КАЗБЕК ТУАЕВ: «ГАЗЗАЕВА ОБМЕНЯЛИ НА ЭШЕЛОН РУДЫ»

Сегодня знаменитому нападающему «Нефтчи» и сборной СССР исполняется 75 лет.


Ноябрь 2015-го. Казбек Туаев в Москве. Фото: sport-express.ru

Лев Яшин говорил, что страшнее форварда для него, вратаря, нет. Мы думали, справлять 75-летие Казбек Туаев, бывший тренер сборной Азербайджана и «Нефтчи», останется в Баку. Как иначе? А уж там-то праздновать юбилеи умеют!

Но Туаев в Москве. Мы не удивимся, если выключит телефон. Чтоб не докучали любезными словами. Вот только нас пригласил в квартиру на окраине.

— Какими судьбами? — спросили.

— У меня от природы два сына… — вкрадчиво произнес Туаев.

Мы поняли — разговор сложится.

ЛОБАНОВСКИЙ

— …Один — стоматолог, живет здесь. Вот приехал к нему погостить. Второй — программист в Канаде.

— Семьдесят пять отметите в Москве?

— Я вообще дни рождения не отмечаю. В Баку начали готовить какие-то торжества, собирались матч Азербайджан - Молдавия приурочить… Нет, думаю, надо от этого убегать. Не хочу ни банкетов, ни подарков. В нашем доме испокон веков дни рождения не устраивают.

— Вы нас удивляете.

— Ни отец, ни мать этого не любили. К стыду своему, даже не знаю их дату рождения. Сыновей — знаю. Но тоже не отмечаем. Вот мой близкий друг Алекпер Мамедов обожал юбилеи. Пышно справлял 55 лет, 60, 65… Говорил ему: «Алик, зачем?» — «Мне приятно!»

— Почему в Москву добирались поездом?

— Мне летать нельзя. Врач сказал: «Если хочешь самолетом — надо месяц колоться». Давление, сосуды… Когда десять лет назад в «Нефтчи» работал, часто в Анталью мотались. Команда туда самолетом, а я — машиной.

— Это ж сколько за рулем?

— Не так много — 8–9 часов. До Нахичевани доехал, а там недалеко.

— Друзья в Москве остались?

— Юре Кузнецову иногда звоню. Сережа Крамаренко умер, мы были близкими друзьями. Как и с Адиком Голодцом.

— Голодец лет пять отыграл за «Нефтчи»?

— Да. Адика я боготворил. Деликатнейший человек. Но на поле какой смелый! Играем в Ташкенте. Красницкий собирается бить штрафной, а сильнее удара в Союзе не было. Ставим «стенку». Тот-ка-а-к дал — нашему маленькому Адику в грудь! Он столбиком на землю хоп — и лежит. Готов!

— Бедный Адамас Соломонович.

— В раздевалке видим: у него мяч отпечатался во всю грудь! Мы смеемся, особенно громко — Эдик Маркаров. Потом едем в Куйбышев, снова штрафной. Снова «стенка».

— Снова в Адика?

— В Маркарова! И не в грудь, а в челюсть. Тот кулак ко рту подносит — тьфу, и зуб нам всем показывает…

— Ай да история.

— Голодец — умнейший игрок. Хитрый, сообразительный. Дома проигрываем «Кайрату» 0:2, топчут нас! Вдруг забиваем один, второй — уже 2:2, можно дышать. Пять минут до конца, суматоха в их штрафной, вижу, как в замедленном кино: мяч отскакивает к Голодцу, спокойно останавливает и «щекой» в угол. Тихонечко-тихонечко. 3:2!

К нам из Киева перешел. Почему-то очень не любил Лобановского. Называл его «верблюд пустыни». Как-то играем с киевлянами дома, 2:1 ведут. Рвут! Что-то они поскандалили на поле, Голодец на Лобановского накинулся: «Ах ты, верблюд пустыни!» После спрашиваю: «Адик, почему?» — «Да ну его, верблюд и есть…»

БАХРАМОВ

— Вы же футболистом могли оказаться в московском «Спартаке»?

— Должен был! Я осетин, но родился в Баку. А мама русская, завучем в школе была — учила и меня, и Люсю, будущую жену. С 8-го класса рядом! 60 лет мне кровь пьет! Но свой долг выполнила — два сына.

— Мы вас понимаем.

