СЕРГЕЙ КИРЬЯКОВ: «В КИТАЕ В ТЮРЬМУ СМЕРТНИКОВ ВОЗИЛИ…»

Нападающий Сергей Кирьяков запомнился рыжим цветом волос, классным дриблингом и любовью к тому, что называют маленькими футбольными хитростями. А еще не самым простым характером, который однажды не позволил ему поехать на чемпионат мира. Сейчас Кирьяков тренирует юношескую сборную России и показывает класс на корпоративных турнирах. В интервью еженедельнику «Футбол» он рассказал о влиянии на свою работу агентов, об обиде Гуса Хиддинка, о посещении тюрьмы смертников, своеобразном чувстве юмора Томаса Гравесена и кровавых битвах с испанцами.

— Вы давно варитесь в юношеском футболе — сначала как ассистент Колыванова в молодежной сборной, теперь как главный тренер семнадцатилетних. Можете успокоить меня и сказать, что в 2018-м у России все будет хорошо?

— Ощущение такое: у нас есть талантливые игроки, но непонятно, сумеют ли они сделать качественный скачок вперед. Все-таки юношеский футбол и взрослый — это разные вещи. Работа клубных академий уже дает плоды. Появляются игроки 2000, 2001 годов рождения. Но по чемпионату мира есть вопросы.

— Агенты — самое большое зло из того, что есть в детско-юношеском футболе?

— Был один игрок в «Спартаке». Когда встал вопрос о том, чтобы поехать на селекционный сбор нашей команды, он спросил: «А можно подумать?» — «Хорошо, — говорю, — думай». Потом, видимо, был звонок агенту, который ему наплел, что такие сборы — не для него, что нужно играть с основными футболистами. Это было настолько удивительно, что я больше ни разу не вызывал парня. Он сейчас в спартаковской «молодежке» и, думаю, жалеет о случившемся. Бывают и обратные ситуации: звонят, просят взять игрока, клянутся, что он зацепится за шанс. Но мы по первому звонку никого не приглашаем.

— Ваши мальчишки пока еще не выходят в основе своих клубов. Но уже могут похвастаться атрибутами успешного человека?

— Да нет, они особенно не разбалованы, но тревожные нотки появляются. Слышим иногда разговоры о машинах, часах и других привилегиях. Мое мнение: до 21 года игроки должны получать одинаково. Разница лишь в бонусах: кто-то сыграл за основной состав — нужно его поощрить, забил — еще. Это должно быть расписано. Пусть учатся зарабатывать.

— Вы сами к двадцати годам были двукратным чемпионом Европы среди юношей и «молодежек». На что могли рассчитывать в материальном плане?

— У нас тогда была группа молодых игроков, которые считались лидерами «Динамо». Зарплата составляла полторы тысячи рублей — по тем временам огромные деньги. Но мы не знали, на что их тратить. Складывали на сберкнижках.

— В 1991-м сбережения сильно пострадали?

— Мои-то — нет, а вот Витя Лосев, который сейчас в «Уфе», потерял почти все, что заработал. И начал карьеру с нуля.

— На юношеском уровне вы часто пересекались с португальцами. Кто у них тогда был самым ярким игроком?

— Лидером той команды был Жоао Пинто. Он забил нам в финале Евро, потом мы приложили массу усилий, чтобы сравнять счет, и дожали португальцев лишь в дополнительное время. Это соперничество должно было продолжиться в финале чемпионата мира, но в ? произошел несчастный случай. За тридцать минут до конца мы вели у Нигерии — 4:1, но проиграли. В раздевалке никто не понимал, что произошло, кому-то из тренеров стало плохо…

— Кто-то из своих «постарался»?

— Да нет. Мы были на голову сильнее, издевались просто! Меня вообще заменили при счете 4:0 — с прицелом на полуфинал. Единственное, у них там шаман ходил до игры и завораживал поле.

— Какая из заграничных поездок запомнилась сильнее всего?

— Была экзотическая поездка в Сингапур и Малайзию. Накупили там аппаратуры. Все стоило довольно дешево, а мы постоянно участвовали в турнирах и поднакопили суточных. Я, помню, привез домой видеомагнитофон и телевизор JVC, который больше двадцати лет стоял у родителей. В Орле на просмотры фильмов у меня собиралось очень много людей.

