С каждым из нас это бывало. Идет интервью, диктофон включен, ответы
следуют за вопросами, и вдруг... "Это не для прессы",
- говорит собеседник. И выкладывает нечто весьма любопытное, эмоциональное,
острое. После чего беседа возвращается в прежнее русло. А ты сидишь
и думаешь: "Жаль. Вот как раз самое интересное - и не напишешь".
Зачем они это делают? Очень хочется верить - из доверия к журналисту.
Речь не о высочайшей степени, когда открывают душу, а о нормальном,
профессиональном уважении спортсмена к чужому, в сущности, человеку.
И к репутации СМИ, которое он представляет, - этот фактор чрезвычайно
важен. "Раз уж зашел разговор туда, где не обойтись без нежелательных
акцентов, выложу пару фактов для связки мыслей, - но попрошу не
писать", - так, полагаю, думают многие, раскрывая секреты и
секретики. Иногда свои, чаще - чужие.
Существуют и другие причины для неожиданной откровенности, но встречаются
они реже. Например, человек хочет опосредованно довести свою мысль
до спортивной аудитории, не выпячиваться то бишь. Что он делает?
Пытается взять в союзники журналиста. Выглядит это примерно так:
заинтересованное лицо ищет повод для беседы, иной раз даже приглашает
прессу на рандеву, но предупреждает: прямого цитирования быть не
должно, встречу лучше не афишировать, однако против использования
фактов возражений не будет. Таким образом достигается эффект воздействия
на общественное мнение через авторские комментарии и прочую журналистскую
аналитику.
Для нас это тоже хлеб, потому что разговор в таких
случаях всегда идет предметный. Хотя и однобокий, что естественно:
собеседник ведь не просто информирует репортеров, он тем самым активно
кому-то противостоит! Похожим образом несколько лет назад поступил
крупный бизнесмен Александр Мамут. В ту пору как раз решался вопрос
с продажей "Торпедо", и когда он решился в обидную для
Мамута сторону, тот захотел высказаться. Дюжина журналистов ведущих
каналов и изданий была приглашена в один из московских ресторанов
(за давностью лет, полагаю, это перестало быть тайной), где Мамут
раскрыл детали несостоявшейся сделки. Допускаю, что не все, однако
разговор тот до сих пор в памяти, как пример доверительной попытки
объяснить свою позицию. Доверительной с обеих сторон: ни одного
интервью с Мамутом на следующий день в СМИ, как и было условлено,
не появилось.
Вариант специальной дезинформации корреспондента в корыстных либо
юмористических целях рассматривать не стоит. Такие вещи крайне редки
и чреваты испорченными отношениями с одураченной прессой - после
того, как все вскроется. А вот решать проблемы с помощью газет,
используя их, как трибуну, пробовали многие. Классик жанра - Властимил
Петржела. Остро чувствующий такие моменты чех не стеснялся применять
СМИ в качестве оружия массового поражения. И поражал, чего греха
таить. Это не очень стыкуется с заголовком моей колонки, поскольку
говорил-то Петржела почти всегда для прессы. Другой вопрос - что
говорил!
Три года назад "Зенит" прилетел на сбор в испанскую Mapбелью.
По дороге случился небольшой дисциплинарный казус со Спиваком, а
на самом сборе очередное удаление заработал Радимов. И вышло так,
что на следующий день я попросил Петржелу об интервью. Оно состоялось
- мы говорили больше часа. Чех не негодовал, не шумел и не гневался,
а спокойно, размеренно говорил в диктофон весьма жесткие вещи. Досталось
Радимову, Спиваку, Быстрову, Шумуликоски, Кирицэ, собственному помощнику
Боровичке, Гжебику, Мутко и еще нескольким людям. Закончился разговор
пассажами про казино, золото и женщин.
Ближе к середине беседы я начал понимать, куда нас несет, и не то
чтобы усовестился, а перестраховался: попросил Петржелу отмечать
те места, которые он хотел бы оставить "не для прессы".
Ни одной "отметки" Власта так и не сделал. Уходя, я на
всякий случай еще раз напомнил ему о возможности соблюсти политкорректность,
а когда писал интервью - безжалостно выкидывал фразы, в которых
можно было заподозрить малейшую неточность, связанную с его чешским
акцентом. Однако даже то, что вышло на следующий день в газете,
заставило Питер забурлить. Чего наш пан и добивался. По возвращении
в Санкт-Петербург, кстати, он сказал, что журналист его неправильно
понял. Мне было все равно: диктофонную запись того разговора я хранил
около года.
А вот Титов недавно в Турции сделал все наоборот: поведал, но попросил
не публиковать факт, который был стопроцентно в его пользу... Впрочем,
об этом как-нибудь в другой раз.
