СЕРГЕЙ ОЛЬШАНСКИЙ: «ВИКТОРА ТИХОНОВА ИЗ ЦСКА УВОЛЬНЯЛ Я»

Когда-то он считался самым одаренным юным футболистом Советского Союза. Такие пропадают обычно на пути к серьезным клубам — Ольшанский же не пропал. Совсем напротив — стал капитаном «Спартака», ЦСКА и сборной СССР. Вот всё в его жизни так — вопреки.

Сегодня Сергей Петрович генеральный директор «Ники». Мы заходим в его кабинет — и оторваться не можем глазами от шкафа. Фуражки, фуражки…

Ольшанский, Сергей Петрович. Защитник. Заслуженный мастер спорта.
Родился 28 мая 1948 г. в г. Москве. Воспитанник московской юношеской команды «Электрозавода», затем — московской ФШМ в Лужниках.
Выступал за клубы «Буревестник» Москва (1966–1968), «Спартак» Москва (1969–1975), СКА Хабаровск (1975), ЦСКА Москва (1976–1979).
Чемпион СССР 1969 г. Обладатель Кубка СССР 1971 г.
За сборную СССР провел 19 матчей.
Бронзовый призер Олимпийских игр 1972 г.

— Где ж папаха? — радуемся за жизненный путь нашего героя.

Полковнику полагается папаха, даже школьник знает.

— Нет папахи, — огорчается Ольшанский. — Я «полковника» получил, и как раз в тот год папахи отменили…

Мы вздыхаем вместе с ним, отводим взгляд в сторону. Вокруг тоже много интересного. Фотографии. Диплом на столе. Вчитываемся: выдан за первое место по прыжкам в длину, выиграл Сергей Петрович первенство Камчатской области по легкой атлетике в 1975 году…

Вот это человек!

***

— Кабинет у вас отличный. А «Ника» уже не во второй лиге?

— На Москву теперь играем, КФК.

— Учредители у клуба все те же — Романцев с Тархановым?

— Да. Правда, Романцева с лета не видно. Еще Дима Хохлов среди учредителей, вот он заезжает. У Саши Тарханова здесь сыновья работают. Эдик начальник команды, Юра — главный тренер.

— Мы сейчас шли и размышляли: какой смысл в этой команде? Растить и продавать футболистов?

— Да. Воспитываем же. Можно было бы сказать, что это бизнес, но пока лишь раз «Нике» выплатили солидную компенсацию за футболиста.

— За кого?

— За Глушакова. С «Локомотивом» и Смородской больше года тяжба тянулась. УЕФА присудил нам миллион с чем-то евро. А существуем мы на то, что сдаем помещения в аренду. Никаких спонсоров нет, сами вертимся.

— У вас на стене фотография — на поле рубитесь со своим начальником по «Нике» Назаром Петросяном…

— Фотография не самая свежая, к сожалению. Это 2006 год, матч к 80-летию Симоняна. Назар играл за Армению, я — за сборную СССР. Сейчас все, завязал.

— Когда выходили на поле в последний раз?

— Лет пять назад, было мне 63. Ветеранский таймик отбегал, двадцать минут.

— Здоровье заставило остановиться?

— Жена в 2007-м умерла, Зина. После этого вообще ничего не хотелось, потерял интерес к жизни. У нее рак был, медленно угасала.

— С тех пор вы один?

— Есть женщина. Но не расписываемся.

— Если нравится — что ж не расписаться-то?

— Дал слово Зине — второй раз жениться не буду.

— Она понимала, что конец близок?

— Да. «Химия» уже не помогала. Показал профессору врачебные раскладки, тот взглянул: «Сдавай в хоспис, сам не потянешь. Надо ухаживать». Нет, отвечаю. Никаких хосписов. Подбадривал Зину как мог, нанял сиделку. Так дома и умерла через год.

— В какой момент вы внутренне оттаяли?

— Я до сих пор вспоминаю всю нашу жизнь. Постоянно! Никогда от этого не отойду. А познакомил меня с женщиной в 2010-м Володя, старый товарищ.

— Футболист?

— Регбист, судья международной категории. Мы с институтских времен дружим. «Давай, Сергей, — говорит. — Женщина в твоем вкусе». Мне действительно такие нравятся.

