ЕВГЕНИЙ БУШМАНОВ: «ЗА «СПАРТАК» БОЛЕЛ С ДЕТСТВА»

Бывший защитник «Спартака» и ЦСКА Евгений Бушманов за длинную футбольную карьеру повидал немало. Он побеждал в Лиге чемпионов «Барселону» (и не просто побеждал, а был одним из авторов голов) и мадридский «Реал», трижды выигрывал золото чемпионата России, был чемпионом Европы среди юношеских команд и даже серебряным призером чемпионата СССР…

— Евгений Александрович, вы родились в Тюмени, но первые шаги в футболе делали в ДЮСШ ярославского «Шинника» — «Ярославце». Так ли это и почему пришлось переехать?

— Да, так. У меня отец из тех краев, а мать — из Ярославля. Прожили в Тюмени около полугода, после чего переехали. Можно сказать, что всю сознательную жизнь я провел в Ярославле.

— В «Ярославце» вы обучались под руководством заслуженного тренера России Анатолия Михайловича Кирюхина, воспитавшего многих известных игроков, в том числе и олимпийского чемпиона Сеула-88 Евгения Кузнецова. Каким вам запомнился Анатолий Михайлович?

— Он очень хороший педагог. Строгий, но в то же время и добрый. Очень интеллигентный, спокойный, рассудительный. Оглядываясь назад, понимаю — мне повезло с тренером. Не хочется ничего плохого говорить о других детских тренерах, но порой попадаются разные.

Еще в некотором смысле мне повезло вот в чем. Я — 1971 года рождения, ноябрьский. А раньше была система — если ты родился после августа, то фактически мог играть за следующий, в моем случае 1972 год. Когда я пришел в школу, еще не было команды моего возраста, но был 70-й год. Получилось так, что я играл и тренировался с ребятами, которые почти на два года старше меня.

— Тяжело было со старшими?

— Я быстро развивался. Акселерат, наверное (смеется). Для меня это было очень полезно. Не случайно же с 14 лет привлекался во все юношеские сборные. С ребятами своего возраста мне вообще было легко, не говоря о 72-м годе рождения.

— Сразу ли вас поставили центральным защитником? Не было ли желания поиграть поближе к атаке, особенно в детстве?

— В команде 1970-го года рождения я играл последнего защитника, а когда была возможность играть за 71-й, поднимался выше и играл центрального полузащитника. Выступая за 72-й, и вовсе играл на позиции под нападающим.

— И как успехи?

— По тому, детскому футболу — и забивал, и отдавал. В возрасте 16 лет дебютировал за «Шинник» как раз на позиции под нападающим. Играть нравилось везде, но соглашусь, что забивать и отдавать, конечно, приятнее.

— В сегодняшних реалиях достаточно сложно представить дебют в столь раннем возрасте. Что предшествовало вашему появлению на поле и каким запомнился первый матч?

— Опять же, с 14 лет я постоянно вызывался в сборные — сначала РСФСР, потом СССР. В нашей школе «Шинника» таких ребят моего возраста больше не было. Следовательно, в первую команду стали привлекать раньше, чем остальных.

В «Шиннике» исторически сложилось, что в команде было много москвичей, поигравших, например, в «Локомотиве» или где-нибудь еще. Много опытных игроков под 30 лет, за 30. И тут я, 16-летний. Можно сказать, «сын полка». Ребята и тренеры очень хорошо ко мне относились, поддерживали.

Честно, мой первый матч («Шинник» — «Заря» Ворошиловград — 2:1 — Прим. EF) запомнился не очень хорошо. Я, насколько помню, вышел не с первых минут, а на замену. Из тех времен в памяти сохранились несколько других матчей. Особенно со «Спартаком» Орджоникидзе, в котором тогда работал Олег Иванович Романцев. Матч проходил в Ярославле, мы выиграли 4:0, а я забил один из голов — головой с углового.

— Расскажите, как вы оказались в «Спартаке» в первый раз.

— В «Спартаке», как мне кажется, больше смотрели на сборные. Тогда в клубе работал Валентин Иванович Покровский, по тем временам довольно известный селекционер. Он просматривал сборную и после Мемориала Гранаткина подошел ко мне, поинтересовался, интересно ли было бы в «Спартаке» поиграть. Конечно, интересно! Я за «Спартак» болел с детства, это всегда была моя любимая команда. Мне нравилось, в какой футбол она играет, какие игроки за нее выступают.

