Алексей Александрович, многие ваши коллеги
по олимпийской сборной свой рассказ о тех Играх начинают с событий,
которые предшествовали им.
– Это понятно, потому что Олимпиада 1952 года была свежа в памяти.
Это было самое крупное спортивное мероприятие после Великой Отечественной
войны. Тогда никто не знал, на что способны наши футболисты, ведь
мы имели поверхностное представление о соперниках. Однако это абсолютно
не учитывалось. И поражение от югославов на Играх в Финляндии вызвало
настоящий гнев со стороны руководителей страны, особенно со стороны
Сталина. Он сразу же приказал главе делегации, председателю Спорткомитета
СССР Николаю Николаевичу Романову вернуться из Хельсинки. И тот
разговор, по всей видимости был, мягко говоря, нелицеприятный. В
общем, участие наших футболистах в следующих Олимпийских играх оказалось
под большим вопросом. Сталин не любил проигрывать, даже в футбол.
И хотя в 1953 году он ушел из жизни, тем не менее, его мнение незримо
присутствовало. Новые руководители страны также опасались, что мы
проиграем на Олимпиаде, и это ударит по престижу государства. Мне
известно, что решение по поводу поездки наших футболистов в Мельбурн
принималось на нескольких совещаниях. В конце концов, Хрущев дал
согласие, и на базе московского «Спартака», который в 1956 году
выиграл чемпионат страны, начала создаваться сборная Союза. Главным
тренером был назначен Гавриил Качалин, его помощником Николай Гуляев.
– Перед поездкой в Австралию вы ощущали на себе более пристальную
«опеку» со стороны тогдашних руководителей страны?
– Естественно, перед Играми к нам зачастили руководители разных
рангов. Причем, приезжали внезапно, без предупреждения. Сразу на
стадион. «Почему нет футболистов? Во сколько тренировка? В шесть
вечера? Где они сейчас? Тогда позвать сюда Парамонова». Прихожу,
спрашивают: «Что делаете? Что читаете?» Говорю: «Куприна». В ответ:
«Хорошо, идите». Следующего игрока зовут. Не дай Бог, если кто-то
из футболистов окажется не в форме. Словом, контроль был постоянный
и ежедневный.
А жили мы тогда в Тарасовке. Нам там дачи снимали. За два дня до
матча перебирались в гостиницу неподалеку. Правда, тот деревянный
дом назвать гостиницей по современным меркам нельзя. Он стоял возле
железнодорожных путей, и когда проходил поезд, то кровати ходили
ходуном. Создавалось впечатление, как будто спишь в люльке. Можете
себе представить, сколько было за ночь этих поездов! И ничего привыкли
и спали под стук колес и с качкой.
– Помните, как добирались до Мельбурна?
– Это целая история. С несколькими пересадками. Сначала в Ташкенте,
потом в Дели, Рангуне, оттуда до Дарвина летели, и только потом
в Мельбурн. Кстати, в Рангуне мы пробыли два дня. Привыкали к климату
и часовой разнице. Жара там стояла страшная, но надо было все равно
форму поддерживать. Однажды утром мы вышли на зарядку, которая проводилась
на берегу океана. А там повсюду вдоль берега были металлические
приспособления, чтобы лодки цеплять. Вот я набегался, решил посидеть,
отдохнуть. Присел и как вскочу. Создалось впечатление, словно я
дотронулся до раскаленной сковородки. В общем, чуть не поджарился.
Но самым трудным, на мой взгляд, из всего перелета был 9-часовой
отрезок от Дарвина до Мельбурна. Тогда, помню, налетел страшный
ветер, самолет начало бросать из стороны в сторону. Я сидел рядом
с комментатором Николаем Озеровым, и нас так подкинуло, что мы ударились
головами о потолок. Посмотрели в иллюминатор, а там черным-черно,
и только молнии прорезают эту темноту. Но, слава Богу, долетели.
Приземлились в Мельбурне.
– Как вас встретили?
– Обычная встреча. Не сказал бы, что очень торжественная. Посадили
в автобусы, привезли в олимпийскую деревню. Она представляла собой
несколько десятков двухэтажных домиков, с кухонькой, ванной… Расселились
мы по четыре человека в комнате. Питались в общей столовой. Шведский
стол. По сравнению с Москвой питание было, как при коммунизме. Апельсинов
было столько, что мы даже хулиганили. Набирали в карманы, а потом
бросались ими друг в друга. У нас-то в Москве с едой тогда было
неважно. Апельсины вообще считались дефицитом.
– Как складывались ваши отношения со спортсменами из других стран?