— Это какие же, Сергей Петрович?

— Черненькие. Пухленькие.

— Одобряем вкус.

— Я и с Зиной в 1974-м благодаря Володе познакомился. С ним и Витей Евлентьевым из «Спартака» зашли в ресторан «Арбат» на Калининском. Неподалеку сидит компания, человек десять. Я сразу девушку приметил — черненькая, миниатюрная. Хотя и в теле (показывает руками).

— Озорной вы человек.

— Да я-то не особо, а вот Володя — герой! Любитель потанцевать. Сейчас, говорит, танцы начнутся, я из-за того стола дамочку приглашу.

— Зину?

— Подругу ее. А я перед этим шепнул: «Мне вон та девчонка нравится» — «Так пригласи!» — «Стесняюсь». Неудобно было — вдруг откажет? Все-таки я уже был лысоватый…

Володя через подружку удочку закинул. Нашептал: «Видишь, парень за нашим столиком? Футболист сборной СССР, призер Олимпийских игр Мюнхена! Приглянулась ему ваша девчонка» — «Пускай пригласит!» — «Да вот робеет…» Потом меня подтолкнул: «Иди, она не откажет». Слово за слово, начала расспрашивать.

— О чем?

— Об Олимпиаде, Мюнхене… Танец закончился — а мы не наговорились. Сели вдвоем в сторонке. Дело к полуночи, от их столика пошли заказывать шампанское, а не дают: «Закрываемся!» Зина ко мне: «Сережа, вы не поможете?» У футболистов-то, понятно, все схвачено в таких вопросах. Договорился, им принесли. Шепчу: «Может, мне телефончик дадите?» — «Нет, что вы!»

— Ничего ж себе ответ.

— Ее родители сидели за тем же столом! Как можно телефоны раздавать? Начинают они собираться, мы продолжаем сидеть, нас-то из ресторана никто не погонит. Зина втихаря мне — раз, и сунула бумажку с номером.

— Ловко.

— Маме потом рассказала, с кем познакомилась, — та: «Не надейся, не позвонит. На фиг ты ему нужна? Наверняка есть кто-то». А у меня отпуск заканчивался, в Сочи улетал на сборы. Оттуда Зине набрал. Вся семья поразилась — это ж надо междугородний разговор заказывать!

Вернулся со сборов — начали встречаться. Мне Старостин дал однокомнатную квартиру. Как-то говорю Зине: «Сама решай. Хочешь — оставайся» — «Я останусь…» Домой ночевать не пришла. Отец как узнал — ой, целый скандал!

— Ваш отец?

— Мой-то что? Ее! «Как ты могла?!" Я трубку взял: «Обещаю — женюсь!» Все, с того дня я для него лучший друг. Месяц со сборной по Южной Америке колесили. Как вернулся — расписались.

— Много гостей на свадьбе-то было?

— Человек сто! В гостинице «Москва» — там самый большой ресторанный зал. И «Спартак» пришел, и сборная. Даже цыгане. Тот самый, который в «Неуловимых мстителях» на скрипке играл.

— Вот вы развернулись, Сергей Петрович.

— Отличная свадьба получилась. Приехал Вася Калинов, поддатенький, почему-то с клюшкой. Мне вручил. Вроде ж надо какой-то подарок. Следом таксист заходит: «Это вы — Ольшанский?» — Да, отвечаю. — «Вы знаете, этот гражданин за такси не заплатил…» Да какие вопросы. Рассчитался за Васю.

— Веселый был человек — Калинов?

— Шебутной, с юмором. Со скольких лет женят? С восемнадцати?

— Да.

— Так Калинову пришлось в исполкоме разрешение брать, чтоб с шестнадцатилетней расписали. Еще «Спартак» ходатайствовал. Ей рожать вот-вот!

***

— В «Спартак» взяли вас в 1969-м. В первый же год стали чемпионом. Какая красота.

— Я весной травму получил, слег с ахиллом. Вышел против тбилисского «Динамо» минут на пятнадцать — проиграли 0:2. Потом выпускают против Кутаиси уже в основном составе. Ведем 2:0. Минута двадцатая. Был там защитник Автандил Цверава. Обыгрываю его — и тут удар сзади! Я как подкошенный упал, в самую жилку мне попал!

