ВАСИЛИЙ ДАНИЛОВ: «БЫЛА ТЮРЬМА И БЫЛ ПОБЕГ»


Василий Данилов. Фото: sport-express.ru

Из сборной, вернувшейся с медалями после чемпионата мира-1966, все на виду. Кто жив, конечно.

Но был в той команде незаменимый игрок, о котором много-много лет ни слуху ни духу. Защитник «Зенита» Василий Данилов. Для кого-то станет открытием, что есть в нашем футболе Савельич поглавнее Онопко.

Данилову — 74. Мы долго его искали. Однажды нашли и уговорили встретиться.

Встреча сопровождалась уймой конспиративных нюансов. В конце концов, присели в кафе на Финляндском вокзале. Василий Савельевич расположился в дальнем углу так, чтоб видеть весь зал. Обстановка под контролем.

Мы слушали неторопливый рассказ о странной жизни, пропитанной не только славой, победами, медалями. Еще в этой жизни случилась тюрьма.

ПЕЛЕ

— Вы, кажется, прихрамываете?

— Коленом мучаюсь с тех пор, как в 1967-м в матче за сборную травмировал мениск. Нынче к какому доктору не придешь — везде деньги, деньги. Одному говорю — я, мол, в «Зените» играл. Спрашивает: «Что, льготы есть?» — «Нет» — «Тогда извините». Сустав почистить — больше тысячи долларов! А где взять?

— Обратились бы в «Зенит».

— «Зенит» мне и так с квартирой помог, я в коммуналке недавно жил.

— Невероятно.

— Что ж я — обманываю? Было так. Стоим втроем на «Петровском»: Завидонов, Храповицкий и я. Мимо идет Миллер: «Ветераны, какой счет будет?» Завидонов в ответ: «Да выиграет „Зенит“. А вот ветеран наш теснится в коммуналке, помочь бы…» На меня кивает. Поймал момент!

— Какой молодец.

— Миллер сразу: «Сколько нужно?» — «70 тысяч» — «Долларов?» — «Рублей»!

— Это что за квартиры в Петербурге?

— Мне город три четверти оплачивал. 70 тысяч не хватало. Миллер дал команду по телефону. До этого я пять лет бился — и ничего. Везде письма писал. А теперь другая жизнь.

— Футбол не пропускаете?

— Да, у ветеранов абонемент в 17-й сектор. Из нашего поколения мало кто остался. Что в «Зените», что в сборной. Собираемся либо на похоронах, либо на юбилеях. Весной Гене Орлову 70 лет справляли. Говорю: «Быстро же ты подрос, Геннадий Сергеевич…» В «Зените» он правого нападающего играл. Но не закрепился.

— Почему?

— Тихоход. Зато до сих пор рассказывает: «Как я в Киеве с твоего паса гол забил!» Какой пас? Какой гол?

В 1997-м Орлов с Симоняном мне помогли «заслуженного» получить, напомнили начальникам — Данилов еще живой… За 1966-й звание всем дали, кроме меня. Сейчас смотрю фотографии — я в сборной, чемпионат мира. Не верю, что был там! С такими людьми играл!

— Снится вам это?

— Иногда. Бывает, и поплачешь. В Англии вручали большие и малые золотые тем, кто играл в финале. Кто за третье место — бронзовые. Серебра не было. Годы спустя комнату мою в коммуналке ограбили, всё вынесли. Медаль тоже.

— Господи.

— Как раз делали ремонт, квартира открыта. Утащили альбом с фотографиями, кубки, огромный вымпел, увешанный значками. Даже заграничный журнал, где на обложке я с Пеле. Интересный кадр. Он с мячом отходит, чувствую — будет пяткой пасовать нападающему. И точно! Перехватываю! Потом кто-то спрашивал: «Как догадался?» — «Случайно…»

— Пеле силен?

— Артист! Вот говорят: «Эйсебио, Эйсебио…» Но тот был хорош с мячом на скорости. А Пеле мог на пятачке крутануть кого угодно. Пластичный, как кошка. Я второго такого не видел. И Пушкаш, и Амансио, и Месси гораздо слабее.

— А Гарринча?

— Величайший! Во время турне сборной по Южной Америке наблюдал за ним в матче «Сантос» — «Ботафого». Хромает или нет? Вообще не заметно! Одно движение — и от всех ускользает, не поймаешь. Хотя правая нога сантиметров на семь короче левой. В 1965-м в Москве Гарринчу выпустили против нас минут на пятнадцать. Майкой с ним поменялся.