— В 17 лет меня взяли в «Нефтчи». Толком играть не начал — внезапно отчисляют. Отправился в Нальчик — был там товарищ: «Приезжай, будешь у нас играть». Устроился на завод помощником слесаря. Первый раз снег увидел — в Баку не знал, что это такое…

Доигрался до сборной класса Б. На турнире в Кишиневе так сыграли, что нас с Сашкой Апшевым увезли в московский «Спартак». Поселили в Тарасовке. На электричке каждый день ездили, тренировались в Лужниках…

— На базе не было поля?

— Зима! Сугробы! «Спартак» улетает в Китай, меня должны заявлять. Тут выясняется — товарищ за меня написал заявление в «Нефтчи». Я той зимой был в Баку — всё меня уговаривал: «Давай в «Нефтчи». Зачем куда-то идти?» Тогда я мялся, не знал, что делать. Никакой «Спартак» в тот момент интереса не проявлял.

Позже всем республикам, кроме Эстонии, дали высшую лигу. Азербайджан получил место — стали собирать своих ребят по всему Союзу.

— Но виноватым оказались вы?

— Как сейчас помню — в Доме профсоюзов заседание федерации футбола. Сначала праздничная программа: Юрия Кузнецова за 9 игр признали лучшим центрфорвардом страны. Потом в повестке наказания — мне за два заявления влепили год дисквалификации! Сидим с Николаем Старостиным, слушаем. Как объявили, принялся утешать: «Не тужи. Сейчас брат Андрей вернется, пересмотрят вопрос. У него должность в федерации…»

— Куда отправились?

— Домой, в Баку. В «Нефтчи» хорошо отнеслись: «Мы за тебя будем просить, сделаем зарплату». Тренировался с ними, ездил куда-то. Но денег не давали ни копейки. Ну вас к черту, говорю. Поехал обратно в Нальчик. Там тренером был легендарный спартаковец Станислав Леута, заслуженный мастер спорта. Вместе со Старостиным сидел на Колыме. Великолепный человек! Он-то меня и спас…

— Каким образом?

— Так все провернул, что разрешили заявить на второй круг — пожалуйста, играй за Нальчик. Но в «Нефтчи» меня не забыли. Зимой за мной Тофика Бахрамова прислали.

— Ого. С «золотым свистком»?

— Он еще не судил, кажется. Был вторым тренером «Нефтчи». Из города надо быстрее скрыться — решили убегать. От Нальчика до Прохладного 40 километров, оттуда без проблем можно до Баку добраться. Поймали частника: «Жми!». В аварию попали, чуть не убились…

— Это как же?

— Машины столкнулись лоб в лоб. Ехали в темноте — я почувствовал удар и отключился. Очнулся — вокруг какие-то люди суетятся. «А где Тофик? Тофик!» — кричу. Отзывается еле слышно: «Здесь я…» Тоже окровавленный лежит.

— Почему убегали-то?

— В Нальчике сплошные санатории — в одном таком наш «Спартак» жил. Как-то иду — навстречу два автоматчика с офицером: «Слушай, где здесь футбольная команда?» — «Вон там». — «Нужен Туаев Казбек. Ты не знаешь?» — «Не-е, не знаю…»

Сразу за угол — а они в кабинет к Леуте. Дождался, пока уйдут, и к нему. Говорит: «Уезжай скорее, отрывайся. Ростовский СКА тебя хочет, спецнаряд прислали».

— Почему вас московский «Спартак» не отстоял?

— Большой клуб — зачем им я со своими проблемами? Симонян был главным тренером — потом говорил: «Я всегда хотел тебя взять!»

— Годы спустя не пытались вас получить снова?

— Нет. Каждый год московское «Динамо» тянуло. Я смеялся: «У вас же Игорь есть, Число». — «Его переведем в центр, а тебя оставим справа…» Адик терзал просьбами, Юра Кузнецов приезжал за мной. Я раз собрался, сел в поезд. Посмотрю, думаю, что творится в этом «Динамо».

— Не доехали?

— Тут остановка — Нальчик! Спрыгнул. Пошел, гулял с приятелями. Когда в Баку вернулся, Адик названивал: «Где ты, негодяй? Я тебя встречаю!» — «Не обижайся. Не доехал…».

— Бахрамов что за человек?

— Интеллигентный, мягкий, мнительный. Но на поле преображался. Становился жестким, деспотичным, решительным. Никому спуску не давал. До конца жизни его изводили вопросом: «В 1966-м был гол или нет?» Тофик отшучивался: «Какая разница? Королева пожала мне руку, это главное…» Показывал «Золотой свисток».

— Дунуть хотелось?