Еду в ЦИТО к Зое Мироновой, легендарному хирургу. Надо, говорит, делать операцию. Но никаких гарантий, что будешь играть дальше. «Есть варианты?» — спрашиваю. «Бинтуй!» Так и бинтовал — до конца карьеры. Зато не резали.

— Кому пришла мысль — отправить вас в защиту?

— Симоняну. Мы поехали на халтуру в Астрахань. Меня ставят в центр обороны. Выхожу — будто всю жизнь на этом месте играл! Старостин с Симоняном руками развели: «Да ты же прирожденный защитник!»

— С тех пор играли постоянно?

— Ждал часа — тогда в «Спартак» пришел Вадик Иванов из «Динамо». Футболист сборной. Меня вместо Гешки Логофета выпускали крайним защитником, когда он в сборную отлучался. То там сыграю, то здесь. Вот Иванов ломается, я выхожу в Ташкенте — и все, с тех пор колом не вышибешь. Тот подлечился — сам сказал: «Не, Серег, я уже тебя убрать не смогу…»

— В 1969-м чемпионские медали были, кажется, именные. У вас тоже?

— Не дали мне медаль.

— Почему?

— Меньше половины матчей сыграл. А чужие медали я не рассматривал, мне ни к чему. По-моему, в 1969-м уже не именные были… Есть у меня одна медаль, на которой фамилия написана!

— Это что ж за медаль?

— Олимпийская — за 1972 год. Немцы во время матча успели выгравировать фамилии каждого, латинскими буквами вывели. Дали только тем, кто участвовал в матче за третье место, запасным ничего.

— Кто особенно обидно тогда не получил медаль?

— Йожеф Сабо отыграл все матчи на Олимпиаде, а матч за бронзу пропускал. Так Андреасян, который с ГДР вышел на замену, отдал Йожефу свою медаль!

— Вот это поступок. Неужели Сабо взял — с фамилией «Андреасян»?

— Взял.

— Матч за бронзу с ГДР — договорняк?

— Неправда. В основное время бились будь здоров! 2:2. Перед дополнительным по стадиону объявили, что послематчевые пенальти не предусмотрены, в случае ничьей бронзовые медали получат обе команды. В регламенте изначально был этот пункт, но до игры мы не придавали ему значения. А тут в голове щелкнуло — какой смысл еще полчаса жилы рвать, если счет устраивает?

— Перемигнулись с немцами?

— Все стало понятно без жестов и слов. Уже никто вперед не лез, просто катали мяч.

— Старостин — особенный человек в вашей жизни?

— Не то слово!

— При вас муху-то он прихлопнул?

— Прямо во время установки. «У-у, „Динамо“ проклятое!» Все от хохота попадали. Это сейчас матч «Спартак» — ЦСКА главное дерби, а тогда — ничего особенного. Вот против «Динамо» — это да! Старостин говорил: «Обыграете „Динамо“ — я вам все прощу!» Чувствовалось, какой у него зуб на ту организацию.

— Держал себя Николай Петрович блестяще.

— Зарядочку делал на месте. Так, потрусит. Чай пил с сушками. Заходишь к нему — и тебе наливает.

— Почему не возвратились из ЦСКА в «Спартак» годы спустя?

— Вадим Никонов в «Торпедо» вернулся. Потому что там был Иванов, главный тренер. Сказал: «Вадик, отслужишь — ждем назад». Хотя риск-то был — в 27 нас забрали. Кто знает, какими вернемся в 29? Возраст! Мне же «Спартак» не говорил ничего. Тренировали команду Крутиков с Гилей Хусаиновым. Видимо, им я был не нужен.

— А Старостин?

— Его в тот сезон из «Спартака» убрали. Это потом он сказал: «Серега, да мы тебя в любом состоянии приняли бы! Ты что?» — «Так меня же, Николай Петрович, никто звал…»

***

— История с вашим призывом — это сюрреализм.

— Май 1975-го. Я — капитан сборной СССР. Обыгрываем в Лужниках Югославию 3:0, мне до 27-летия остается три дня. Готовлюсь праздновать. Но встречать пришлось на призывном пункте. Наутро после матча звонок в дверь. Майор на пороге: «У меня приказ — без тебя не возвращаться. Вот повестка». Дайте, говорю, хоть позвонить.