— И ее украли?

— Да, но не из коммуналки, а в Новгороде, где доигрывал после «Зенита». Жил в общаге на стадионе.

— Огненная дуэль у вас приключилась с Куртом Хамрином, легендарным шведом.

— Яшину он забивал регулярно. Перед очередным матчем сломался Крутиков, кажется. Он должен был Хамрина держать. Бесков вызывает: «Ну что, ленинградец…» Да нет, отвечаю. Я не ленинградец, я из-под Тулы. «Ладно, поглядим на Тулу. Давай, играй!»

— Справились?

— Матч товарищеский — Хамрин замену попросил минуте на седьмой. Уходя, пальцем у виска крутил и на меня указывал.

— В долгу не остались?

— Очень мирно показал — щитки надень. Тогда иностранцы часто без них играли. Меня Бесков почему-то попрекнул: «Ну так нельзя…» Но разве я шведу травму нанес?

СТРЕЛЬЦОВ

— В 1966-м накануне полуфинала с немцами главный тренер сборной Николай Морозов зачитывал телеграмму с зоны — зеки требовали победы. Иначе грозили голодовкой. Как отреагировала команда?

— Это кто ж вам такие глупости рассказывал? Чтоб перед матчем нам от зеков приветы передавали?!

Телеграмма была одна. Из Спорткомитета: «Поздравляем выходом полуфинал». Еще говорили — сверлите дырки под ордена. А оказалось, даже премии не положены. Люди с чемпионата мира медали привезли, но никакой встречи, все буднично. Правда, Метревели и Воронину вручили ключи от машин. Но это «Торпедо» постаралось. Остальных высадили в Москве из самолета, раздали билеты — до свидания. Я на свой рейс в Ленинград еле успел, летчики меня ждали.

— Мы слышали, не попавшие в заявку на бронзовый матч, загуляли прямо в Англии.

— Может, кто и загулял — но не я. Рядом со сборной человек пятнадцать из КГБ. Если что не так, закончишь с футболом. Нам молока-то лишний стакан было не выпросить.

Вот после чемпионата я бармену подарил шаровары, а он — бутылку виски. Сидим с Афониным и Хурцилавой, пьем тайком. Вспоминаем, как смотрели на итальянцев — те чуть ли не посреди тренировки к вину прикладывались.

— Хурцилава там с бутсами отличился. Взял деньги от фирмачей, играл одновременно в «Пуме» и «Адидасе».

— Это моя история! Пономарев перед матчем с Италией раздает по 200 долларов. От «Адидаса». Через Яшина договорились, вокруг него крутились фирмачи. Спрашиваю: «Сколько всего денег было? Если делить, то делить! Не могли дать каждому по две бумажки». Молчат.

Я демонстративно натягиваю на правую ногу бутсу «Адидаса», на левую — свою зенитовскую «Пуму». Яшин недобро косится: «Ты что?! Снимай немедленно!» Отвечаю — какую сумму получил, на такую и обулся. Играть буду, в чем удобнее. Хоть к вам, Лев Иванович, отношусь с уважением.

— Сыграли в разных бутсах?

— Да нет. Только по раздевалке прошелся.

— Думаете, они взяли себе больше?

— Ну уж не по 200 долларов! Если сразу начали что-то покупать…

— В матче за третье место Хурцилава привез пенальти, внезапно поймав высоко летевший мяч рукой. Серебряников уверял нас в интервью — не бескорыстно.

— Серебряникова и Хмельницкого в сборной не любили — вечно с претензиями, чудили. Как-то еще до чемпионата мира выползают на тренировку — пьяные с утра! Турянчик с ними не разговаривал. Хоть вместе играли за киевское «Динамо».

А в Хурцилаве я не сомневаюсь. Мы в одном номере жили, он на тот матч вообще не хотел выходить! Говорил: «Не могу я, Вася…»

— Почему?

— Эмоционально выхолощен. Но Муртаза заставили играть. В том эпизоде его просто переклинило. В раздевалке подсел к нему, обнял: «Ну было и было, выкини из головы».

— Могла сборная СССР лучше выступить?