— А как таможенники на все это реагировали?

— С ними все было нормально. Когда речь шла о футбольной команде, таможенники закрывали глаза. Дмитрий Градиленко выделялся — уже тогда в нем была видна коммерческая жилка. Он покупал не только аппаратуру и знал, как получить с этого наибольшую выгоду. Были люди, привязанные к футболистам, которые ждали этих поездок и делали заказы. Они встречали нас в аэропорту и забирали «товар». Все было организовано на хорошем уровне.

— Вещи не крали, как на турнире во Франции в 2010-м?

— Удивляла парочка игроков, которая, получая шестьдесят долларов за десять дней, набирала две-три сумки вещей. Но это было объяснимо: молодые люди хотят что-то купить, в СССР ничего нет. Я подобным не занимался, потому что был так воспитан. Боялся. Особых инцидентов в нашей команде не было. В других возрастах — да. Там и из полиции людей вытаскивали.

— В «Динамо» вы дебютировали при Эдуарде Малофееве, который любил начинать установки с цитат древних философов. Что-то запомнилось?

— Запомнилось, что на каждой установке было смешно. Плакаты с цитатами были развешаны по всей базе, а еще Адамас Соломонович Голодец приходил с газетными вырезками и зачитывал какие-то высказывания. Мне одна его установка запомнилась: «Нужно выйти, как-то пройти, куда-нибудь подать и что-то забить». Шедевр!

— Малофеева сплавляли?

— Не помню такого. Но мне и лет-то было сколько: в семнадцать я уже бил пенальти в Киеве — так тренер мне доверял. А что касается других ребят… Мне кажется, ничего такого не было. Просто Малофеев упустил нить управления, и у нас не получалось сыграть, как он хотел.

— Для Бышовца работа с «Динамо» была первым опытом клубной работы. Чем вам запомнился тот период?

— Пришел амбициозный человек, хотел себя проявить, но столкнулся со сложностями. В сборной чуть что не так — и один игрок меняется на другого, а здесь без лидера игра может не получаться. У Бышовца возникали конфликты с Кобелевым, а с Бородюком у них, по-моему, до сих пор неприязнь. Так что какое-то время Анатолий Федорович потратил, чтобы освоить методы дипломатии.

— Судя по тому, что через двадцать лет он выгнал из «Локо» Лоськова и Евсеева, получилось не очень.

— Это больше возрастное. Бышовец всегда считал себя великим игроком, и это правда. Он любил рассказывать о своем прошлом, иногда даже чересчур. Мы нормально к этому относились, хотя за годы в «Динамо» я наизусть выучил его биографию. И про «Фиорентину», и про Высоцкого… У нас с Бышовцем нормальные, уважительные отношения. Его нужно воспринимать таким, каков он есть. В любом случае человек выиграл Олимпиаду, за последние годы это самая громкая наша победа.

— С Бышовцем вы потом работали и в сборной. Главный вопрос, которым задавались все, кто видел игру с шотландцами на Евро-92: что это было?

— Без понятия. Если брать спортивную составляющую, такие голы залетают раз в сто лет. Мы просто вышли и проиграли. Хотя было достаточно минимальной победы. При счете 0:2 понеслись вперед, имели моменты, но забить не смогли.

— От шотландцев действительно разило алкоголем?

— Перегарчик чувствовался уже в тоннеле. Но знаете, когда тебе уже ничего не светит, всегда играется легче. Мы же были слишком зажаты, закомплексованы.

— Ваш последний тренер в «Динамо» — Газзаев. Потом он выиграл Кубок УЕФА, а в начале 1990-х Валерий Георгиевич был похож на «приговоренного к победе»?

— Он лишь недавно закончил с футболом, амбиции перехлестывали. Эмоций было много, Газзаев легко мог наговорить лишнего. Но чувствовалось, что человек выиграет что-то серьезное. Он не хотел меня отпускать, только ситуация тогда была полностью противоположной нынешней. В Германии платили столько, сколько я никогда не заработал бы в России. Хотя Газзаев ввел новшество: при нем премиальные получали в долларах. Еще он ввел подъемные. Перед последним сезоном в «Динамо» мне дали приличную сумму, плюс я получил машину и картину. Это уже был профессиональный подход.