— Кому? Адвокату?

— Старостину. Майор не против: «Пожалуйста. Я буду здесь сидеть, тебя ждать». Николай Петрович уже в курсе: «Сереж, ничего не могу сделать. Иди, служи. Приказ Гречко!» Оказывается, было накануне совещание в ЦК. Какие-то партийцы, болельщики «Спартака», повздорили то ли с Гречко, то ли с его замом — маршалом Соколовым.

— Если б вы знали, что за вами устроили охоту — три дня хоронились бы по чердакам?

— Мог лечь в больницу — вырезать аппендицит, например. Гланды удалять. А 27 исполнится — никто уже не заберет.

— «Спартак» никого не отмазывал?

— В том-то и дело, что до этого Старостин отмазал от армии Юрку Дарвина, вратаря. Получил нагоняй. Такой, что возможность отмазывать на время пропала. Вот это и сыграло против меня. Хотя Черненко болел за «Спартак». Бесков тренировал сборную — я у него вес имел.

— Ему бы набрали.

— Тоже набрал! Константин Иванович отвечает: «Сергей, ничего сделать не могу. Гречко — второй человек в стране». Если Бесков удивился, то Старостин точно был в курсе, что за мной придут.

— Почему же вас не предупредил?

— Тоже боялся, наверное. Мало ли что я сделаю? Вдруг сорвусь куда-то?

— У вас нет ощущения, что вас все подставили в той ситуации — включая Старостина?

— Нет. Это ж закон. Я Старостина ни в чем не виню. Другой вопрос, не думал, что меня засунут настолько далеко. Ну, призовут. Ну, отправят в ЦСКА. Тоже хорошая команда. Крайний случай — смоленская «Искра», ростовский СКА…

— Как вы 27 лет отметили?

— Да никак. Я же собирался в институт физкультуры ехать, документы на госэкзамен отдавать. Майору рассказал — а тот неожиданно в ответ: «Так поехали, отдашь. У меня машина». Декан кафедры футбола, Вячеслав Варюшин, смотрит на меня и майора: «Ты что, уже с охраной ходишь?» — «Да в армию забирают». Он в шоке. То ли верить, то ли нет. Дело немыслимое, но майор-то натуральный стоит!

— Куда вас отвезли?

— В город Железнодорожный. Койку выделили. Потом автобус за мной прислали с офицером. Говорю ребятам: «У меня день рождения, давайте шампанского выпьем» — «Да ты что! Если узнают — такое будет!» Так и не отметил. Уже на Камчатке удалось чуть-чуть.

— На Камчатку попасть — это надо умудриться.

— Никто в Москве не знал, что со мной и где я. Хорошо, хоть какие-то деньги у меня по карманам были. Отправили в Домодедово с последней партией призывников. Какие-то странные ребята — кто с провинностями, кто с отсрочками… И я с ними — 27-летний капитан сборной.

— Не представляли до последнего, куда зашлют?

— В Железнодорожном день провел — потом отправили одного на автобусе в аэропорт. Офицера приставили, чтоб не сбежал. Говорю тихонько: «Покажи, куда?» Хоть ясно было — если из Домодедово, то на восток.

— Довезли прямо до трапа?

— Да. А куда лечу, узнал лишь на пересадке в Хабаровске. Показывает офицер билет: «На, смотри…» Там выведено — «Петропавловск-Камчатский». Ох, ё! На подводную лодку, что ли? Чтоб спрятать совсем? Там тоже у трапа встречали!

— Куда увезли? Дальше уже Япония.

— Полк стоял минутах в сорока езды, у самого Тихого океана. Ко мне хорошо относились. Всем же интересно — капитана сборной привезли, 27 лет. Правда, никто понять не мог, как я там очутился: «Мы тебя видели по телевизору! Наверное, кого-то убил? Чтоб не сажать — здесь спрятали?» Нет, отвечаю, никого я не убивал.

— Присяга где была?

— В полку. Фотография сохранилась — командир полка идет, а я стою с автоматом. Читаю присягу. В тот момент уже вообще все равно было, что со мной станется. Как во сне. Еще какие-то выборы.