— Сто процентов! С немцами в полуфинале должен был стоять Кавазашвили. Чувствовалось — Яшин не тот, весь бледный. Помните, как в Чили в 1962-м запустил издалека? С ФРГ — то же самое! Беккенбауэр бьет, до ворот метров тридцать. Ладно, думаю, не так уж сильно летит. И вдруг — пропускает.

— Кавазашвили был сильнее?

— В тот момент — конечно. В раздевалке об этом говорили открытым текстом. Но Морозову звонили из Москвы с инструкциями. Яшина убрать в запас не позволили.

Да и Стрельцова напрасно игнорировали. С ним у сборной была бы совсем другая игра. Глыба! Помню, матч с «Торпедо», у меня травма. Фальян, главный тренер «Зенита», делает установку. Кто-то подает голос: «У них Стрельцов…» Фальян руками всплескивает: «Тоже мне, игрока нашли!»

— Странно.

— Фальян — далекий от футбола товарищ. Выхожу к бровке, рядом Стрельцов: «Привет, Василий!» А я возьми да скажи: «Эдик, тебя за игрока не считают» — «Кто?!" Потом сам понял: «Этот мордоворот, головастый? Ну я ему сейчас…» Тут уж я испугался: «Да не надо. В игре покажешь!»

— Показал?

— Еще как! Я Извекова нашего предупредил: «Слава, аккуратнее с Эдиком, а то на ногу тебе наступит — оторвет». Стрельцов был очень здоровый. Как бык. Так Извеков то ли забылся, то ли хотел себя проявить — начал его пощипывать. Эдик спокойно остановился, повернулся к нему: «Тебе Данилов сказал, что не надо так со мной играть?» И все, дальше было ровно.

— Не забил?

— Забил. На замахе обманул вратаря, тот упал, а Стрельцов через него мяч перекинул и пошел, не улыбнувшись.

— До отсидки были с ним знакомы?

— К Стрельцову на зону приезжал. Я играл в Новомосковске, а он как раз сидел неподалеку, под Тулой. Мы с тренером Водягиным забросили идею блатным: «Хорошо бы повидать» — «Решим!» И поехали, подарки повезли. Мячик, сигареты.

— Где беседовали?

— В какой-то комнатушке. Вышел худой, облысевший. Зековская форма с номером. Ему, кстати, могли срок накинуть за то, что там менту врезал. Братва вмешалась, историю замяли.

— Последняя встреча со Стрельцовым?

— О-о, в конце 70-х. Еще Воронин был жив. В Москве в ресторане на «Динамо» собрались ветераны. Каждая команда за своим столиком. Валерка воскликнул: «Что мы так расселись? Давайте к нам!»

САДЫРИН

— Воронин — парень лихой.

— Как-то лежу с коленом в больнице — а он с Численко приезжает: «Дай машину!» Забирайте, отвечаю, стоит возле дома. К вечеру новости по ленинградскому телевидению: «Под Сестрорецком попали в аварию Воронин и Численко». Тут же звонок от жены: «Вася, ты где?!« — «В койке. Глянь в окно — „Волга“ на месте?» — «Да. Не побитая». Потом понеслись слухи — будто разбились они на машине Садырина. Что я с ними был, пили вместе. Что развратом занимался, как Стрельцов. Вот что такое — слухи! Не верьте!

— Дружили с Садыриным?

— Как Паша в «Зенит» пришел, я над ним шефство взял. Славный парень. Поначалу неразговорчивый был.

— Прозвище у него было?

— Нет. Это меня звали — Пряник. Потому что тульский.

— В 1968-м ваш подшефный спас тонущую телефонистку в Баку. Вместе с футболистом Белкиным.

— Опять… Кто спасал-то? При чем здесь Белкин?

— Рушите вы легенды.

— Рассказываю. Накануне матча в Баку непогода. Оползень с горы. Ужин в гостинице «Азербайджан», до ресторана надо улицей пройти. Наши толпятся под дождем. Кто-то говорит — в подвале девочка-телефонистка, дверь заклинило. Я снимаю брюки — и туда. Кричу: «Свет не включать!»

— Почему?

— Там бочки с карбидом. Ремонт шел.

— Где был Садырин?

— Понятия не имею. Повезло, что заклинившая дверь внутрь открывалась. Протолкнул бревном с третьего удара. Вижу девчонку в углу, сидит на столе перепуганная. Мне воды уже по пояс. Прыгай, говорю, на руки.

— Вам было страшно?