— Даже мысли не возникало. В тот год «Нефтчи» впервые завоевал бронзу, Бахрамов отсудил финал. Потом вместе возили по республике. На встречи с передовиками производства Тофик обязательно брал с собой «Золотой свисток». Иногда такие мероприятия жутко изматывали. Как-то приехали в городок Сальяны. Школа одноэтажная, усадили на крышу, зазвучал мугам.

— Азербайджанская народная музыка?

— Совершенно верно. Растянулось надолго. Внизу люди собрались, ждут, когда можно пообщаться с командой, Бахрамовым, а музыканты бренчат по струнам и закругляться не думают. Тогда игроки начали бросать в них часы «Луч», которые нам дарили постоянно. Часов скопилось много — не жалко. Концерт наконец-то свернули. Пошли в Дом культуры, где каждому вручили огромного осетра с банкой черной икры.

— Неплохо. Что еще получили за бронзовые медали?

— По окладу — 160 рублей. И ковру. Плюс разрешение на покупку 21-й «Волги». За свой счет! Я и цену помню — 5602 рубля.

— В Москве футболисты «Волги» продавали. А в Баку?

— То же самое. Смысл оставлять — если ее с руками отрывали за 25 тысяч? Да и не люблю машину водить.

ЯШИН

— В ваши звездные годы был в советском футболе хоть один правый край сильнее вас?

— Зачем так говорить? Мы с Численко дружили. Это великий правый край!

— Объективно — в чем вы были лучше?

8 октября 1967 г. София. Матч Болгария - СССР (1:2). Подкат Б. Гаганелову не удался, и К. Туаев продолжает атаку.

— Я потоньше в обводке, потехничнее. А Игорь — мощнее. В сборной на одно место претендовали, но никогда антагонизма не было. В Баку приезжает, хватаю его: «А ну-ка, пошли…» В Москве уже он меня встречает.

Но в последние годы что ж с ним творилось… Увидел — у меня слезы покатились. Я пришел на «Динамо» к Голодцу, он был директор школы. Адик говорит: «Давай по граммуле». — «Что за граммуля? Если пить, то пить!» — «Это наше словечко, динамовское». Тут Игорь появился. Худой, зубов нет, говорит еле-еле.

— Видимо, после инсульта.

— Скорее всего. В спортивном костюме. Я приподнялся: «Игорь!» Он не обрадовался и не огорчился. Прошамкал, половины не разобрать: «Ой, Казбек, привет, привет… Я сейчас». Развернулся и пропал. Так горько стало! Адик сказал: «Не обращай внимания». Вскоре Число умер.

— От сборной СССР майка на память осталась?

— Что вы! Тогда всё забирали, вплоть до тапочек! Сейчас майками меняются, а в те времена и подумать об этом не могли. Когда Бесков тренировал сборную — я был в ней всегда. 1963-й, 1964-й… Потом его сняли — за серебро на чемпионате Европы. Я тоже был в Испании, хотя до этого румыны сломали руку. «Нефтчи» туда ездил — Бесков Алику Мамедову сказал: «Не берите Казбека, мне он нужен здоровым!»

Меня Константин Иванович даже с гипсом взял в сборную. На игры, конечно, ставил Численко. Он классно играл все матчи — кроме финала. Против испанцев был сам не свой.

— Между прочим, по-человечески Бесков Игоря Леонидовича не любил. Тот отвечал взаимностью.

— Сколько сидели за столом — ни разу Численко на Бескова не жаловался. Это новость для меня.

— Нам Владимир Пономарев рассказывал историю: у Численко родился сын, ребята спрашивают — как назвал? Численко усмехнулся: «Как, как… Константин Иванович!»

— Какой Пономарев? А-а, «кожаные штаны»…

— Почему это?

— Прозвище такое. За то, что всю игру в подкате. Подкаты, правда, изумительно делал.

— Самый жуткий подкат под вас?

— Меня всегда били самые близкие друзья! Едем в Минск — знаю, что получу от Вани Савостикова. После матча, хлебом клянусь, не мог в себя прийти. Гетры на мне рвал шипами! Иду к нему, показываю ссадины: «Ваня, тупой ты баран! Что ты делаешь?» — «Казбек, если тебя не бить — как играть? «Раздевать» меня будешь!» Но он друг — значит, обижаться не имеешь права.

— В череде ударов был особенно страшный?