— Что за выборы?

— Наверное, в Верховный совет. Солдаты же в 6 утра голосуют, самые первые. Говорю: «Я не пойду голосовать!» Замполит прибегает: «Как так?» — «А как вы меня сюда засадили? Привезли словно самого последнего преступника! За что я буду голосовать — за эту власть?» На канате-то меня не поведут. Покочевряжился. Потом пошел, проголосовал.

— Поняли — себе дороже?

— Мне-то было наплевать. А вот у людей неприятность могла случиться.

— Самое интересное, что обнаружили на Камчатке?

— Такие гейзеры, холмы! В полку нашем забор собрались делать — а неподалеку завод железобетонных конструкций. Как раз то делают, что нам нужно. Подходит замполит: «Слушай, директор завода по национальности каряк, а по убеждениям — спартаковский болельщик. Если с тобой к нему явимся, точно это дело провернем…» Ну, поехали.

— Успешно?

— Заходим в кабинет. Я в пилотке стою. Замполит директору говорит: «Ты знаешь, кто это такой?» — «Нет. А кто?» — «Ольшанский!» Тот отстранился: «Да ладно, какой Ольшанский?!« — «Ну-ка, сними пилотку…»

— Что директор?

— Чуть умом не тронулся. Закрывает кабинет: «Едем ко мне!» Жена расстилает ковер в саду. Всё как в «Белом солнце пустыни», когда таможенник икру ел, а хлеба не было. Так и здесь! Икры поставили передо мной банку.

— Черную?

— Красную. «Ешь и рассказывай, откуда ты здесь…»

— Неплохо вы устроились, Сергей Петрович.

— Коньячку попили. Потом говорит: «Едем в Паратунку». Это место, где термальные источники. Санаторий для подводников. В бассейне там поплавали. Весь хмель за секунду ушел! А главное — для полка доброе дело сделали.

***

— Заслать вас так далеко — идея министра обороны Гречко?

— Тарасова. Только его. Потом меня обманул. Но приказ отдавал Гречко. Причем было два приказа, взаимоисключающие. Один — поставить в строй, а второй — разрешить тренироваться.

— Тренироваться удавалось?

— Втихаря. Жил я в домике у начальника физподготовки полка. Жена с детьми у него на материк уехали, дело к лету. Койку за мной в казарме сохранили, но туда почти не заглядывал. Никаких нарядов. Просили об одном: во время проверки быть в казарме. Я командочку там организовал, бегали. Все работу выпрашивал, чтоб не закиснуть. То дрова колол, то прыгал в длину. Допрыгался до того, что стал чемпионом Камчатской области. Должны были в Хабаровск послать на областные соревнования. Не пустили!

— Почему?

— Перепугались: «Да ты что?! Тебя ж увидят там, целая история выйдет. Футболист, вся страна знает, а тут в длину прыгает…»

— Сколько пробыли на Камчатке?

— Месяца два. Потом ЧП. Когда забрали меня, дочке было 5 месяцев. Телеграмма прилетает на Камчатку — ребенку необходима срочная операция. Мне лучше в Москве присутствовать. Главврач Морозовской больницы телеграмму подписал, а военком побоялся. Думал, липа какая-то.

— Как быть?

— С одной стороны, надо меня отправлять в Москву, с другой — приказ Гречко не выпускать никуда. Боялись все! А от телеграммы еще сильнее перепугались! Но в конце концов сами офицеры скинулись, отправили на самолете в Москву. Хотя солдат не имел права лететь, только поездом или кораблем.

— Если кораблем — долго?

— 12 суток в один конец. Другого пути нет. Меня предупредили: в Москве особо светиться не надо. Сначала узнай, как дела у дочки, затем ступай отмечаться в военкомат. Потому что повязать могут сразу.

— Так и сделали?

— Да, узнал, что операция прошла хорошо. С кишками проблема, что-то послеродовое. Ножки поднимала, плакала не переставая. Это еще вовремя заметили! Потом узнаю — играет дубль «Спартака» с «Динамо». Пошел я туда.

— Зачем?