— Во-первых, боялся, что кто-то врубит свет — и замыкание. Во-вторых, я в тапочках на босу ногу. Кто знает, что там под водой? Несу девчонку на руках — навстречу Белкин.

— Вся команда стояла, ждала?

— Да, любовалась. Только Белкин пошел за мной. Минут пятнадцать заняло.

— У девочки на следующий день была свадьба?

— Не свадьба — какой-то праздник. Примчался ее отец, старый азербайджанец, обнял меня: «Спасибо!» Отвечаю: «Я не холостой, замуж не предлагай!» Он смеется: «Мы тебя и так уважать будем».

— Обидно читать, что девушку якобы спас Садырин?

— Никаких обид. Значит, «коллективное спасение» было, ха…

— Медаль вам полагалась?

— Нет, медали не было. Садырину, наверное, отдали.

ЛОБАНОВСКИЙ

— В другие команды вас звали?

— Да сколько раз! Был со сборной в Москве. Вместе с Кавазашвили поехали с грузинами в ресторан на переговоры. Возвращаемся на Песчаную улицу, все закрыто. Полезли через забор, извозюкались. Горянский, второй тренер, нас поймал: «Данилов бы так не сделал. Это ты, Анзор, подговорил!» Хорошо, трезвые были, просто задержались. Но не заложил, молодец.

— В Тбилиси вам не хотелось?

— Был бы холостой — может, согласился бы. Там дали бы все, что попросил. Якушин приглашал к себе в «Пахтакор», Марьенко — в «Торпедо». Но самый неприятный случай — армия.

— Что такое?

— Яшин в сборной держался особняком, лишнего слова не скажет. И вдруг выдает посреди тренировки: «Пора тебе в „Динамо“ переходить!» — «Нет уж, Лев Иванович, спасибо». В Киев я бы пошел. А в московское «Динамо» — ни за что. В 1961-м отбили все желание.

— Как?

— Тренировка сборной. Залетает в зал Валентин Николаев. Водягин столько мне про него рассказывал, они в ЦДКА играли. Классный, говорил, парень, выпивали вместе, гусарили. Николаев для меня — легенда. А тут ультиматум: «Или ты у нас в ЦСКА, или заканчиваешь играть вообще. Забираем в армию, всю жизнь будешь в снегу сидеть!»

— Ого.

— Качалин вскоре подходит: «Что ты плачешь?» А мне обидно! Со мной разговаривают так, будто сейчас в Сибирь сошлют! Потом от армии в Ленинграде и в шкафу прятался, и дома не жил. Министр Гречко приказ издал — собирали футболистов со всей страны. С той поры у меня аллергия на «конюшню» — что московское «Динамо», что ЦСКА.

— Удалось в шкафу укрыться от маршала Гречко?

— Мне «Зенит» документ выправил — будто не годен. Из-за травм. Через некоторое время идем на ЛОМО за зарплатой. Валька Аксенов получил первый, меня не дождался. Выходит во двор — там военный патруль. Запихнули, и всё, пропал футболист.

— Киев-то чем лучше?

— Сравнили! Туда брали не скопом, а тех, кто действительно нужен на поле. За мной оттуда самолет прислали, полковника. Я уж думал, натворил что-то. А он меня в аэропорт, и в Киев.

— Ловко.

— Еще прежде мне Лобановский в сборной внушал: «Вася, что тебе этот Ленинград? В Киеве для тебя что угодно сделают…»

— Благами вас осыпал?

— Спрашивает: «У тебя какая квартира в Ленинграде?» — «Двухкомнатная, 62 метра» — «Мы дадим трехкомнатную, с мебелью. Машину свою пригоняй, здесь продашь. Получишь новую». Квартиру поехали смотреть — я обомлел. Новые дома на пригорке, недалеко от рынка. Это же Крещатик, наверное?

— Допускаем.

— Две недели я с Киевом тренировался. Отправился за вещами в Ленинград — и там застращали. «В тюрьму посадим, родителей из квартиры выпишем, жену с работы уволим…» Они всё могли, не шутили. Особенно за родителей беспокоился. Я ведь их не перевозил. Уехал в олимпийскую сборную, возвращаюсь — а у них в Ленинграде квартира. Специально для такого случая сделали. Чтоб к «Зениту» меня привязать.

ФАЛЬЯН

— Юдковича, легендарного администратора «Зенита», помните?