– Поначалу ничего, но потом грянули события 1956 года в Венгрии,
и отношения с венграми сразу же испортились. Так вышло, что советские
ватерполисты в финале встречались с венграми, и наш игрок зацепил
соперника за щеку. У того кровь пошла. Так на следующий день во
всех местных газетах появились заметки, что венгерская кровь проливается
не только в Будапеште, но и здесь, в далекой Австралии.
Мы, откровенно говоря, ничего не понимали. Нам никто ничего не объяснял.
Поначалу сказали, что наши войска вошли в Венгрию, чтобы подавить
там путч, мол, сейчас все в порядке. И вдруг эта фотография с окровавленным
лицом спортсмена и такая подпись... Эти газеты даже в олимпийскую
деревню привезли, и можно было бесплатно брать, сколько хочешь.
– Каким-то образом, такая напряженная обстановка, негативная атмосфера
сказывалась на вашей подготовке к матчам?
– Молодые были. Многого не понимали. Тренировались, как обычно.
Два раза в день. Недалеко от деревни находилось футбольное поле.
Нам выделили определенные часы, и никаких проблем с подготовкой
не возникало. Хорошо было то, что все 20 футболистов были здоровы,
все могли играть, так что тренерам было несложно подбирать составы.
Первый матч играли с немцами и победили – 2:1. Потом были две встречи
с Индонезией, потому что первую мы сыграли с ними вничью – 0:0.
А ведь перед этой игрой индонезийцев за соперников не считали. Думали,
матч пройдет спокойно. Но не тут-то было. Они играли до такой степени
самоотверженно, до такой степени были здорово подготовлены физически,
что каждый работал за двоих. Индонезийцы применили защитный вариант,
и пробиться к их воротам было чрезвычайно сложно. Мы пробовали бить
с дальних позиций, но мяч туда просто не доходил.
К концу второго тайма на стадион приехал тогдашний глава Спорткомитета
СССР Романов. В перерыве он подошел ко мне и спрашивает: «Какой
счет? 0:0? Как?» Он был так удивлен, а потом вдруг побледнел. Видно
было, что сильно расстроился.
По регламенту из-за ничьей должна была быть назначена переигровка.
И вот тогда все сложилось иначе: Сальников забил первый гол, сопротивление
было бессмысленным. Соперникам необходимо было атаковать, они раскрылись,
и наши забили им четыре мяча. Мы выиграли со счетом – 4:0.
Кстати, в первой игре был момент, когда индонезийцы могли забить
нам. Мяч пролетел буквально рядом со штангой. Забей они гол, мы
бы вылетели из турнира.
– А какой матч для вас самый памятный?
– Полуфинальный. Третью игру мы играли с болгарами. Они называли
нас «браточки», но на поле мы вышли как самые серьезные соперники.
У них был очень хороший состав – Манолов, Колев, Янев… Матч был
драматичным, потому что два наших игрока Валентин Иванов и Николай
Тищенко получили серьезные травмы, но по тогдашним правилам замены
были запрещены. И они остались.
Кстати, играли мы тот матч не на футбольном, а на бейсбольном поле
– очень твердом. А шиповки в те времена были не то, что сейчас.
В подошву мы вбивали обыкновенные гвозди. Так вот во время матча
эти гвозди вылезли и впились мне в ступни ног. Когда все закончилось,
мы победили – 2:1, я вернулся в раздевалку, бутсы снял, а носки
не могу. Они вместе с кровью к ногам прилипли.
С югославами матч был тяжелым. Очень. Ведь, помимо всего прочего,
он имел еще и политическую подоплеку. Памятуя о том, что югославам
мы уже проигрывали, зная, какая реакция за этим последовала, наши
ребята были настроены по-боевому и играли здорово. Тренеры тогда
поставили более свежих игроков, чтобы сил у них было больше.
Кстати, незадолго до финала с Сергеем Сальниковым произошла неприятность.
Все дело в том, что перед игрой он никогда не брился, а здесь решил
это сделать. И зеркало, в которое он смотрел, упало и разбилось.
Это было ужасно. Плохая примета. А футболисты – народ суеверный.
Из свидетелей был только я, и мы договорились, что никому ничего
не расскажем. В общем, пронесло нас. Несмотря на то, что это была
плохая примета, она не сбылась, не «сработала».
– Алексей Александрович, скажите, а вам разрешалось общаться с нашими
эмигрантами, вы вообще видели их, встречались?
