Слова, словно сошедшие со страниц сказки Гауфа. Непривычные для
русского уха.
Столько осколков, застрявших внутри.
Может быть, это, кажется, только сейчас, по горячим следам, но когда
и через три дня после выхода сборной Словении на чемпионат мира
у тебя перед глазами одни и те же картины - думаешь, что они вряд
ли когда-нибудь лягут на дно твоей памяти.
Так сложно рассказать сегодня все, что у тебя внутри - целостно.
Мозаика - самое подходящее слово. Мечта, разлетевшаяся вдребезги.
Начнем, пожалуй.
Сумерки, свежий воздух, восторженный крики со всех сторон. Минут
сорок прошло с финального свистка норвежского рефери Хауге. Сборная
России в полном составе уже сидит в автобусе и смотрит, как Виталий
Мутко последний раз дает интервью российским журналистам в качестве
президента РФС. Это даже не интервью, а пресс-конференция. Обстоятельная,
эмоциональная. Для него все случившееся - удар страшный. А впереди
еще Ванкувер, где шансов побороться за место в тройке по числу выигранных
медалей, прямо скажем, маловато.
В пяти метрах от этой группы - другая, не такая многочисленная.
Хиддинк негромко общается со своими голландскими друзьями-знакомыми
на родном языке. Корреспонденты, видя, что разговор потихонечку
затухает, потихоньку начинают перемещаться к главному тренеру российской
сборной.
Исторический момент. Возможно, последний вечер Гуса в роли рулевого
этой команды. И каждому хочется узнать, понять, да хотя бы спросить
не только о причинах поражения, но и о том, что будет дальше - с
Хиддинком, со сборной.
Робкий вопрос Гусу - еще не по существу. Журналисты пытаются понять:
найдет ли он пять минут для прессы прямо здесь, раз не удалось пообщаться
с ним на послематчевой пресс-конференции. Хиддинк кивнул: «о’кей»
- и в секунду оказался окружен плотным кольцом репортеров.
Мутко остался в одиночестве. С почерневшим осунувшимся лицом, он
смотрел на словенских болельщиков, не спеша спускающихся к выходу
по одному из пандусов стадиона.
- Символично, Виталий Леонтьевич.
Он не расслышал. Пришлось повторить.
- Совпадение или нет, но при вас начался такой взлет - и при вас
же такой провал. Словно весь фарт израсходован. Вернулись в ту же
точку, откуда и начали, если говорить про сборную. Все, как и четыре
года назад в Словении. Тренер, которого хотят удержать, но он, похоже,
хочет уйти. Разбитые сердца болельщиков. Команда, которую надо реформировать,
лепить заново. Как будто бы круг замкнулся.
Он ответил сразу - про то, сколько им было сделано, как ему было
тяжело все эти годы. Про то, что он не хотел уходить.
Он говорил, говорил - и еще четче было видно, что значит лично для
него это поражение.
Слова лились сами, словно река прорвала плотину. И сразу вспомнилось,
как несколько минут назад он молча ходил по раздевалке, по коридорчику,
ведущему в нее. Как он молчал, переговорив с командой, поддержав
ее в такую минуту.
Его слушали, но думали о другом.
Молчал и Хиддинк. Но его молчание было другим.
Более тяжелым. Таким тяжелым, что его можно было положить на весы.
Было видно, как глубоко он ушел в свои думы, выплеснув только что
какие-то эмоции в разговоре с Хауге - там же, в таком маленьком
предбаннике, площадью в десять квадратных метров - и опять погрузившись
в себя.
Норвежская бригада шла в свою раздевалку, по иронии судьбы расположенную
в одном отсеке с нашей раздевалкой, но та была еще заперта - и пока
кто-то из администраторов бегал за ключом, на Хауге наткнулся Гус.
И сразу спросил его про удаление Кержакова, про однобокость решения
в этом случае. Хауге сказал, что момент точно не видел - и Хиддинк
отреагировал мгновенно, ткнув своей лапой в сторону маленького бокового
арбитра: мол, а помощник-то на что? Почему у него не спросил?
Хауге помолчал и сказал: «Я согласен с вами. Прошу прощенья».
Дальше говорить было уже не о чем. Да и не зачем.
Потом была дорога в аэропорт - быстрая для автобуса сборной и затянувшаяся
для остальной делегации, потому что надо было выручать одного из
фанатов, который подрался с местными болельщиками и единственный
из этой компании был задержан полицией. Мутко вызвал на подмогу
генсека словенской федерации футбола, тот заплатил на месте положенный
в таких случаях штраф - но пока шли эти переговоры, сборная успела
пройти регистрацию и сидела, опустив головы, в зале вылета.
Тихо сидела. Почти без слов. Кто-то шептал: «Почему не поставили
сразу Семака?» Кто-то сетовал на нереализованные моменты. Кто-то
возмущался судьей - но таких было мало. Судья ошибался, но проиграли-то
по делу, не из-за судьи - с этим были согласны все.
Если кому-то и хотелось плакать, то слезы кончились в раздевалке.
Была даже не опустошенность. И не усталость.
Было ощущение, что на улице ночью разом выключили весь свет - и
навалилась неопределенность. Все сразу сделалось чужим, незнакомым.
Именно поэтому в самолете команда пошла просить Хиддинка остаться.
Игнашевич, возглавивший процессию, подошел к переводчику Гуса Жене
Савину и повел его на переговоры.
Игроки говорили, Женя переводил. Потом он переводил уже слова Хиддинка.
Такие важные, такие уважительные, комплиментарные слова. Но не несущие
в себе никакой конкретики.
Старожилы сборной это поняли первыми - и начали потихоньку возвращаться
на свои места. Им тоже стало ясно, что их тренер, несмотря на всю
любовь к этой команде, к этим футболистам, будет принимать решение,
исходя не из сиюминутных эмоций.
Может быть, именно поэтому в аэропорту, по прилету сборники прощались
друг с другом более тепло, чем обычно.
Ощущения были иные. Рождающие иное настроение - не такое как всегда.
И сразу нахлынули воспоминания.
Как два года назад в автобусе, везущем команду к самолету, ждущему
вылета из аэропорта Тель-Авива в Барселону, Аршавин сказал вроде
бы негромко, но все услышали - «Ну что, вот и кончилась сказка?»
И тогда действительно казалось, что кончилась.
Как через несколько дней команда пела песни в отеле Андорры - всю
ночь, до утра, забившись едва ли не в полном составе в номер к Акинфееву.
И жизнь казалось прекрасной и удивительной.
Как в Лужниках чуть не раздавили Корнеева - когда Павлюченко после
второго гола англичанам налетел на тренера, а вслед за этим на его
плечах повисла вся команда.
Как в Ротах-Эггерне Гус разъезжал на велосипеде - на тренировку
и обратно. И как поначалу казалось: чудит наш тренер, а потом ничего,
привыкли - и начали брать железных коней по его примеру.
Мозаика воспоминаний, которая навсегда останется у тебя перед глазами.
Может быть, однажды они начнут сниться - эти дни. Почти что тысяча
дней - тяжелых, веселых, счастливых и горьких. И будет вспоминаться
тысяча и одна ночь, прошедшая без снов о сборной Хиддинка.
Сколько бы не было ночей у каждого из нас впереди - хочется, чтобы
в них были эти сны. Где Торбинский погребен под кучей товарищей
по команде после гола голландцам, где Аршавин рвет чужую оборону,
где есть все они - Акинфеев, Игнашевич, Семак, Зырянов, Семшов...
И это будет восприниматься как доброе старое кино.
Только очень не хочется жить этими воспоминаниями.