— На части ногу разорвал только Ваня Мозер, за Минск играл. Он правый край, я тоже. Так дал, что до сих пор шов через всю ногу. Вылечила в Москве женщина-врач, войну прошла. Там и посерьезнее видела шрамы. Команда в Польшу полетела после того матча, а я — в Москву. Нога кровоточит! Посмотрела, вздохнула: «Ты терпеливый? Кричать не будешь? Палку в рот возьми, сжимай сильно!» — «Зубы не поломаю?» — «Все будет в порядке». Не дай бог вам пережить, что я тогда выдержал!

— Что делала?

— Зеленкой по кости водила — без всякого наркоза. Создавала корку. В войну, говорит, это было первое средство. За неделю зарубцевалось.

Сейчас вспомнил случай, как сознание на поле потерял. Играл за Нальчик в Тбилиси, против СКВО. Класс Б. Так засадили в челюсть, что отрубился. Через полминуты глаза открываю и тут же получаю мяч. Вижу ближние ворота сквозь пелену — и к ним! Вслед орут: «Казбек, ты куда? Это свои!» Хорошо, ударить не успел…

— Яшин говорил: «Для меня самым страшным нападающим был Туаев. Он сам не знал до последней секунды, куда будет бить».

— Так я ему больше всех мячей забил! Штук пять-шесть! В 1962-м дома играем с московским «Динамо». Против меня мощный левый защитник, Володя Глотов. Ни принять мяч не дает, ни убежать. 0:1 горим. Юра Кузнецов у динамовской штрафной, мягко мне скидывает — и сразу два решения: то ли прострелить, то ли пробить.

— Лучше, конечно, пробить.

— Я и пробил. В «девятину»! Яшин так и застыл с расставленными руками. После матча говорит: «Свет плохой у вас на стадионе…» Смеюсь: «Лев Иваныч, при чем здесь свет? Что придумываешь?» Потом и второй я забил. 2:2 сыграли.

— Сложные мячи от вас Яшин брал?

— Играем как-то на «Динамо», счет 0:0. Ка-а-к дал ему — а у Яшина трусы длинные-длинные. Вроде поймал, смотрит — а в руках-то мяча нет. Оборачивается — и в сетке нет. Глядит растерянно. А он в трусах застрял! Так Яшин сам потом громче всех смеялся!

— Как нужно было Яшину бить? Что он не любил?

— Я вам случай расскажу — а вы сами думайте. Были на сборах в Югославии. Дают упражнение — с линии штрафной надо забить Льву Ивановичу. Никто не может! Ни Месхи, ни Метревели, ни Геша Гусаров. Мы Леву знали, но все равно поразились. То рукой дотянется, то ногой отобьет. Такого я никогда не видел.

— Смешные голы на вашей памяти пропускал?

— В 1963-м попадаю в «33 лучших», Бесков вызывает в сборную. Едем в турне Марокко — Бельгия — Голландия. Так в Марокко казус вышел. Метров с сорока бьют по нашим воротам, Лев Иванович между ног пропускает!

— Вот как надо было бить.

— Вскоре наши с пятидесяти метров жахнули — и марокканский вратарь между ног пропустил!

— Вы играли?

— Нет. Приезжаем в Бельгию, игра с «Андерлехтом». Минут за пятнадцать до конца Бесков мне командует: «Выходи!» Я бутсы ищу, начинаю со шнурками возиться, руки дрожат, никак завязать не могу. Бесков багровеет от злости: «Это что?!» А я ж не знаю, как сидеть в запасе. Нет такого опыта. Сроду в «Нефтчи» игру с лавки не смотрел!

Следом в Роттердаме матч со «Фейеноордом». Холод адский, поле ледяное. Бесков вызывает: «Не боишься?» — «Я? Боюсь?! Никогда!» — «Погода тебе как?» — «Погода не мешает». Вот там у бельгийцев впервые увидел бутсы с присосками на подошве. Мы и не знали, что такие бывают. 2:2 сыграли, я второй мяч забил. Потом в Мексику поехали — там я здорово сыграл, откровенно скажу.

— Бесков ваше мнение разделял?

— Оценки ставил — так мне показывает: пять баллов!

ЯКУШИН

— С Якушиным вы дружили.

— Я «Нефтчи» тренировал — вызвонил его из Москвы, дядя Миша стал мне помогать. Правда, недолго, месяца два. Когда сняли меня, Якушин оставаться не захотел.

— Он не дурак был выпить.

— Тогда уже не пил вообще. Я его со сборной звал Дядя Миша. «Михаил Иосифович» не произносил никогда. Как-то, еще игроком, в Италии страшно с ним поругался!

— Из-за чего?