– Да, они приходили в олимпийскую деревню. Многие с кенгуру, как
с собачками на поводке. У меня даже фотография есть – я, кенгуру
и Симонян. Они с нами не разговаривали. То ли их предупреждали,
чтобы не было контактов, и они не хотели осложнять нам жизнь. Нам-то
постоянно говорили, чтобы ни с кем из посторонних не контактировали.
Вот они и стояли, смотрели на нас издали. Как мы их узнавали? Сразу
было видно, что наши, из России.
Когда мы отплывали из Австралии, много пришло эмигрантов на пристань.
Они стали бросать в воду разные сувениры, подарки. И когда теплоход
отчаливал, то многие ложились на палубу, целовали, дотрагивались
руками, будто пытались сохранить в ладони горсть родной земли. В
общем, провожали нас со слезами на глазах.
– И вам предстояло почти месяц добираться домой?
– Да, 20 дней на теплоходе и 10 на поезде. Когда переплывали экватор,
то всех «крестили». Бросали в воду, в бассейн, прямо в одежде.
Но мне запомнился больше всего наш бегун Володя Куц. Ему обещали,
что он полетит в Москву, а потом забрали билеты и не вернули. Отдали
какому-то чиновнику. Володя должен был плыть на теплоходе вместе
со всеми. И он так расстроился, что запил. Понятное дело: герой
Олимпиады, два «золота» завоевал и такое отношение. Были моменты,
когда он находился в таком состоянии, что не мог даже войти в каюту,
и я его провожал.
Когда приплыли во Владивосток, то оттуда двумя составами отправились
в столицу. Останавливались на больших станциях, митинги устраивали.
Народ нам подарки приносил. Один раз даже ведро водки.
– Чем вас наградили после Игр?
– Медали мне не дали, потому что в финале я не участвовал. Тогда
было правило, что награды вручают только тем, кто играл в заключительном
матче. Выдали карманные деньги – сто с небольшим долларов. Поехал
в город, жене что-то купил. По-моему, туфли. Но на сто долларов
разве разгонишься?
В Союзе обещали по 15 тысяч рублей выплатить. Машина «Победа» тогда
стоила 20 тысяч, а на черном рынке – все сорок. Но дело в том, что
из 15 тысяч за что-то высчитали, и дали на руки 11 с копейками.
На «Победу» нужно было еще половину суммы занимать. Но и при деньгах
машину купить было невозможно, потому что приходилось ждать своей
очереди – года два-три. Но мы втроем – Сальников, Симонян и я пошли
к Николаю Николаевичу Романову и попросили, чтобы он помог. Романов
при нас позвонил тогдашнему министру торговли и сказал, что, мол,
у меня в кабинете сидят олимпийцы, назвал наши фамилии, и что они
не могут купить машины, потому что длинная очередь. «Хорошо, – ответили
Романову, – пишите письмо, мы им все устроим». Так, вскоре мы заплатили
в Москве деньги, поехали в Горький и сами гнали новые машины. Я
потом на этой «Победе» лет пять отъездил и поменял на «Волгу». Но
ту уже получал по очереди. Купил очередь и получил.
– У вас не осталось чувства обиды, мол, нынешнее поколение футболистов,
играть-то толком не умеет, а такие деньги зарабатывает?
– Обиды? Нет, такого чувства нет. Осталось чувство гордости, что
мы впервые в истории страны выиграли Олимпиаду. Приятно, что нас
не забывают, особенно сейчас. Мы, футболисты, и раньше-то жили неплохо,
и сейчас не бедствуем. Стипендию ежемесячную получаем, РФС помогает.
Так что жаловаться на жизнь не хочу.
Биографическая справка:
Алексей Парамонов родился 21 февраля 1925 года в городе Боровске
Калужской области. Правый крайний нападающий, правый полузащитник.
Начал играть в 1941 году в Москве в юношеской команде «Старт», затем
в клубной команде «Строитель» – с 1944 года. В ВВС – 1946-47 годы,
в «Спартаке» с сентября 1947 по 1959 годы. В чемпионатах СССР провел
271 матч, 63 гола. Многократный чемпион страны, обладатель Кубка
СССР, олимпийский чемпион. Отличался большой работоспособностью,
самоотверженностью, высокой игровой дисциплиной, полезно действовал
в подыгрыше партнерам. Главный тренер «Этуаль» (Тунис) – 1965-67,
1976-77, главный тренер юношеской сборной СССР – 1960-65, главный
тренер сборной СССР – 1969-71, тренер молодежной сборной СССР –
1967-69, 1979-84. Занимал различные поста в Федерации футбола страны,
в УЕФА. Награжден правительственными наградами, орденом ФИФА.