На тот момент меня приглашали и другие команды, например, ЦСКА чуть раньше, но не в команду, а в школу. Было предложение от московского «Динамо», от минского. Эдуард Малофеев позвал меня в гости, в Минск. Пригласил к себе домой, познакомил со своими дочерьми, семечки кушали у него дома, поужинали. И в принципе, все понравилось: был близок к тому, чтобы перейти в минское «Динамо», но вскоре поступило предложение от «Спартака», и тут вы сами уже понимаете…

— А часто приходилось встречать такое отношение тренеров, которые приглашают футболиста в гости?

— В моей карьере футболиста такого больше не встречалось. В принципе, и тренера — тоже.

— В составе юношеской сборной СССР (до 18 лет) вы стали чемпионом Европы в 1989 году. Какие воспоминания у вас остались от той победы?

— У нас тогда была очень хорошая команда. В финале обыграли Португалию, за которую выступали будущие звезды — Луиш Фигу, Руй Кошта. Другие португальцы уже играли в ведущих европейских клубах. Тяжело было с ними. Тогда в Европе это был основной наш соперник. Через год они выиграли домашний чемпионат мира, победив бразильцев в финале. В составе бразильцев выделялся Роберто Карлос. Когда я его в первый раз увидел, вообще не понял, что это за футболист такой — с огромными ногами, маленького роста. Наша сборная, кстати, на том чемпионате стала третьей.

Еще кое-что запомнилось по тому чемпионату Европы. В финальном матче я, к сожалению, красную получил. Уже в дополнительное время. Была атака на нашего вратаря, Сашу Помазуна, он забрал мяч в руки, а кто-то из португальских нападающих подбежал и специально ударил его. Пришлось вступиться, получил вторую желтую — удалили. Хорошо, времени оставалось до конца немного, ребята дотерпели и по пенальти выиграли.

— Кто из партнеров по той сборной казался вам наиболее талантливым?

— Тогда, конечно, это был Серега Щербаков. Безусловно, самый талантливый. Он и заиграл раньше всех. В «Шахтере», уже в чемпионате Союза. После того чемпионата мира его пригласил лиссабонский «Спортинг». Острый нападающий, быстрый, с хорошим, поставленным ударом.

— Он и был лидером той команды?

— В атаке — да.

— А вообще в команде?

— Наверное все-таки ваш покорный слуга. Я и капитаном был в той команде.

— В то время вам пришлось пережить очень серьезную травму — разрыв крестообразных связок. Насколько тяжело вам тогда было, и не посещали ли мысли о возможном завершении карьеры?

— Мысли о завершении карьеры не посещали. Конечно, травма крайне неприятная. Крестообразную связку порвал в юношеской сборной. Причем на ровном месте: было какое-то единоборство плечо-в-плечо, колено повело в сторону, ощутил острую боль. Сразу понял — что-то серьезное. Мне сделали артроскопию и сказали, что связки порваны частично. То есть играть можно: «Давай играй, восстанавливайся. А мы последим за тобой, посмотрим. Может, и операцию сделаем».

Потом, когда мне сделали операцию, я взял и почитал историю болезни. Оказалось, что в моем случае оперировать нужно было сразу. А я послушал врачей: восстанавливался, тренировался, сыграл за сборную даже. Затем вернулся в «Спартак» и в матче за дубль разорвал связку окончательно. Восстановление было очень долгое и неприятное.

Сейчас тоже с этим сталкиваешься, уже как тренер. Смотришь на ребят, у многих случаются травмы, к сожалению. Все по-разному их переносят, по-разному воспринимают. Но я вспоминаю себя: ни единого раза не посещала мысль, что это помешает мне играть в футбол или, уж тем более, закончить. Я точно знал: пройдет время, восстановлюсь, буду играть. Не было сомнений и никакого страха.

— Доводилось ли вам встречать футболистов в своей карьере, которым приходилось завершить карьеру из-за таких тяжелых травм?

— Первым на ум приходит Мирослав Ромащенко. Причем, не сказать, что травма у него была такая уж серьезная. С мениском связанная. Помню, «Спартак» не хотел пускать его в сборную Белоруссии, но он сказал, что готов. В матче усугубил, пошел рецидив, перешел на хрящ. В итоге, перенес несколько операций, пытался восстановиться, но так и не смог. Хотя игрок был в самом расцвете сил. А вот если взять молодых, таких случаев не припоминаю.

— А кто был самый «железный» футболист, с кем вы играли? Наверное, Дмитрий Хлестов?

— Ну это все знают, конечно (улыбается). Не просто так он до сих пор играет.

— А вы играете где-нибудь? Зовут на ветеранские матчи?

— Играл недавно за ветеранов «Спартака» с болельщиками, «Фратрией». Ежегодный матч, в «Сокольниках». А так, очень редко.

— Болельщики по ногам не бьют?