— Пару раз один на один выскочил — не забил. 0:0 закончилось. Якушин орал: «Туаев боится в штрафную лезть…» Будто я не из штрафной бил. Мне Крамаренко эти слова передал. Я вспыхнул — сразу к Якушину в номер: «Дядя Миша, ты что это говоришь? Ты не видел, откуда я бил?!« — «Да нет, я не так сформулировал… Но из-за тебя вничью сыграли!»

— Замечательно.

— Продолжаю: «Забыл, как мы тебе пять штук в Ташкенте засунули. Кто три забил — разве не я? Ты забыл?!" Мы и в Ташкенте его «Пахтакору» пять отгрузили, и в Баку. Попер я на Якушина, словом. Тот сник — подумал, я больной. Шизофреник. Но обиду не затаил.

— За два матча забить десять мячей Пшеничникову — это сильно.

— Юра — хороший вратарь. У нас случай был. Полетели в Ташкент, жара — не продохнуть. А у них незадолго до матча — землетрясение. Мы боялись, ехать не хотели — ЦК заставил! Смотрим — гостиница «Ташкент» в трещинах. Город в руинах. Кругом палатки, народ ждет новых толчков. Картина страшная.

— Где жили?

— В той самой гостинице, которая трещинами пошла. Вот-вот развалится. Сидим притихшие, радио слушаем. Концерт по заявкам: «Для команды «Нефтчи» по заявке Юрия Пшеничникова передаем полонез Огинского…» Ах ты ж, думаю, подлюка! Завтра устроим тебе «полонез»!

Выиграли, уходим с поля — говорю Юре: «Ты хоть знаешь, что такое полонез Огинского?» — «Да ничего я не заказывал! Пошутили надо мной!»

— Кто-то из вашего поколения вспоминал — приехали с командой в Ташкент после землетрясения, боялись жить в гостинице. Спали у фонтана на площади.

— Так и мы сидели около этого фонтана. Нас предупредили: больше будьте на воздухе. А ночью перед матчем спать надо!

— Тоже у фонтана?

— Пошли по номерам. Толю Грязева надоумил кто-то — шансы выжить выше, если ты в дверном проеме. Когда все будет ломаться, там один живой останешься. Каркас удержит. Э-э, чудак! Раскладушку поставил, выгнулся весь — заснуть не может! Землетрясение ждет!

— Могли там игру назначить на три часа дня?

— Это мы делали, в Баку. Алекпер Мамедов придумал. К нам приехало ленинградское «Динамо». Жара лютая. А они все ребята могучие. Вдруг Алик говорит: «В два часа игра!» — «Ты с ума сошел? Сами помрем на такой жаре!» — «Не-е, они быстрее нас умрут…»

— И что?

— 5:0 засунули им, бедным! Ленинградцы пятнадцать минут играли. Как сейчас помню, против меня Тихомиров вышел. Высокий такой. Я показываю сюда, убегаю туда — его шатает, только головой вертит. А тело не слушает.

— В Тбилиси Якушин селил команду гостей рядом с трамвайными путями. Договаривался, чтоб стрелки не смазывали.

— В 1966-м перед матчем с московским «Спартаком» был фокус. Последний тур. Из Москвы никто в призеры не попадал, все пролетели. Лишь у «Спартака» шанс. У нас — на очко больше, необходима ничья.

— Это разумно.

— У нас чудесные руководители — дай бог, чтоб им хорошо сейчас было на том свете, — начальник команды Шовкет Ордуханов и главный тренер Ахмед Алескеров. Взяли машину — привезли к гостинице «Нахичевань». Высадили рабочих с отбойными молотками. Ночь спускается — и пошло: тр-р-р… Не дали спать! 3:0 выиграли!

МОРОЗОВ

— Якушина называли Дядя Миша. А Бескова — Дядя Костя?

— Что вы! Исключительно Константин Иванович. Он человек совсем другого склада. Тренировки у него были очень интересные. Все объяснял — куда бежать, как отдавать. Дядя Миша такой же. А вот Николай Морозов в тонкости не вникал. По пониманию футбола с Бесковым и Якушиным его близко не сравнить! У меня с Морозовым в 1965-м случился конфликт.

— Почему?

— На сбор в Югославию из «Нефтчи» взял пятерых. Но Маркаров не доехал — в Баку подрался с кем-то на улице, сломали челюсть. Брухтий улетел на похороны отца. Остались Банишевский, Крамаренко и я. Меня тяготило, что Морозов приглашал регулярно, но на поле даже в товарищеских матчах не выпускал. В очередной раз промаявшись в запасе, бросил в сердцах Численко: «Да пошел этот Морозов! Зачем вызывает, если не ставит?!»

