально дается достаточно большой комплекс мелких задач, контролируя которые он перестает нервничать.

— В футболе тоже есть ментальные тренеры, которые работают в этом направлении. Первый раз я столкнулся с подобным в 2000 году, когда играл в «Дуйсбурге», где ментальным тренером клуба был Вольфганг Франк. Он же был тренером Юргена Клоппа. Я сейчас читаю книгу про Клоппа, и мне понятно абсолютно все, о чем он говорит. В «Дуйсбурге», правда, Франк проработал всего четыре месяца — его методы команде не подошли. Но я взял у него многое. Если коротко, суть его многочисленных упражнений сводилась к тому, чтобы у вратаря активно работала не одна половина мозга, как это бывает у большинства обычных людей, но и вторая.

— Условно говоря, чтобы человек был готов на поле абсолютно ко всему?

— Именно. Чтобы он быстрее принимал решения, чтобы не отвлекался на какие-то мелочи. В России, думаю, к подобному уровню работы еще не пришли.

— Но вы же мне сейчас об этом рассказываете, значит, владеете темой?

— Я знаю это, потому что интересуюсь. И тогда интересовался, поэтому и сумел почерпнуть у Франка многие полезные для себя вещи.

У станка и в каноэ

— Кто из игроков, с кем вам доводилось работать в сборной, был наиболее восприимчив ко всему новому?

— Все в достаточной мере открыты. Я ведь пытаюсь привнести какие-то новшества лишь с одной целью — чтобы команда лучше играла. И вратари это чувствуют.

— Пытаюсь поставить себя на место ваших игроков и… не верю. Если я надену, допустим, стробоскопические очки, на первых порах меня будет раздражать абсолютно все. Как показывает практика, сложившемуся спортсмену бывает очень тяжело перешагнуть через подобный дискомфорт. Особенно спортсмену высокого класса.

— Ну, вы же взрослый человек, должны понимать, что сразу ничего не делается. Я ведь тоже применяю какие-то вещи не сразу. Сначала сам проверяю их эффективность. По отношению к тем же самым очкам тоже поначалу скептически был настроен. Но поехал на фирму, пообщался с людьми, которые уже довольно долго такими очками пользуются, попробовал в них поработать и убедился, что, действительно, это дает колоссальный эффект.

— Почему-то сейчас вспомнила, как известный баскетбольный тренер Душан Ивкович заставлял своих игроков заниматься хореографией у балетного станка — сумел их убедить, что такая работа очень быстро и эффективно развивает мелкие мышцы, учит человека досконально чувствовать свое тело. Правда, игроки каждый раз просили закрывать дверь зала на ключ, чтобы над ними не начали смеяться. В вашей футбольной карьере подобные необычные вещи случались?

— В «Дуйсбурге», помню, мы плавали на каноэ — сплавлялись по реке. Франк считал, что это укрепляет командное взаимодействие. Надо было не только постоянно грести, но и всячески помогать друг другу, чтобы не перевернуться.

— Еще раз вас процитирую: «Вратарь имеет право ошибиться, но не в двух матчах подряд».

— Это мне мой тренер так однажды сказал, когда я начинал играть в бундеслиге. Первую игру сыграл хорошо, вторую тоже неплохо, но мы проиграли. На следующий день приехал на тренировку, лег на массажный стол лицом вниз, а тренер, когда меня увидел, видимо, решил, что я переживаю. И сказал: «Гинтарас, самое главное в бундеслиге — не делать две ошибки подряд. Остальное всё ерунда».

— Как раз в связи с этим у меня вопрос. Когда вратарь совершает критические ошибки, как это было в финальном матче Лиги чемпионов с голкипером «Ливерпуля», это запретная тема для того, чтобы к ней возвращаться и обсуждать ее вслух, или, наоборот, надо любым способом спровоцировать игрока на то, чтобы он проанализировал неудачу, проговорил ее?

— Это зависит от характера конкретного человека. Как показывает мой личный опыт, сразу после матча игрока лучше не трогать. Потом можно спокойно все обсудить, чтобы ошибка психологически не выбила человека из колеи.

— Как это случилось в 1999-м с Александром Филимоновым, пропустившим роковой удар Андрея Шевченко в матче со сборной Украины?

— Там, кстати, была не столько какая-то конкретная ошибка, сколько человеческий фактор. Так бывает в нашей профессии: чуть-чуть не то движение сделал, чуть-чуть не так себя повел, и все пошло не так. Уже не можешь вернуться в то положение, в котором был, и тут же пропадает уверенность.