— И все-таки вы уехали.

— Газзаев обиделся, но ситуация в стране была нестабильной. Все способствовало тому, чтобы увезти семью. Мы долго вели переговоры с «Лансом», потом представители клуба взяли паузу до Евро-1992. Но тут пришло конкретное предложение от «Карлсруэ». Нужно было приехать в Германию и подписать контракт, что я, конечно, и сделал.

— По деньгам сильно выиграли?

— Я чувствовал себя мультимиллионером! После трех-четырех месяцев покупал в центре Москвы огромную квартиру. Уже внес задаток и ехал с деньгами, чтобы закрыть сделку, но появилась информация, что через пару лет дом должны снести, представляете? А до этого целую группу сборников заманили купить загородные участки. Мы вложились, а человек исчез. После этого никакого желания делать что-либо в России уже не было. Хотя в Германии желающих присосаться к деньгам еще больше. На мне в какой-то момент числилось двадцать домов, которые нужно было сдавать в аренду, а с этим были проблемы. Приятель, к счастью, помог выйти в ноль.

— В начале 1990-х за футболистов платили не только деньгами.

— Да, когда Колыванов уезжал в «Фоджу», за него пришли семь или восемь «Фиатов». Один из них достался мне. А за меня руководство «Карлсруэ» три года оплачивало «Динамо» сборы в Германии.

— Местные поначалу приняли вас в штыки. С кем были особенно «теплые» отношения — с защитниками Дирком Шустером и Гюнтером Метцем?

— Я бы не сказал, что было совсем уж сложно. До меня там играл Валера Шмаров, еще был Петя Нейштетер из «Кайрата». Его сын сейчас в «Шальке». Я сразу стал играть, забивать, болельщики меня полюбили. Первый год получился просто шикарным! Но у немцев такой менталитет, что на тренировках они выкладываются на полную. Я считал, что нужно быть в этом плане помягче, но стычки и драки все равно случались. В какой-то степени это укрепило мой авторитет в команде. До сих пор, когда мы видимся с Шустером и Метцем, обнимаемся. Дирк, кстати, недавно вывел «Дармштадт» в Бундеслигу, обогнав в концовке «Карлсруэ». Я потом звонил в бывший клуб и сказал, что без русских им в первый дивизион не вернуться. Думаю, в ближайшем будущем они кого-то купят.

— Шмаров рассказывал, что Славен Билич сильно заикался, и его выбрали капитаном, просто чтобы подколоть.

— То, что он являлся лидером на поле, — факт. Билич был силен вверху и хорош в единоборствах, только скорости чуть-чуть не хватало. А так да, заикался. Когда перед игрой все были сосредоточены, а у Славена не получалось закончить речь, обстановка становилась юморной. Не забуду случай, когда он купил новые «Ролекс». Мы всей командой сидели в баре. Билич показал часы, разрекламировав их как противоударные. Шустер захотел проверить — и ударил так, что покупка разлетелась на мелкие детали!

— Часто вы так собирались?

— У нас была традиция — за день до игры спускаться в бар гостиницы и выпивать перед сном пару бокалов пива. То же самое после матчей. Надо отдать должное Винфриду Шеферу. Он сумел нас объединить и создать в «Карлсруэ» семейную атмосферу. Потом в администрации появился некто Фукс и все уничтожил. Он привел своих людей, дистанцировал работников клуба от команды и назначил тренером Йорга Бергера. Команды посыпалась, а я не мог играть из-за травмы «крестов». За полгода до конца контракта меня вызвал президент и сказал, что хочет оставить. Я обрадовался, но Бергер первым делом объявил, что Кирьяков ему не нужен. Потом я разговаривал о нем с Бородюком, оказалось, что этот тренер сбежал из ГДР и не очень здорово относится к русским.

— Шефер сейчас путешествует по экзотическим странам.

— Возраст уже. Он мне звонил из Таиланда, приглашал поработать тренером сборной, когда должность была вакантна. Я ответил: «Винни, после Таиланда будет тяжело вернуться на приемлемый уровень». Теперь Шефер вроде бы на Ямайке.