Он узнал о разговоре. Перед следующей игрой произнес на установке: «Некоторые недовольны своим положением. Что ж, сегодня поглядим, кто на что способен». Численко толкнул в бок: «Готовься!»

— Матч-то с кем?

— С «Вележом». Отыграл блестяще, югославскую защиту «раздел». После матча в автобусе галерка, где сидели запасные, встретила аплодисментами. Вот этим куском хлеба клянусь, так и было!

— Что Морозов?

— Покосился недобро. Промолчал. Вечером возле бассейна окликнул: «Эй, иди сюда! Чего вы…шься?» Я вскипел: «Почему матом ругаешься?!" Этого не терплю, в таких ситуациях с любым перехожу на «ты». Морозов похлопал по плечу: «Ладно, ты молодец, здорово сыграл». А я уже на взводе: «Да мне плевать…»

— Больше при нем не играли?

— В той же поездке, которая длилась почти месяц, выпустил против каких-то хорватов. Ох и гады! Только в кость играют! Я ответил, вспыхнула потасовка. Так отбивался в одиночку. Наши — бздуны, не полезли. Юрий Золотов, начальник команды, усмехнулся: «Казбек в сборной — единственный мужчина». Ребята, я ничего не придумываю. Если здесь хоть одно слово неправды — Бог меня не простит!

Ну, а Морозов с тех пор в сборную не звал. Годы спустя пересеклись в Черкизове. Я тренировал «Спартак» Орджоникидзе, он был директором стадиона «Локомотив», на территории которого находилась гостиница. Мы предупредили клуб, когда планируем заселиться. Неожиданно появился Морозов. Опять мат-перемат: «Кто разрешил?! Все вы чернож…е одинаковые!» Тут уж я не церемонился.

— Серебряников, Хмельницкий и Биба говорили, что в 1966-м киевляне, уже обеспечившее себе чемпионство, сдали дома игру «Нефтчи» 1:2 — чтоб Москва осталась без медалей. В Баку гуляет версия, что выиграли честно. Кому верить?

— О деньгах вообще никто не заикался! Разговор был такой: «Можете — отдайте. Нет — будем играть». Мы вышли и обыграли. Остальное — болтовня! Кто из футболистов «Нефтчи» мог что-то решать? Маркаров, Банишевский и я.

Вот пример. В 1971-м дома играем с «Торпедо». Там главный тренер Маслов, Валя Иванов — ассистент. «Нефтчи» тренирует Алик Мамедов. Говорит: «Потолкуй с ними. Согласятся на ничью?» У нас впереди двойной выезд — «Кайрат» и «Арарат», хотелось силы приберечь.

— Потолковали?

— В «Торпедо» из приятелей к тому времени остался Миша Гершкович. Прихожу в гостиницу, объясняю ситуацию. Вдвоем идем к Маслову. Он с Ивановым и Золотовым в номере двигает фишки на макете, обсуждает тактику. Предлагаю ничейку. Вместо ответа все трое с облегчением выдыхают: «Фу-у! Конечно! А то сидим, голову ломаем…» Пауза. Голос Маслова: «Почему ты к Гершковичу обратился? Он занимается такими вопросами?» — «Не нужно гнилых подозрений. Заглянул к Мише, потому что хорошо его знаю».

— На поле прошло без неожиданностей?

— Молодой Али-Заде засадил издали — гол! К счастью, не на последней минуте! Кричу: «Ишак, что творишь?!" Разводит руками: «Меня не предупредили…» Теперь «Торпедо» надо забивать. А Крамаренко уперся: «Специально пропускать не буду! В ваших делах не участвую!» Тащит и тащит. Еле-еле запихнули — 1:1.

— Матчи с «Араратом» — всегда битва?

— Еще бы! В Ереване нас с трибун обстреливали из рогаток. Чугунными болванками лупили по ногам. Потом мы поняли — это ерунда. Бывает страшнее. Середина второго тайма, я поскандалил с кем-то из игроков «Арарата», заменили. Плюхнулся на скамейку. Вдруг выстрел из ракетницы. Метрах в двух от нас заряд попал в землю, срикошетил на трибуну — и в лоб пацану лет восемнадцати.

— Насмерть?

— Да. Его вынесли в полной тишине. Тем временем на противоположной стороне милиционеры поволокли к выходу человека, начали избивать. Того, который выстрелил.

— А в Баку вас чуть не зарезали.

