ТАТЬЯНА САДЫРИНА: ПАЛ ФЕДОРЫЧ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ СВОИХ
ФУТБОЛИСТОВ
Кто-то из мудрых сказал, что как верно то, что жизнь сгорает подобно
свече, так и непреложна истина, что свечи из хорошего воска горят
ярче и дольше. Вопреки вихрю времени. Вопреки ураганным ветрам.
Вопреки всем законам. Они – вечны, потому что к ручейкам их света
снова и снова стекаются люди. Для людей – это маяк, и свеча вновь
вспыхивает для того, чтобы те, кто идет на ее свет, не испугались
ночи, не заблудились, не остановились. Чтобы верили… Живёт – пока
помнят. Горит – пока дарит свет. А значит, и сейчас рядом. Павел
Федорович Садырин. 18 сентября ему исполнилось бы шестьдесят три.
Павел Федорович Садырин, Татьяна Яковлевна
Садырина и Юрий Павлович Семин.
Четыре года – это сотни пройденных километров, это
тысячи новых лиц, миллиарды новых чувств. А еще – это две-три исписанные
до корочки и замененные на своего собрата записные книжки. Найти
телефон супруги Павла Федоровича среди коллег по перу оказалось
делом непростым – в новых книжках другие фамилии. Но…
«Да, конечно, звоните Татьяне Яковлевне», – Борис Петрович Игнатьев
без запинки диктует нужные цифры. Все-таки в слове «друзья» слишком
много простоты для его подлинного смысла.
ПО-ПРЕЖНЕМУ ОСТАЮСЬ ТАЛИСМАНОМ СЕМИНА
– Татьяна Яковлевна, у вас и по сей день замечательные друзья.
– Да, хотя мы начали тесно общаться с Игнатьевыми и Семиными только
тогда, когда Павел Федорович стал тренером сборной России. Юрий
Павлович и Борис Петрович были его помощниками, а помощницами помощников
– Ирина Ивановна и Любовь Леонидовна. До того времени я их знала
чисто внешне: встречались на футболе. А вот с 92-го года мы уже
начали дружить семьями. С тех пор ничего не изменилось, ну а на
данном этапе, когда не стало Пал Федорыча, конечно, больше всего
общаюсь с женами Семина и Игнатьева. Хотя… Вот у меня недавно был
День рождения, Семин поздравил и сказал, что я должна обязательно
прийти на матч с Португалией.
– Приняли приглашение?
– Конечно. Тут еще дело вот в чем: давным-давно так получилось,
что если мы с Пал Федорычем приходим к Семину на матч, «Локомотив»
выигрывает. Не помню, в каком году было, но «Локо» играл финальную
кубковую встречу, а мы все сидели на трибуне, болели за Палыча.
Его команда проигрывала, до конца оставалось три минуты, и Люба
Семина начала плакать. Я говорю: «Любаш, подожди, еще ведь есть
время!» Не успела фразу закончить, как «Локомотив» забил гол. Ничья,
а потом дополнительное время – и по серии пенальти Семины одержали
победу. Я ей говорю: «Вот видишь, все хорошо! А ты плакала. Я же
здесь!» Ну и, памятуя те истории, Семин и сейчас сказал мне: «Татьяна,
приходи! Может поможешь?» А перед матчем звонит Любовь Леонидовна:
«Ну что, на футбол не едем?» Я: «Как не едем? Юрий Палыч приказал,
значит, надо!»
– Сам Павел Федорович иногда называл вас своей боевой подругой.
На каких фронтах вам с ним тяжелее всего приходилось?
– На футбольных. Причем тяжелые этапы были и с «Зенитом», и со сборной,
и с ЦСКА. Очень сложным было начало в сборной – письма эти и так
далее. Ему ведь еще в 1990-м году предлагали возглавить национальную
команду. Тогда он на это не пошел, сказал: «У меня есть обязательства
перед ЦСКА, я вывел клуб в высшую лигу. Не могу бросить ребят, я
им обещал, что мы станем чемпионами». А два года спустя все-таки
согласился. Это ведь как: если человек творческий, самолюбивый,
то он в любой работе стремится к новому этапу.
– Но ведь как дополнение к званию главного в сборной прилагаются
и всяческие нюансы. Специфика тренерской работы в этой ипостаси
пришлась ему по душе?
– Пал Федорычу нравилось работать в клубной команде, ведь там тренер
– это все: и папа, и мама, и наставник, и руководитель, и кнут,
и пряник. В сборной же работа зачастую больше организационная. Он,
конечно, маялся без обычной для себя активности, ведь человек был
– максималист: если работать, то так, чтобы поработал и упал без
сил. Сложно было. Но Павел Федорович упертый, упрямый, самолюбивый.
Помню, сказал тогда, после этого злополучного письма 14-ти: «Вот
доведу до конца во что бы то ни стало, и, как бы все это ни закончилось,
даже если станем чемпионами мира, уйду на следующий же день в отставку».
Тяжело все это было. Тяжело и несправедливо.
– Многие ведь тогда не поняли, почему авторов письма, тех, кто подвел
в разведке, он потом взял с собой в бой, в США на чемпионат мира.