— Бывает (улыбается). После каждого такого матча побаливает все.

— Еще был и перелом стопы.

— Я восстановился после операции крестов, начал играть. Многие ребята уехали за границу — Шалимов, Мостовой, Кульков, чуть раньше — Поздняков. У нас собралась молодая команда и, скажем так, играли очень неплохо. Шел 1991 год, мы боролись за чемпионство с ЦСКА. Был период, что мы их практически достали, но в концовке они все-таки стали чемпионами, а мы заняли второе место. В то время я стал стабильным игроком основного состава. Конечно, эта травма сильно помешала… Причем получилась травма такая, с продолжением.

Сломал ногу, когда играли на выезде в Ташкенте с «Пахтакором». До этого стопа болела уже, наверное, месяц-полтора. Играл на уколах. Был сентябрь—октябрь, поля еще более-менее держались. Приехали в Ташкент, там жара, поле — бетон. У Олега Ивановича защитники обязаны играть только в бутсах на шести шипах. На разминку вышел в них — боль дикая, невозможно. На свой страх и риск надел бутсы на 13 шипах. В них и начал игру. Минуте на десятой бежал, разворачивался, и тут кость лопнула. Даже слышно было.

Вернулся в Москву, положили гипс. Полтора месяца проходил в гипсе, все — надо восстанавливаться. Восстанавливался, пока был отпуск и зимние сборы. Думал, весной начну уже играть. Начал тренироваться — невозможно. Пришлось делать новую операцию, чистить эту кость. Врачи рассказали, что такой перелом называется стрессовым. Сначала кость болит, начинает расслаиваться, потом ломается. В таком случае ее надо зачищать. Если этого не делать, она не срастается. Нужно было зачистить, поставить пластину или проволоку. Мне это все сделали, восстановился, но время было упущено, причем достаточно много. Во многом из-за этого пришлось уйти из «Спартака». Тогда в команду уже взяли Андрея Чернышева, еще пришли ребята: Рашид Рахимов, Витя Онопко, Юра Никифоров. Получил перелом в октябре, а на поле вышел уже в футболке ЦСКА в августе.

— Вы сказали про выезд в Ташкент. Скажите, пожалуйста, а какой выезд вам запомнился больше всего и где было сложнее играть?

— На самом деле, чемпионат был очень интересным, самобытным. Я не так много застал те времена, не так много матчей провел. Но понятно, что сложнее всего было в Киеве. Когда приезжаешь в Киев, понимаешь, что это главное противостояние страны, как сейчас «Спартак» — ЦСКА. Тогда таким противостоянием было «Динамо» Киев — «Спартак». В Москве, в Киеве происходили самые крутые зарубы в нашем футболе.

— Расскажите, как вы оказались в ЦСКА.

— В ЦСКА на меня вышел Геннадий Иванович Костылев. Он был тренером в той юниорской сборной СССР, выигравшей чемпионат Европы. Садырин ушел во взрослую сборную, Костылев принял ЦСКА и позвал меня. Естественно, я понимал, что в «Спартаке» уже что-то упущено. Хотелось играть, не хотелось сидеть на скамейке. Поэтому когда Геннадий Иванович сказал, что рассчитывает на меня, я, естественно, согласился на переход. Плюс, в ЦСКА была достаточно большая группа ребят из той сборной 1971 года рождения. С большинством ребят был знаком.

— Тогда это не вызвало такого неодобрения болельщиков, какое вызвало бы сегодня?

— Думаю, да. Тогда еще не было таких отношений, все было по-другому.

— Павел Федорович Садырин попал в неприятную ситуацию перед чемпионатом мира 1994 года с печально известным «письмом четырнадцати». К вам эта ситуация никакого отношения не имеет, но тогда вас удивило происходящее?

— Время такое было — перестройка шла полным ходом. Талантливые футболисты уезжали за границу, они сталкивались там с совершенно другим отношением и другими реалиями. Видели, что, оказывается, там все иначе: по-другому готовятся к играм, по-другому относятся к футболистам, для них предоставляют все условия, чтобы они играли.

У нас, конечно, все было немножко не так. Потому и ситуация эта возникла. Ребята не понимали, почему у нас не происходит никаких изменений. Хотели, видимо, своим этим шагом что-то поменять. С другой стороны, становясь старше, ты понимаешь, что, наверное, можно было этот вопрос решить по-другому. Тем более, обидно пропускать чемпионат мира из-за этого. Наверное, это не очень серьезно, но на тот момент ребятам казалось, что это для них важно. Вообще, жизнь в нашей стране менялась, очень сильно менялась. Ребята хотели, чтобы и в футболе происходили изменения. Наверное, поэтому эта ситуация и произошла. Похожая история была и в 1996 году. Там было немного другое, но были и схожие моменты.