— Не преувеличивайте. Просто сумку исполосовали ножом. Если б хотели в тело воткнуть, в толпе это не составило бы труда. Наверное, такой цели не было. Проиграли ЦСКА 0:1, на нас поперли болельщики. Часа полтора ждали в раздевалке, когда они разойдутся. Но продолжали стоять. Ладно, думаю, буду продираться. Живу-то рядом со стадионом. Сумку на плечо — и вперед, не обращая ни на кого внимания. Когда добрался, увидел, во что она превратилась.

БЫШОВЕЦ

— За что в сборной вы поколотили Бышовца?

— Я?! Не было такого! Это Банишевский в Вене с ним сцепился около гостиницы. Два центральных нападающих, что-то не поделили. Наговорили друг другу два теплых слова. Но без мордобоя.

— Ваша пикировка в прессе с Бышовцем и Маслаченко в свое время наделала шума.

— С Маслаченко перед смертью успели помириться. Он сам позвонил: «Казбек, к тебе никаких претензий». — «Володя, о чем разговор? Ты нормальный парень, люблю, уважаю…»

— Маслаченко вы назвали «дыркой, а не вратарем».

— Ни-ког-да этого не говорил! Мамой клянусь! Маслак — великолепный вратарь, замечательный человек. Доброжелательный, позитивный. «Пр-р-ривет, р-р-ребята!» — любимая фраза.

— С Бышовцем тоже объяснились?

— Он и Черчесов приезжали в Баку на юбилей Игоря Пономарева, который играл у Бышовца в олимпийской сборной. За столом сидели рядом. Я спросил: «Что ты журналистам про меня наболтал?» — «Казбек, да ты что?! Мы друзья-товарищи…» Если же Бышовец действительно сказал, что не знает, кто такой Туаев, башка у него совсем не работает. Но мне обиднее за Славу Семиглазова, которого Хмельницкий назвал в интервью самым подлым защитником 60-х. Вот это очень не понравилось!

— Разве не так?

— Славик — не костолом. Хороший парень, порядочный, симпатичный. Женился на актрисе Русского драмтеатра в Баку, помог ей с карьерой. Потом расстались. Но еще до развода был матч в Тбилиси. Динамовцы на поле начали оскорблять его жену. Семиглазов ответил как мог — в подкатах начал выжигать всё! Бил, как собак! Мишу Месхи, Славу Метревели, Жору Сичинаву… Жора приковылял ко мне: «Скажи ему, чтоб угомонился».

— А вы?

— «Во-первых, сами виноваты. Кто за язык тянул? Во-вторых, не лезь в нашу штрафную — и тебя пальцем не тронет». Сичинава об атаке тут же позабыл. Семиглазов использовал футбольные хитрости.

— Например?

— Принимаем «Зенит». У них вся игра через рыжего — Бурчалкина. Настырный, носится туда-сюда. Полчаса до конца, счет — 0:0, а победа нам нужна как воздух. Что делает Славик? Маленькая провокация — и рыжий нейтрализован.

— ???

— Плюнул в него. Судья этого не видел, зато прекрасно рассмотрел, как на Семиглазова с кулаками кинулся Бурчалкин. Красная карточка. «Зенит» в меньшинстве рассыпался, мы забили три и выиграли.

— Нам рассказывали, что Семиглазов хотел покончить с собой в 1971-м, когда за матч с ростовским СКА повесили длительную дисквалификацию. Выпил, открыл газовый кран — еле спасли.

— Кажется, что-то было, но подробностей не помню. А в Ростове приключилось удивительное. Накануне матча в нашей гостинице отирались люди из СКА. То Леша Еськов ходил кругами. То Лева, администратор, привел девок в номер Крамаренко, умолял отдать игру: «Вам уже ничего не надо, а мы на вылете…» Серега отказался. Он не продажный. Был ли все-таки замешан кто-то из «Нефтчи», не знаю.

Судил Балыкин из Днепропетровска. Мы вели 1:0, затем два пропустили. Причем второй мяч — из стопроцентного офсайда. И Крамаренко психанул. Наорал на наших, на арбитра, изо рта пена пошла. Подлетел к Балыкину и врезал кулаком так, что тот рухнул.

— Очухался?

— Утерся, удалил Серегу и довел матч до конца — 1:3. После игры командующий Северо-Кавказским военным округом приказал забрать Крамаренко в кутузку. К стадиону подогнали «воронок». Мы в панике. А из раздевалки СКА с довольными лицами выходят Лева, Еськов. Я к ним: «Ах вы, твари паршивые! Всю ночь торчали в гостинице, житья нашему вратарю не давали! Сейчас его увозят — неужто не вмешаетесь?! Мужчины вы или кто?!" В общем, подняли кипеж, отбили Серегу.