— Каким был Оливер Кан, когда играл в «Карлсруэ»?

— Его заслуга в том, что мы провели два суперсезона, огромна. Кан был слегка замкнут, на своей волне. Болельщики «Фрайбурга» кидали в него бананы, но он не реагировал. Было видно, что вратарь мирового уровня. Мы над ним немножко издевались, а он гонялся за нами. Но это несерьезно было — вот когда Алексей Прудников летел на молодых в подкаты, становилось не до шуток.

— Вслед за Каном в «Баварию» ушли Финк и Тарнат, чуть раньше — Шолль. Не было ощущения, что вы играете в дубле мюнхенцев?

— А нас так и называли — «дочерний клуб». Меня, кстати, купили на деньги, вырученные от продажи Шолля. Но сколько бы футболистов от нас ни уходило, мы стабильно отбирали у «Баварии» очки. В одном сезоне проиграли дома — 2:6, а в Мюнхене победили — 4:1.

— Победа над «Валенсией» со счетом 7:0 — лучшее, что с вами случалось в Карлсруэ?

— А вы приезжайте в Карлсруэ и скажите: «Валенсия» — увидите, что это такое. У меня до сих пор лежит плакат, где та победа названа девятым чудом света. Город гулял всю ночь, на утреннюю тренировку пришли тысячи три болельщиков! Испанцев тогда тренировал Хиддинк. Когда мы с Колывановым работали в молодежной сборной, Гус пришел к нам на занятие. Я заговорил с ним по-немецки, и Хиддинку стало интересно, где я выучил язык. «Играл в „Карлсруэ“, — говорю. — Вы, наверное, помните тот матч?» Он ответил, что не помнит, и пошел подальше от меня.

— Ваше счастливое пребывание в Бундеслиге прерывалось на игры за сборную, где как раз назревал скандал. Что для вас было самым диким проявлением «совка»?

— Отношение к футболистам. В Германии с нас пылинки сдували. Все бытовые проблемы решались на раз-два, и ты думал только о футболе. А здесь такого не было. Футболисты? Идите играйте, никто за вас ничего делать не будет. Потенциал у команды был огромный, все это признают. Нужно было лишь погасить страсти и дать нам возможность себя проявить.

— С чего началась эта история с «письмом четырнадцати»? Колосков признавался, что после матча с Грецией он наговорил много жестких слов, в том числе о безволии команды. Это было?

— Все это разразилось, когда мы заранее решили задачу выхода на чемпионат мира. Последние игры не имели значения. Было бы нормально поздравить нас с выходом и пожелать более качественной игры в финальной стадии. Но вместо этого стали высказываться претензии, а главный тренер стоял и молчал. Для нас, молодых, было достаточно искры. Собрались в гостинце — и пошло-поехало…

— В первоначальном варианте письма Садырин упоминался?

— Мы были обижены за то, что он не встал на нашу сторону. Как работать с человеком, если он не поддерживает команду?.. Мы были уверены, что решим этот вопрос. Играли в хороших клубах, думали: кто поедет в Америку, если не мы? Потом в сборную вернулись спартаковцы. Я встречался с Садыриным и Игнатьевым накануне вылета и предлагал вернуть всех «отказников». На что мне было сказано: нет, нужны только ты и еще двое.

— Обо всей этой истории рассказано и написано столько, что хватит не на одну книгу. Есть что-то, чего мы еще не знаем?

— Скажу одно: в той ситуации виноваты были все. И мы, и чиновники. Если бы нас посадили за круглый стол, мы бы наступили на свое «я» и обо всем договорились. Но этого не было сделано.

— О ваших сложных отношения с Романцевым тоже много сказано. Все дело в том эпизоде на Евро-1996, когда вы отказались выходить на замену, или было что-то еще?

— Нам не нравилась подготовка к турниру. Мы занимались какой-то ерундой, квадраты эти бесконечные… В конце уже сами просили дать кроссы или над стандартами поработать. Мы видели Романцева только на тренировках. Никаких бесед с нами он не вел. Еще помню, как Романцев ругал руководство, а потом на одном из собраний уже про нас говорил, что мы такие-сякие… Человек просто потерялся! Эпизод с невыходом стал последней каплей, к тому моменту я для себя решил, что в любом случае не буду работать с Романцевым.