— Мне рассказывали, что Шевченко специально отрабатывал на тренировках тот удар. Именно с этой точки. Именно мокрым мячом. Вы в это верите?

— Может быть, и отрабатывал. Но все равно считаю, что роль сыграл прежде всего человеческий фактор. По большому счету это был самый легкий мяч, который мог прилететь.

— Но именно он сломал Филимонову если не всю жизнь, то несколько лет жизни отнял точно, не находите?

— Для вратарей такие ошибки действительно остаются на всю жизнь. Любой игрок может промазать по воротам с метра, все разве что посмеются. А для голкипера пропущенный гол способен стать трагедией.

Перчатки Черчесова

— Вы наверняка не раз сталкивались с достаточно распространенной точкой зрения, что российские футболисты не очень хорошо играют, потому что мало работают.

— Результат не зависит от того, как много ты тренируешься. Здесь важно другое: что именно ты делаешь и как делаешь. Можно проводить три тренировки в день, и это ничего не даст. Все должно быть спланировано, стратегически, тактически. Просто за границей каждый игрок знает, в чем заключается его работа, и четко выполняет все указания. Но за саму работу — за нагрузки, за планирование — отвечает тренер. Если нет результата, значит, тренер работал неправильно и будет за это отвечать. Вот в чем разница.

— Главный тренер и тренер, работающий в команде, — это две совершенно разные профессии. Вам когда-нибудь хотелось встать во главе команды?

— Никогда. Даже когда играл и чувствовал, что карьера подходит к концу, уже знал, что хочу в футболе остаться только в одном качестве — тренером вратарей. Остальное мне не слишком интересно.

— Ваша карьера складывается так, что вы все время пересекаетесь со Станиславом Черчесовым.

— Я бы так не сказал. Когда в 1988-м пришел в «Спартак», Стаса даже не встретил, потому что он ушел в «Локомотив». В первый раз мы с ним встретились через год, когда он вернулся.

— Кто-то из коллег мне рассказывал, что на том этапе карьеры вы даже донашивали за Черчесовым вратарские перчатки.

— Нет, такого не было, хотя перчатки в те времена были в сумасшедшем дефиците. Даже не помню, Стас мне хоть одну пару дал или нет.

— Но потом вы работали с Черчесовым в «Легии», в «Спартаке», в «Динамо». Вам комфортно с ним? Чисто по-тренерски?

— Если было бы некомфортно, мы столько лет вместе не проработали бы.

— Вратарское прошлое главного тренера вам не мешает? Наверняка ведь у него бывает соблазн вмешаться в ту работу, специфика которой известна ему досконально.

— Если главный тренер стремится лично контролировать все участки работы, это означает, что его тренерский штаб очень плохой. Потому что нет доверия друг к другу. А где нет доверия, не может быть хорошей работы. Сборная — большой механизм. У нас есть и второй тренер, и тренер по физподготовке, и тренер по вратарям. И ни у кого нет оснований полагать, что Черчесов нам не доверяет.

— А тренировать Черчесова вы бы могли?

— Думаю, да?

— Вы оба в определенной степени являетесь продуктом немецкой тренерской школы. Если говорить о вратарях, в какой стране эта школа лучше?

— Не могу ответить. Немецкий футбол нравится тем, что там всё ясно, всё четко, всё делается так, как прописано, как это надо делать, ни одна мелочь не упускается. Мне это как-то ближе.

Крест профессии

— Совсем близко тот момент, когда вам придется сказать одному из своих игроков, что он не в составе. Это тяжелая обязанность?

— Конечно, тяжелая. Я тоже был игроком и знаю, каково услышать, что тренеру ты не нужен. Когда-то я был с этим согласен, когда-то — нет, но это такая работа. И сказать об этом — тоже работа.

— Как-то возможно заранее психологически подготовить человека к этому?

— Всегда бывает лучше сказать правду в глаза. Не объяснять, не пытаться как-то утешить. Сказать и всё. Игроку тогда легче. Когда я в Германии получал тренерскую лицензию, с нами работал психолог, который в числе прочего приводил примеры самых больших тренерских ошибок. Допустим, тренер перед матчем вызывает игрока и говорит: «Ты тренируешься хорошо, я очень тобой доволен, ты растешь, но сегодня ты сидишь на трибуне». Это самый плохой вариант из всех возможных как для тренера, так и для игрока. Потому что игрок уже никогда не будет доверять этому специалисту. Поэтому мой принцип прост: всегда говори правду. Да, она бывает тяжелой, но это жизнь, это спорт. И ты, раз уж выбрал такую профессию, должен с этим жить.