— Вот как объяснить? Сам не могу понять! Давно не виделись. Сел на лавочку, там меня приметили. Сразу звоночек Тарасову, доложили обо всем. Среди ночи телефон: «Сергей, всю Камчатку в ружье подняли, приказ министра нарушен. Давай срочно назад, мы все здесь без погон останемся!» Не беспокойтесь, отвечаю. Я иду к Тарасову на разговор.

— У вас был его телефон?

— Бубукин нам устроил свидание. Тарасов сразу: «Ты согласен за ЦСКА играть?» А что не согласен-то? У меня дочка маленькая. Уж лучше в ЦСКА, чем на Камчатке. Спрашиваю: «Анатолий Владимирович, мне завтра идти отмечаться — в военной форме или в гражданской?» — «Да в гражданке, все будет нормально. Не переживай, ты окажешься в ЦСКА…»

— Оказались не сразу.

— Прихожу отмечаться на Таганку — и меня закрывают до вечера. Потом появляется офицер: «Где твоя форма?» — «Дома. Где ж ей быть? Как Тарасов сказал — так я и пришел». Посылают солдатиков ко мне домой, за формой. Отец не отдает.

— Почему?

— Не верит, что от меня. Говорит: «Пока записку от сына не принесете, ничего не отдам». Снова едут ко мне, пишу записку: «Пап, отдай им форму…»

— При чем здесь Тарасов?

— Он знал, что приходить надо в военной форме — а отправил в гражданском. Специально спектакль устроил! Явился бы я в форме, меня бы отметили и слова не сказали. Ничего не просрочил, ни в чем не виноват. А так в военкомате уже были готовы: «Пройдите-ка». Один из офицеров, спартаковский болельщик, шепнул потом: «Серёга, в Домодедово. Наверное, в Хабаровск».

— Не специально же вас Тарасов обманул?

— Конечно, специально! Сто процентов! Не хотел он меня брать в ЦСКА.

— Мы запутались. Ему в хромающей команде не нужен был капитан сборной?

— Тарасов — кадр еще тот. Надеялся всем своим футболистам показать: вот, вы играйте. Я не беру Никонова и Ольшанского, вам доверяю. Задницу рвите. Одного в Чебаркуль заслал, другого — на Камчатку.

— После Хабаровска общались с Тарасовым?

— Нет. Его сняли и все.

— Потом вы много лет работали в ЦСКА. Пересекались?

— Он на меня смотрел… Как бы вам сказать… Бубукин привозил Тарасова на наши ветеранские мероприятия. Я был начальником отдела футбола и хоккея ЦСКА, полковником. Тарасов вот так уставится на меня, а я — на него. Внаглую. Чтоб он хотя бы слово сказал! «Сережей» меня назвал!

— Молчал?

— Встанет и смотрит. А я на него. В упор. Хотел сказать все, что о нем думаю… Сдержался.

— Так и не поговорили?

— Нет! А сцена повторялась несколько раз. Тарасов видит — кто я был, а сейчас — полковник целый. Сломать хотел, б.!

— Жестокий человек?

— Да! О мертвых или хорошо, или ничего. Не хочу о нем ни вспоминать, ни говорить.

— Вы сломаться могли?

— Запросто. Когда тебя, 27-летнего, засовывают к пацанам. Но ко мне руководство Министерства обороны относилось хорошо. Тут уж Тарасов ничего сделать не мог. Я не стал выделываться. В Хабаровске предложили играть? Ладно, буду в Хабаровске.

— Все-таки позволили вам армию в футболе проходить.

— Так супруга письмо написала на имя Гречко: «Разрешите ему…»

— Кто-то надоумил?

— Отец мой. Он в этих делах сведущий. Вместе составили письмо, отослали — пришел ответ. До сих пор храню.

— Что-то обнадеживающее?

— Мол, будет муж ваш играть и тренироваться в одной из армейских команд. После этого я оказался в Хабаровске. Команда поднялась, в пульку вошла. Это был огромный успех. Тренер ко мне подошел: «Я тебя не трогаю, ты тоже не фыркай от моих установок. Особо не выступай на разборах…» Хорошо, отвечаю. Буду только играть.

— Как вам там жилось?