— Кому еще из тренеров не подадите руки?

— Бергеру не подал бы, но его и так судьба наказала. После «Карлсруэ» он заболел раком, долго лечился… А с Романцевым мы, кстати, виделись — нас пригласили на турнир в Красноярске. Я, честно говоря, не знал, что он будет. Но ничего: подали друг другу руки, нормально общались. Время стирает обиды.

— Во вторую Бундеслигу вас как занесло?

— Представьте: я был тяжело травмирован, поэтому во избежание рисков «Гамбург» подписал со мной однолетний контракт. Сезон удался, речь зашла о продлении договора. Но тут звонок — Шефер. Приезжай, говорит, ко мне в Берлин, у нас большие задачи. Спонсоры обещали за три года вывести «Теннис-Боруссию» в Лигу чемпионов. Я ради интереса приехал, мы встретились в самой дорогой гостинице города. Сидим, общаемся. И в какой-то момент мне протягивают листок бумаги. Я чуть не подавился! Там трехлетний контракт с зарплатой в три раза больше, чем мог потянуть «Гамбург». В три! Естественно, я попросил ручку.

— А потом «Теннис-Боруссия» обанкротилась…

— Я мог поиграть несколько лет в Бундеслиге, а вместо этого полгода сидел без дела и судился с владельцами клуба. Какие-то деньги мне в итоге выплатили. Потом пришло предложение из Китая. В тридцать лет я получил возможность уехать в такую экзотическую страну, это тоже был хороший опыт.

— В китайском «Юньнане» президент сам давал установки. Еще где-нибудь с этим сталкивались?

— Нет, такого я больше не видел. Тренер тридцать минут разговаривал с игроками, после чего зашел президент со свитой. В одной руке — сигарета, в другой — кофе. Тренер тут же вышел, а президент еще полчаса рассказывал, как нам играть в футбол. Бредятина редкостная, но человек платил хорошие деньги и, видимо, считал, что может вмешиваться во внутренние дела команды. А меня он вообще любил. Как-то раз забил гол в принципиальном матче, захожу в кассу, а мне два конверта. Один — официальный, а еще один — от президента.

— Чемодан с зарплатой, который потерялся по пути в Германию, стал самым сильным воспоминанием от того времени?

— Да много всего было! Нас даже в тюрьму смертников возили. Руководство этого заведения было фанатами команды, так что нам разрешили пострелять из Калашникова и из пистолетов. А ко мне еще приехал друг из России. Китайцы накрыли шикарный стол и захотели посоревноваться, кто больше выпьет. Я говорю: «Без проблем, только за меня будет пить друг». Приятель выступил достойно, но потом под влиянием спиртного хозяева предложили нам исполнить приговор — у них там по плану расстрел намечался. Мы, конечно, отказались.

— В плане футбола местные что-то могли?

— Физически они были готовы сумасшедше! Но тактически абсолютно безграмотные. Этим все команды отличались. В Китае тогда был футбольный бум, сборная впервые в истории пробилась на чемпионат мира. Все ждали успешного выступления, но команде не удалось себя показать, и начались какие-то разборки. Сейчас все вроде бы на хорошем уровне. Приглашаются сильные легионеры, платятся деньги. Но чего-то не хватает.

— После завершения карьеры у вас была возможность остаться в Берлине. Почему не воспользовались этим?

— Мне стало скучно. Была нормальная, красивая жизнь, но настал момент, когда я просыпался и не знал, что делать. Эта обстановка меня угнетала. Я поступил на курсы, получил лицензию. Но предложений не было, а тренировать четвертую-пятую лигу мне было неинтересно. Какое-то время я участвовал в сделках по игрокам. А потом позвонили из России и предложили приехать на ветеранские турниры, в том числе на Алтай — в гости к Михаилу Евдокимову. Он бывал в Карлсруэ, мы там часто встречались. Однажды я подарил ему медальон на золотой цепочке, который для меня сделали фанаты. Наверное, он запомнил. Евдокимов ждал меня в барнаульское «Динамо», был готов найти деньги, но я дал понять, что не буду там играть.