— Его дисквалифицировали на три года.

— Через год амнистировали. Остальных, в том числе Семиглазова, — раньше.

— Той же осенью был скандал в Ташкенте.

— При кошмарном судействе вырвали победу 3:2, но «Пахтакор» подал протест. Дескать, в первом тайме недоиграли полторы минуты. Результат аннулировали, назначили переигровку. Грязная история, не хочется ворошить… Если коротко — сверху спустили приказ: задушить «Нефтчи»! Ядгар Насриддинова из Узбекистана в тот период была председателем Совета Национальностей и зампредом Президиума Верховного Совета СССР. Разве могла допустить, чтоб «Пахтакор» вылетел?! Однако за «Нефтчи» заступился Гейдар Алиев. В переигровке «Пахтакор» победил 2:0, но все равно отправился в первую лигу.

ВОЛЧОК

— В Орджоникидзе у вас начинал Валерий Газзаев. Еще без усов?

— Какие усы? Мальчик, бегал за дубль. Но быстро дорос до основы. Смелый, исполнительный, не разменивался по мелочам.

— Газзаев от вас ушел в «Локомотив» к Игорю Волчку. Тот говорил нам: «Ох, и натерпелся с Валерой! Когда привез в Москву, это был ужас. Меня все спрашивали: «Ты где нашел такого дикаря?!»

— Врет! Волчок — негодяй и проходимец! Он же не футболист — парикмахер!

— В каком смысле?

— В прямом. В Калинине работал парикмахером. Затем администратором, вторым тренером. Попал в «Локомотив», обоср…л с ног до головы дядю Мишу Якушина — и стал главным. Волчок — непорядочный. Пусть спасибо скажет за то, что не начистил ему физиономию.

— Где?

— В Институте физкультуры. Стою с бывшим тренером «Торпедо» Виктором Марьенко. Подходит человек: «Казбек, почему к нам Газзаева не отпускаешь?» От такой наглости опешил: «Ты кто?» — «Волчок, старший тренер «Локомотива». Ты ведь когда-то пробовал силы в высшей лиге. Газзаев тоже хочет попробовать…» Марьенко начинает хохотать.

— А вы?

— Думаю — вот ишак! 300 матчей в высшей лиге, трижды в «33 лучших». И это называется «пробовал силы»? Зачесались кулаки. Но Волчка, сообразившего, что сморозил глупость, как ветром сдуло.

Дальше неприятная история. Сижу в кабинете председателя общества «Локомотив» Кузнецова. Просит не препятствовать отъезду Газзаева. Объясняю: «В «Динамо» или «Спартак» отдал бы без вопросов. Но «Локомотив» только вернулся в высшую лигу, еще неизвестно, как все сложится». Кузнецов сухо: «с тобой коллега желает пообщаться». Открывается дверь, входит тренер «Локомотива» Глебов. С порога: «Казбек, у меня на тебя компромат…»

— Поворот.

— Как-то Глебов позвонил мне в Орджоникидзе: «Вы завтра улетаете, а мы с Нальчиком играем. Можно пару дней потренируемся на вашей базе?» — «Ради бога».

И вот извлекает бумажку: «Это на базе нашел в твоей комнате. Список футболистов, которые получают доплату».

— Ну и прохиндей.

— Говорю: «Не стыдно? Привел тебя в свой дом, а ты украл вещи, да еще шантажируешь!» Поворачиваюсь к Кузнецову: «Не видать вам Газзаева как своих ушей!» И Валеру предупредил: «О «Локомотиве» забудь!»

— Прислушался?

— Да, он же как раз ухаживал за Беллой, моей племянницей. Собирались пожениться. Внезапно меня вызывает первый секретарь обкома. Ставит перед фактом: «Газзаев отправляется в «Локомотив». За него министр путей сообщения Бещев пообещал республике эшелон железной руды». Против лома нет приема.

— Повезло Газзаеву с женой?

— Очень! Белла — девочка умная, интеллигентная. Я тогда впервые побывал на осетинской свадьбе. Узнал много нового. Невеста должна стоять в углу, лицо закрыто. Если кто-то хочет посмотреть, может приподнять вуаль. За денежку. Жених тоже стоит, ждет, когда все покушают. Только после этого разрешается сесть за стол. Смешно.

— На азербайджанской свадьбе не так?

— Гораздо проще. Народ танцует, поет, веселится. Никаких ограничений!

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ. «Спорт-Экспресс», 13.11.2015