— Пансионат на берегу Амура, условия отличные. Деньги мне присылали, хотя и по талонам нормально кормили. В первый день ребятам говорю: «Пойдемте, я вас угощу. За приезд!» Поужинали — на следующий день весь Хабаровск знает. Где Ольшанский был, что ел, пил. Вызывает тренер: «Что, тебя Бесков учил по ресторанам ходить?» — «При чем здесь Бесков? Ну, пошли в ресторан. Позволили себе по чуть-чуть. Зарядку никто не пропустил».

— Не озлобился на вас?

— Нет. Видит, что я нормальный парень, без форса всякого. А сам он такой, крестьянин. Главное, играл я на уровне.

— Выйти наверх с Хабаровском не могли?

— Нет, «пульку» разыгрывали в Ашхабаде, там нас прибили. Мне замкомандующего предлагал: «Сергей, дадим квартиру — оставайся! Вызывай жену!» Еще год мне оставался служить. Нет, отвечаю. Доиграю — и домой.

Отпуск, я в Москве — Тарасова из ЦСКА убирают. Назначают Бескова. Но и тут Тарасов намутил.

— Чем?

— Бесков обещал вторым взять к себе Бубукина, а не взял. Так говорят. Не очень они ладили с Бубукиным. Но вот меня-то Константин Иванович хотел в команде видеть, вызвал: «Ты как, согласен?» — «Разумеется». Я ж у Бескова в сборной играл. Всё, договорились. Через две недели его убирают! Уверен, это Тарасов через министерство обороны подстроил. На команду Мамыкина поставили.

***

— Давайте о другом. Сколько в 1974-м предлагали «Спартаку» в Алма-Ате за сдачу матча?

— Никаких цифр не называли. Говорили уклончиво — мол, отблагодарим. «Кайрат» на вылет стоял, даже к Старостину гонцов подсылали. Но в команде вопрос закрылся сразу: «Играем честно». 4:0 хлопнули. Дальше в Ташкент прилетели — такая же картина. Снова никто не согласился. 3:0 выиграли. При мне «Спартак» матчей не сдавал.

— Зато ЦСКА в Ереване в неприятную историю влип. В 1977-м, при Боброве.

— Уговор был на ничью. Во втором тайме при счете 1:1 неожиданно забили Чесноков и Копейкин. Два шальных удара — два гола. И Астаповский уперся: «Не буду три пропускать на глазах Симоняна!» Никита Павлович сборную тренировал, сидел на трибуне. Один мяч «Арарат» все-таки отыграл, 3:2 закончили. После матча — скандал…

— Еще бы — в Ереване «Арарат» обманули!

— Маркаров, главный тренер «Арарата», ворвался в нашу раздевалку, материл Боброва. Тот сидел, молчал.

— Астаповскому Бобров напихал?

— Нет. Ни с кем на эту тему не говорил. Но все понимали — некрасиво получилось. Нас перед игрой на коньячный завод пригласили, каждому подарили по бутылке. В самолете с расстройства всё выпили.

— Бобров каким запомнился?

— Добрый, отзывчивый, всем помогал. Это не Тарасов. По человеческим качествам — небо и земля. У нас чудесные отношения были, два года подряд отдыхали семьями в Алуште и Сочи. Впервые соприкоснулся с Бобровым весной 1976-го в Кудепсте. В то время он работал в спорткомитете Министерства обороны, приехал на сбор с проверкой. А мы с Никоновым как раз спалились.

— Режим нарушили?

— Сбор длился месяц, все уже с ума сходили. 8 марта пошли к девчатам в соседний санаторий. Поздравили, шампанское выпили. Ближе к полуночи Вадик засобирался обратно. А я остался на ночь.

— Кто-то понравился?

— Так ведь целый месяц без женщин!

— Что ж Никонов не остался?

— Замандражировал. А я подумал — обойдется, к зарядке вернусь. Но на базе меня уже ждали. Рано утром прокрался тихонько в комнату, открыл дверь и увидел Мамыкина, который сидел на моей кровати: «Нагулялся? Снова в сапоги захотелось?» На построении объявил: «Никонов за то, что явился после отбоя, возвращается в Чебаркуль. Ольшанский пока продолжает тренироваться».

— Несправедливо.