— Зато поехали в латвийский «Диттон» и наш «Орел» — идеальные клубы, чтобы совершить тренерское самоубийство.

— В «Диттон» звали друзья, которые спонсировали клуб. Для начинающего тренера работа в высшей лиге — интересный опыт. Пусть даже в Латвии. Команда играла неплохо, и это дало мне уверенность в своих силах. Но когда тренировка начинается со слов «Тренер, а когда нам заплатят?», приятного мало. В Орле хотя бы платили деньги. Приглашавший меня Егор Строев, правда, обещал не только это. Я ему поверил, а потом мне сказали: «Ты его не слушай. Дед любит наговорить!» В конце концов ребят стали выгонять из квартир, которые для них снимал клуб. Некоторые чуть ли не на вокзале жили.

— Ваша с Колывановым работа в «молодежке» запомнилась в основном поражением на Фарерах.

— Мы тогда летели с двумя пересадками и жили в каком-то бараке. К тому же нам никто не сказал, что игра пройдет на искусственном газоне, да еще первого поколения. Все это и сказалось. Но главное — настрой ребят. Живя с командами в шикарных условиях, тут они попали в общежитие. А компания приличная была: Дзагоев, Кокорин, Дзюба…

— Первое время Дзюба раздражал Фабио Капелло своими шутками. Вам он не мешал?

— Понятно, что существует дисциплина. Но Дзюба немножко другой: если загнать его в рамки, он не будет показывать то, чего ты от него ждешь. Он мне напоминает Томаса Гравесена, с которым я в «Гамбурге» играл. Он потом еще в «Реале» был. Один раз этот чудак привез из Дании радиоуправляемую бомбу и закопал ее около поля. Мы выходим на тренировку, он нажимает кнопку — и происходит взрыв. Все, естественно, падают лицом вниз. Или вот еще случай. Возвращаемся из Леверкузена после трудного матча. Тренер заснул, а в автобусах же есть телевизоры. Гравесен достал свою кассету и включил порнофильм. Звук на все катушку! Пагелсдорф проснулся, а на экране сами понимаете что. Он кричит, весь автобус покатывается со смеху — веселуха!

— В корпоративных турнирах продолжаете поигрывать?

— Я без движения не могу и любые предложения рассматриваю положительно. Иногда в месяц бывает пять-шесть поездок.

— «Нырнуть» в таких матчах можете?

— По-разному. Все зависит от соперника и хода матчей. Когда выходишь против молодых парней, стараешься держать мяч, играть в пас. Ну и брать свое маленькими хитростями.

— Обижаетесь, когда вас называют симулянтом?

— Я не обижаюсь, главное — тон. У нас и в матче ветеранов бывают стычки. Есть люди, которые, когда надо было играть, не играли. А теперь у них амбиции! Приходится ставить на место.

— Как испанцев на «Кубке легенд»?

— Это целая история. Первый такой турнир проходил в Испании. В финале мы играли с хозяевами. Вели 5:0, все было под контролем, а потом судья стал нас убивать! Я не думал, что на уровне ветеранов такое возможно. После каждого единоборства назначали штрафные или пенальти. И вот уже 6:6. Последние секунды, Юра Никифоров забивает со штрафного. Время истекло, а судья говорит, чтобы играли дальше. Мы показываем на табло, а он лишь разводит руками. Короче говоря, играли, пока нам не забили. Перед дополнительным временем хотели уйти с поля, но Валера Карпин попросил остаться — он, мол, живет в этой стране, общается с этими людьми. Закончилось тем, что меня и Радченко удалили, а испанцы забили восьмой гол. Но самое интересное случилось на банкете. Мы пришли раньше испанцев, и все команды нам аплодировали. А когда появились хозяева, раздался свист. Они так и просидели весь вечер в одиночестве. Через год та же сборная Испании приехала в Москву. В нас бурлила кровь — и получилась заруба. Юран бился с Амавиской, я — с Франом. Испанцы что-то выясняли, а я им говорю: «Вспомните Валенсию. Что вы с нами сделали? Плевались, локтями пихались, судьями душили». Чувство реванша жило и потом, но когда мы их обыграли во второй раз, успокоились.

Ярослав КУЛЕМИН. Еженедельник «Футбол», 02.07.2015