— Мы общались с Владимиром Радионовым, бывшим генеральным секретарем РФС, который говорил: «Я вижу, что за этим письмом стоял конкретный персонаж. Персонаж, который тренировал молодежную сборную». Анатолий Федорович Бышовец.

— В 94-м меня там не было, я не особо был в теме. В той ситуации, возможно, и была фигура типа Бышовца, но вот в 96-м не было никаких фигур. Мы приехали на сбор перед чемпионатом Европы. Нас посетил Колосков и объявил условия премирования. В зависимости от того, как далеко мы продвинемся на турнире. Все хорошо, договорились. Причем, из футболистов никто ничего не требовал. То есть все выслушали, сказали «хорошо», поехали.

Приезжаем в Англию, неделя до первой игры. Вдруг говорят, что все меняется, все по-другому, все гораздо меньше. И, естественно, те ребята, которые были постарше, начали задавать вопрос: «Почему так? Вы же все объявили сами, мы ничего не требовали, не говорили. И вдруг все меняется».

Конечно, когда все это началось, Романцев волновался, дергался. Я прекрасно сейчас могу его понять, как тренер. Когда такое происходит, ты думаешь не о том, как готовиться к игре, а о том, как вообще команду собрать. Помню, перед тренировкой Олег Иванович, как обычно, построил команду и сказал: «Если кто-то не готов играть на чемпионате Европы, то вы скажите сейчас. У нас есть договоренность с УЕФА, что мы соберем другую команду».

Понятно, что в такой атмосфере сыграть хорошо практически невозможно. Хотя сборная была очень сильная. Ребята, которые играли в Европе, были в самом соку — Канчельскис, Карпин, Колыванов, Кирьяков.

— А Канчельскис играл на том чемпионате Европы?

— Играл. Они менялись с Карпиным. Понятно, что Канчельскис — игрок немного другого плана, но тогда он был в «Манчестер Юнайтед». Не вызвать его было бы неправильно. При всем том, что Романцев пропагандировал другой футбол.

— В какой-то момент Канчельскис просто перестал приезжать в сборную, в 98-м его уже не было. Хотя он оставался по-прежнему высококлассным футболистом.

— Честно говоря, не знаю причин. Факт в том, что в 96-м году у нас была очень сильная команда. Мы могли рассчитывать на многое на том чемпионате. Даже при том, что попалась очень сильная группа. Понятно, что немцы были сильнее всех. Вместо тех же чехов, ставших в итоге на турнире вторыми, могли выйти и мы. Чехи были особо никому не известны, а у нас — группа известных игроков, которые успешно выступают в Европе. Опять же, возраст был самый что ни на есть такой, в котором нужно выигрывать. Но вот эти неурядицы бытовые, на мой взгляд, сильно помешали. Сейчас сложно себе представить такое. Люди понимают, что это важно — если есть договоренность, значит так и должно быть.

— Для вас турнир прошел не совсем удачно: в первом же матче с Италией получили травму в столкновении с Дель Пьеро. А чем вообще запомнился чемпионат? Позитивные моменты были?

— Позитивные, конечно, были. Великолепные поля, великолепные стадионы, атмосфера. При всем том, что я за весь турнир сыграл всего один тайм, побывать на таком празднике футбола — очень здорово. Эта атмосфера большого праздника незабываема. Очень жаль, что получил травму. Считаю, мне не хватило международного опыта в том эпизоде. Я уже потом понял, что Дель Пьеро специально выставлял ногу так, чтобы попасть в меня. На тот момент, конечно, он был похитрее меня.

— Вы много где поиграли. Была ли где-нибудь похожая атмосфера?

— Да, в тех же матчах с «Барселоной», «Реалом» и «Интером». Но это все-таки отдельные матчи, а здесь — чемпионат Европы. Атмосфера, конечно, особая.

— А поля где лучше? Вы отдельно отметили английские газоны.

— У «Барселоны» идеальное поле. Словно бильярдный стол. Кстати говоря, в Англии в то время начали применять синтетические волокна. То есть, поле натуральное, но прошивается искусственными незаметными вкраплениями. Отдаешь пас щекой на 10 метров, а мяч из-за этих жестких волокон катится по витиеватой траектории и иногда тяжело предугадать, в какую часть стопы он попадет: подставляешь щеку, а мяч может тебе в пятку попасть или, наоборот, на носок. Сложно было подстроиться. В динамике это не так заметно.

Артем ЗИБРАК и Станислав БУТЕНКО. «Eurofootball», 26.12.2015