— Еще бы! Матвей Соломонович лет сорок отдал клубу. Он и Рафа Фельдштейн из киевского «Динамо» — лучшие администраторы Советского Союза. В «Зените» Юдкович держался величаво. Казалось, он — главный тренер. Как скажет, так и будет. Слова «нет» для него не существовало. Мог решить любой вопрос. Знаете, почему кавказские команды в Ленинграде практически не выигрывали?

— Почему?

— Народ любвеобильный. Юдкович этим пользовался. Накануне матча к ним в гостиницу отправлял девчат. Судьям тоже роскошный прием обеспечивал. Они обожали в Ленинград приезжать. Все эти маленькие хитрости работали на команду.

А в 1962-м другая история. Играем дома с тбилисским «Динамо». Иду к Метревели: «Давай вничью». Расклад был удачный — и для нас, и для них. Слава пошел к Баркая советоваться, тот: «Нет, нет, нет! Так выиграем». Ага, 5:0 их вынесли.

— В середине 60-х «Зенит» не блистал.

— Не везло с тренерами. В 1967-м назначили Алова, бывшего судью. С какого перепугу?! Всё развалил. Выгнал стариков, ребят играющих, набрал молодняк. Заняли последнее место. С отрывом! Если б не юбилей Октябрьской революции, вылетели бы к чертовой матери.

— Алова сменил Фальян.

— Привел с собой кучу футболистов, из которых заиграл Жора Вьюн. Остальные — никакущие. Зато сразу выбил им квартиры, машины. Сам Фальян получил хоромы в центре возле Казанского собора. Пригласил нас в гости, я на пороге оцепенел: «Что ж мы зал арендуем? Давайте у вас будем тренироваться!» 450 метров!

У меня двусторонний мениск, операция. Так он меня через пять дней бегать заставил! Справку протягиваю: «Смотрите, написано, три месяца на восстановление» — «Брехня…» У кого-то травма, а Фальян: «Зачем тебе врач?!" Берет грязь, размажет ему по ноге — вперед, играй! Ни тактику, ни соперника не разбирали. Установки примитивные: «Бежать туда, бить вот так…» Постоянно путал фамилии игроков — чужих, своих. На тренировке никого по именам не называл.

— А как?

— Да просто: «Эй, иди сюда!» Упражнения нелепые. Например, лезть, как собачка, под заборной решеткой, потом рывок. Сумасшедший дом! Я не выдержал: «Вы сначала сами пролезьте, покажите, как надо, а уж мы — следом…» Он в крик.

— Из-за этого на вас ополчился?

— Не только. Я такой человек — говорю все в лицо. Мне без разницы — начальник, тренер, футболист. Ненавижу лизоблюдов. Фальяну высказал все, что о нем думаю. Особенно после случая в «Метрополе».

— Вы о московской гостинице?

— Нет, о ленинградском ресторане. Зашел с семьей поужинать. Спиртного в рот не брал. Но Фальян на следующий день накатил: «Знаю, ты всю ночь шлялся, бухал…» Репутацию создал, что я по городу на машине проехать не мог. Каждый мент тормозил: «Ну-ка дыхни!»

— Феерично.

— Я ни с кем не свожу счеты, наоборот, всем добра желаю. Рассказываю, как есть. Мне скрывать нечего. Фальян орал, что режим нарушаю, потому что под подушкой я не пил. Многие футболисты по домам прячутся, квасят по-тихому — и считаются трезвенниками. А ты посидишь в ресторане — значит, «алкаш». Но в «Метрополе» действительно ни грамма не выпил.

— Кто вам сообщил об отчислении из «Зенита»?

— Фальян. Уложился секунд в пять. «Ты не нужен. Свободен!» Команда промолчала. Лишь Садырин хотел на собрании вступиться за меня, но я отговорил: «Не надо, Паш. Иначе с тобой будет то же самое».

— Куда направились?

— В Евпаторию, долечивать травму. Новый сезон начал в «Локомотиве». Но быстро понял, что переход — ошибка.

— Почему?

— Ни коллектива, ни игры. За первые 18 туров — одна победа. В Тбилиси просматривать кандидатов в сборную прилетел Качалин, главный тренер. После матча схватился за голову: «Вася, куда ж ты попал?! Меня не поймут, если из такой команды буду в сборную вызывать». А поселили меня на Казанском вокзале.

— В каком смысле?