— Чему может научиться вратарь, если на протяжении турнира ни разу не выходит на поле?

— Многому. Ты общаешься, ты тренируешься в общей группе, ты смотришь по сторонам, все-таки в сборной уровень футбола другой, не такой, как в клубе. В клубе все понятно, все ясно, ты как дома. А здесь — совершенно в других условиях. Если хочешь развиваться, всегда найдешь что-то полезное для себя.

— По этой логике, как мне кажется, надо стараться привлекать в сборную совсем молодых ребят. У нас же Сослану Джанаеву — 31 год, Владимиру Габулову — 34, Андрею Луневу почти 27. Получается, что у вас на примете нет ни одного молодого вратаря?

— Был Александр Селихов, но он сломался. Порвал ахилл. Причем произошло это, по-моему, за два часа до заявки, в которой стояло его имя. Что касается нынешнего состава, мы стараемся учитывать и такую вещь, как микроклимат в команде.

— Когда-то очень давно покойный Павел Садырин мне объяснял, что в игре большинство действий совершается интуитивно, и если игрока не любят, ему могут просто не отдать пас. Но вратари же — это совсем другое.

— Все равно мы обращаем внимание на микроклимат. Сейчас нам предстоит играть в чемпионате мира, поэтому нужны прежде всего опытные игроки, которые проходили Лигу чемпионов, другие международные турниры. Разделение на первого-второго-третьего в спорте достаточно условно. Третий может стать первым в течение двух часов, если с основным игроком случилось несчастье. Мы смотрим еще и на то, чтобы люди друг друга, как говорится, подталкивали, но при этом нормально общались. Чтобы не расходились после тренировки по углам. Общение — это самое ценное, что дано людям.

— Принято считать, что все вратари — одиночки, которым вообще не требуется общение с окружающим миром.

— Разве что перед играми, когда нужно максимально концентрировать нервную энергию. А так, люди как люди. Просто психологическая нагрузка выше.

— Вам приходится много разговаривать с вашими четырьмя вратарями?

— Стараюсь разговаривать почаще. Всегда находится не то чтобы плохое, а то, что напрягает игрока или неприятно ему. Выскажешься — намного легче становится. Для любого спортсмена это очень полезно, а для вратарей в особенности.

Люди-кошки

— Я очень люблю смотреть на вратарей в прыжке, но, когда представляю, что будет с человеком на приземлении, становится сильно не по себе. Насколько быстро удается научить человека правильно падать?

— Этому разве что в детстве учат. Ну и в разминке есть специальные приемы. Ты никогда не начинаешь сразу падать. Все как в любом другом упражнении: начинаешь с легкого, переходишь на более тяжелое. На самом деле в падениях нет ничего страшного — вопрос координации. Мы же не переживаем за кошку, когда она падает с высоты, переворачивается в воздухе и приземляется на четыре лапы? Так и здесь. Амортизируешь и не чувствуешь никакой боли, даже если со стороны падение выглядит ужасным.

— Вы сейчас хотя бы иногда встаете в ворота?

— Уже нет.

— А не тянет? Нет ностальгии по этой рамке?

— Когда начинал тренерскую карьеру в «Спартаке», всегда играл. Но постепенно отошел. Здоровье уже не то.

— Насколько сильно человек теряет вратарский навык, когда не играет?

— Но он же тренируется, если мы говорим об игроках основы, живет с командой. Понятно, что тренировку при всем желании не смоделируешь так, чтобы она заменяла игровую практику. Но тренировка очень много дает. В той же бундеслиге, например, если ломается или плохо сыграл первый вратарь и на замену выходит второй, вообще не возникает ощущения, что-то изменилось. Ты должен психологически себя готовить. Не просто ждать своего часа, но быть готовым максимально использовать выпавший шанс. Это зависит прежде всего от головы.

— А если вы видите, что человек банально устал и что по-хорошему его стоило бы заменить?

— Так можно рассуждать применительно к полевым игрокам. В отношении вратарей единственное основание для замены — если человек допускает ряд ошибок и начинает «плыть». Вот тогда ты его меняешь. Но это может решить только тренер. Ни один вратарь никогда не скажет тренеру, что не способен играть. Ни один.

Елена ВАЙЦЕХОВСКАЯ

«Р-Спорт», 01.06.2018