— Я тоже возмутился: «Если Вадима в часть отсылаете, тогда и меня. Я больше виноват». Вадик пригорюнился, начал вещи паковать. А я рванул к Боброву, объяснил ситуацию.

— А он?

— Заинтересовался подробностями: «Девчонки хорошенькие? И как все у вас развивалось?» Потом нахмурился: «Другое время не нашлось?» — «Так ведь 8 марта…» — «Ладно, поговорю с Мамыкиным, вас не тронет».

— Как Боброва увольняли из ЦСКА?

— Не сложились отношения с адмиралом Шашковым, председателем спорткомитета Министерства обороны. Плюс «телегу» накатали.

— Кто?

— Капличный. Он с дублем работал, выступали успешно. Иногда проводил тренировки основного состава, Всеволод Михайлович ему доверял. А тот на его место метил, возомнил себя великим тренером. Настропалил ребят, сварганили бумагу в Министерство обороны. Дескать, Бобров такой-сякой, талантливую армейскую молодежь зажимает. Кроме дублеров письмо подписал Юра Чесноков. Тогда мы с Назаром Петросяном и Сашей Тархановым подготовили письмо в защиту Боброва. Чесноков и его подмахнул.

— Вот это номер.

— В конце чемпионата Бобров пообещал Чеснокову «Волгу», если в оставшихся матчах забьет три мяча. Тот с задачей справился. Машина вообще-то мне полагалась, но Всеволод Михайлович сказал: «Серега, следующая „Волга“ — твоя. А эту я должен Юре отдать». Денег у него не было, занял у Боброва. И такая «благодарность»!

— Странно.

— Пристыдил я Чеснокова: «Михалыч для тебя столько сделал! Как же идешь против него?» В ответ пролепетал: «Растерялся. Подошли ребята, говорят, все уже подписали…» — «Да кто — „все“?! Дубль! Капличный воду мутит, на ваших плечах хочет въехать в рай».

— Не помогло второе письмо?

— Нет, к сожалению. Судьба Всеволода Михайловича была предрешена. Но и Капличный главным не стал. Бобров успел его убрать из команды, едва заварилась эта каша.

***

— Когда в 90-е вы за хоккей в ЦСКА отвечали, что конкретно входило в обязанности?

— Тренерские советы проводил, школу курировал. Формально, конечно. Что я мог Тихонову посоветовать? Хотя увольнял его именно я…

— Как это было?

— Все разъехались в НХЛ, в команде осталась одна молодежь. Вызывает Александр Барановский, новый начальник ЦСКА: «Убирай Тихонова». Я подумал, ослышался: «Виктора Васильевича? Как можно?» — «Можно-можно. Ни игры, ни результата». Иду к Тихонову: «Вы уж извините, но Барановский требует вас уволить…»

— А Тихонов?

— В крик: «Меня?! Да кто он такой?!" Уходить не хотел. Но в армии с этим просто. Вышел приказ министра обороны об увольнении полковника Тихонова в запас. Что автоматически означало снятие с должности главного тренера ЦСКА.

— На вас был сильно обижен?

— А смысл? Он же понимал — не мое решение. Ему исполнилось 65, на тот момент старше Тихонова в армии полковников не было. Так и меня увольняли. Стукнул полтинник, выслуга есть — давай, до свидания.

— Барановский — тяжелый человек?

— Гоношистый. Кто-то сверху его покрывал, чуть ли не замминистра обороны. Вот и чувствовал себя безнаказанно. С Барановским я разругался, когда потребовал выгнать Тарханова. После моего отказа начал давить. Кончилось тем, что Тарханов с группой футболистов ушел в «Торпедо», ЦСКА принял Садырин, а я стал полковником запаса.

— Какая сегодня пенсия у полковника?

— 20 тысяч. Если б не работа в «Нике», прожить на эти деньги было бы тяжело.

— Внуки у вас есть?

— Зина умерла 18 февраля, а на следующий день Оля, дочка наша, родила мальчика. Назвали Глеб.

— К спорту Ольга отношение имеет?

— Окончила институт физкультуры, долго не работала. Сейчас устроилась в детский сад, преподает плавание. А зять мой, Павел Баулин, тренер в хоккейной школе ЦСКА. Глеб как раз у него занимается.

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ. «Спорт-Экспресс», 18.11.2016