— В прямом! Здание вокзала, комнатушка, кровати в ряд. Жил, правда, один, но утешение слабое. Закурил с тоски. Спать-то невозможно. За дверью пассажиры шумят, бесконечные объявления по громкоговорителю.

— В том сезоне «Локомотив» вылетел в класс «Б».

— Уже без меня. После первого круга вернулся в Ленинград. Побегал за местное «Динамо» и поехал в Новгород играющим тренером.

ЗОНА

— После Новгорода чем занимались?

— Да по-разному. То детишек в «Смене» тренировал, то заводскую команду. Когда с работой совсем туго стало, устроился грузчиком в трансагентство. А в 1979-м загремел в тюрьму.

— Геннадий Орлов обмолвился в интервью, что вы связались с какой-то компанией, стояли на шухере.

— Какой шухер?! Ему-то откуда знать?! После развода я жил в коммуналке. Потерял ключ, звоню соседке. Отвечает: «Дома буду через два часа». Я, как назло, простудился, температура. Не на улице же болтаться. Решил перекантоваться у приятеля, с которым во дворе играл в футбол, в домино. Вскоре зашли два парня. Я на кровати лежал, даже не прислушивался, о чем они переговаривались с хозяином квартиры. А через полчаса — менты. Всех замели.

— За что?

— У меня был знакомый в милиции, как-то предупредил: «Вася, ты в эту квартиру не ходи. Ребята там собираются хулиганистые. Шапки снимают, цепочки…» Но я не придал значения.

— Это была воровская «малина»?

— Наверное. У тех парней — по три-четыре ходки. Приятель тоже отсидеть успел.

— Вас-то в чем обвинили?

— В краже. Один из парней оговорил. Всё на меня повесил. Менты вникать не стали. Им-то какая разница? Главное, дело закрыто. Да и сам парень тот — мутный. Позже узнал, что он за полгода три раза по УДО выходил из тюрьмы. Как такое возможно?! Видимо, сдавал кого-то. Но жизнь его наказала. Пока в «Крестах» сидел, с ним разобрались.

— Умер?

— Не там. Уже на воле.

— Адвокат у вас был?

— Нет, я не нанимал. Сам пытался доказать, что ни в чем не виноват, к кражам отношения не имею. Трижды появлялся государственный адвокат, бубнил одно и то же: «Лучше сознаться».

— Что отвечали?

— «Зачем, если ничего не совершал?!" С этим адвокатом все стало ясно, когда в «Крестах» пришел за мной: «Пошли» — «Куда?» — «Увидишь». Привел к авторитетам. На столе бутылка коньяка. Предложили выпить, я вежливо отказался.

— Что им от вас было нужно?

— Сказали, что хотели посмотреть на футболиста сборной. «Ты тот самый Данилов?» — «Да». Поговорили немножко и адвокат отвел обратно.

— Приговор?

— Три года. Статья 144-я. Год и два месяца провел в «Крестах», оттуда — в Ленинградскую область, поселок Форносово.

— Где тяжелее?

— В «Крестах». Выйти некуда. Грязища, тараканы, параша. Ужас! А в зоне — терпимо. Камера с двухъярусными кроватями на 120 человек, но у нас был самый лучший отряд. Чистота, порядок. Даже вшей не было. Не говоря уж о туберкулезе. Каждую неделю проверялись… Со временем перевели в колонию-поселение.

— Вздохнули с облегчением?

— Наоборот! Там намного хуже. На поселении хорошо тем, у кого «бабки» есть. Отстегнул ментам две-три «штуки» — и гуляй. Тебя не тронут, не будут заставлять работать. Если добавишь пару тысяч — могут вообще домой отпустить.

— Вы серьезно?

— Абсолютно. На зоне встречал людей, которых просили отсидеть за кого-то. Не бесплатно, разумеется. Это и сейчас практикуется. У меня же денег не было, так что на поселении вкалывать пришлось с утра до вечера. Подъем ни свет ни заря, тащишься за 50 километров.

— Что за работа?

— Лом да лопата.

— Землю долбили?

— Еще строили дачи ментовскому начальству. В какой-то момент так все достало, что я сбежал. Полгода скрывался.

— Где?

— В одном местечке. Отдыхал душой и телом. Играл в футбол, тренировал ребят. Но понимал, что вечно так продолжаться не может. Я в розыске, рано или поздно все равно поймают. Явился с повинной.

— Срок добавили?

— Полтора года. Досиживал там же, в Форносово.

— В общей сложности за решеткой — четыре с половиной года?

— Совершенно верно. Освободился в 1985-м.

— Старостин до последних дней заваривал крепкий-крепкий чай, почти чифирь. У вас тюремные привычки остались?

— Нет. Я и там предпочитал обычный чай. Сразу сказал себе: надо беречься, следить за здоровьем, чтоб на свободу не выйти развалиной. Поэтому никакого чифиря, левой спиртяги, наркотиков. Даже с куревом завязал. Выпивал разве что коньячок, который периодически до нас доходил.

— Драки были?

— Конечно. Если хочешь выжить, остаться нормальным мужиком — без этого никак. Прогибаться нельзя. Да, велик риск разок-другой получить в рыло, но потом оставят в покое.

— Нос вам сломали там?

— Нет, еще на футбольном поле. В тюрьме серьезных конфликтов не возникало. Старался не лезть на рожон. Но когда видел несправедливость, не отмалчивался. За малолеток заступался. Над ними часто издеваются, бьют, опускают. Затем расхлебывают. Ведь такой пацан выходит на свободу с единственной мыслью — отомстить. Ищет тех, кто его унижал, и убивает. Иногда это могут быть их жены, дети. Помню, я пригрозил одному борзому зеку: «Если тронешь паренька, дам ему твой адрес в деревне. О спокойной жизни забудешь точно» — «Вася, я понял…»

— Стукачей много?

— Полно.

— Как их вычислить?

— А не надо вычислять. К тебе придут — и расскажут. Кто, что, кому, за сколько. Там всё про всех знают.

— Самая опасная ситуация за годы в заключении?

— Когда подняли зону. На построении выяснилось, что нет одного зека. Менты вытаскивают на плац парня-казаха, который не при делах. Он в драку, двоих уложил. Началась заваруха. Охрана открыла огонь.

— В воздух?

— По ногам. Некоторых зацепило. А я успел прыгнуть в окно. Народ озверел — строил баррикады, выбрасывал кровати. Длилось это часов шесть, пока не отпустили казаха.

— Для зеков история имела последствия?

— Никаких. Начальство спустило на тормозах. Зачем лишние проблемы?

— Футбольные друзья навещали?

— Нет. Забыли сразу. Зато заслуженный артист СССР, болельщик «Зенита», не буду называть фамилию, бросил фразу: «Таких, как Данилов, надо сажать, чтоб в Ленинграде место не занимали!» Передачи присылали ребята, которые с футболом не связаны. Они и встречали у ворот в день освобождения. Кстати, когда Вьюна посадили, «Зенит» тоже остался в стороне, никто ему не помогал.

— Вьюна-то за что?

— За фарцовку, кажется. Год отсидел.

— Правда, что после тюрьмы вы работали слесарем?

— Да кем только не работал… В городе обо мне не вспоминали. Издавались книги, справочники про «Зенит», где перечислялись даже дублеры, а о Данилове — ни строчки. Словно не было такого игрока в истории клуба, сборной. Как-то сосед притащил газету, где написали, что Данилов давно умер. Но и это пережил.

— Первая супруга жива?

— Да. Но мы не общаемся. Когда работал в Новгороде, выписала меня из квартиры и развелась. Деньги с книжки сняла. Из 15 тысяч оставила 400 рублей. Прихожу на суд — и слышу, будто сына обижал. Что за натура?!

— Почему так поступила?

— Другого мужика нашла. Я как узнал, припугнул: «Выгоню, выпишу из квартиры — поедешь обратно в свою деревню». Так она решила сыграть на опережение. Сама бы вряд ли доперла — подружки нашептали… Однажды меня спросили: «Правда, что вы жену чуть не выбросили с балкона?»

— Вот это вопрос.

— «Что за чушь?» — «Подруги ее говорят» — «Странно. Сколько квартир сменил — у меня сроду балкона не было!»

— С новой женой когда познакомились?

— Лет тридцать назад. Но мы не расписаны.

— Что ж не расписаться, если столько лет протянули?

— А зачем? И так нормально!

— Какая у вас пенсия?

— 11 тысяч. Плюс «Зенит» 5 тысяч платит. Жена — инвалид второй группы, 18 тысяч набегает. Я не жалуюсь. Нам, старикам, много не надо. Живы — и слава богу.

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ, Санкт-Петербург — Москва. «Спорт-Экспресс», 04.09.2015