– А он простил их всех. Потом, когда немножко все улеглось, сказал,
что зла ни на кого не держит. Там ведь помимо самих «подписантов»
были какие-то закулисные люди, и Пал Федорыч это прекрасно понимал.
Единственное, повторял: «Ну как можно в такой ответственный момент
подвести, бог с ним, меня как тренера, но сборную страны?.. Ну как
же можно вот так себя погубить как футболиста?» Павел Федорович
как тренер в плане денег ребятам не мог ничего обещать, и обращаться
за финансовой поддержкой было бессмысленно: ведь как бы это ни звучало
смешно, но это был просто тренер, нанятый за 100 долларов для подготовки
команды.
Тогда перед ним и его помощниками стояла сложная дилемма. И обсуждая,
что делать, Пал Федорыч, Семин и Игнатьев, помню, жуть как ругались
и кричали. С одной стороны – не простить никого, принципиально вывести
из состава всех, кто подписал это письмо, – наверное, с моральной
точки зрения правильно. Но они оставались тренерами и думали об
игре на чемпионате и о профессиональных качествах тех, кто должен
был попасть в состав.
ПАША ОЧЕНЬ ЛЮБИЛ СЕМАКА
– В одном из многочисленных интервью тех времен Павла Федоровича
попросили ответить на вопрос, кто же для него все-таки в большей
степени его подопечные, коллеги или дети. Он тогда, как показалось,
немного ушел от вопроса, сказав, что чувства к ним испытывает смешанные.
Так кем же все-таки были футболисты для тренера Садырина?
– Пал Федорыч все время говорил и рассказывал о них дома. Зачастую
и относился к ним, как к детям. А по-другому, наверное, и трудно
было: у него самого сын был того же возраста, что и Сережа Семак.
Поэтому без проявления отеческой заботы здесь было не обойтись.
И все-таки в последние годы его отношение к ним несколько изменилось.
Но это, наверное, обуславливается и тем, что жизнь вокруг была уже
не та: все стали говорить «мы – профессионалы, мы – профессионалы»,
но на поле зачастую показывали совершенно обратное. Вот тогда он
стал пожестче и потребовательней.
– А чисто по-человечески были у него любимчики среди футболистов?
– Да, конечно, были. Он очень Серегу Дмитриева обожал, компанейского
питерского парня. В «Зените» Сережа среди игроков выступал в роли
старшего, и для Пал Федорыча был даже в некоторой степени помощником.
Еще одного Сережу, Семака, тоже очень ценил. Говорил, потому что
«Сережа очень хороший футболист и хороший человек». Вообще, характер
для него многое значил. Вратаря Андрея Новосадова ругал совершенно
жутко, но любил. Во взаимоотношениях с ним вообще было много специфических
моментов: Андрюша был склонен к полноте, и для того, чтобы поддерживать
игровые кондиции, его надо было держать в ежовых рукавицах. Сережа
Перхун… С ним у Пал Федорыча сложились какие-то даже трогательные
отношения. Он к Сереже больше покровительственно, как-то по-отцовски
относился, и всегда повторял: «Это – талант. Посмотришь, он еще
всех переиграет, он будет в сборной». Мишу Еремина любил, талантливого
парня и по душевным качествам очень хорошего мальчишку. В той цээсковской
команде, с которой он стал чемпионом и завоевал кубок, любимчиков
было больше всего. Конечно, звезды по нынешним меркам в ней не играли.
Играли просто крепкие хорошие ребята, футболисты. Но настолько как-то
Пал Федорыч сплотил их и объединил! Многие ведь из них хотели разбегаться,
но остались. Остались, и я думаю, что не пожалели. Команда провела
несколько сезонов на одном дыхании: выход из первой лиги в высшую,
а потом – сначала Кубок страны, а затем и звание чемпионов. Он любил
по-отечески тех, кто с ним прошел этот путь.
– Как вы с ним отмечали эти золотые дни?
– Ну, Кубок не успели отпраздновать: только выпили шампанское после
игры в раздевалке, а наутро попал в аварию и через неделю скончался
Миша Ерёмин. А осенью, когда они стали чемпионами… Знаете, сначала
как-то даже и непонятно было, а потом – по нарастающей, по нарастающей,
по нарастающей: встречи в редакциях, на телевидении, с руководством.
Тогда ведь ЦСКА был военным клубом. У нас дома есть фото совершенно
замечательные: среди людей в военной форме один Пал Федорыч в гражданском.
Он принципиально не соглашался ни на звание, ни на форму. Говорил:
«Все заходят, козыряют, а я захожу, подаю руку и говорю «здравствуйте»,
неважно, генералу или полковнику». Но ему-то прощалось, а вот ребят
на встречу с Главнокомандующим в Министерстве обороны обязали надеть
военную форму. И они надели. Тогда как раз пошла мода на длинные
волосы, а так как футболисты у нас всегда были первыми модниками,
то доброй половине команды ЦСКА, чтобы подобрать под фуражки свои
длинные лохматые прически, пришлось просить заколки и шпильки у
подруг и жен. «Ну чудаки! – говорил потом Пал Федорыч. – Я их в
военной форме и не узнал – такие бойцы стоят! Зато потом, когда
на фуршете угощать стали, они фуражки поснимали, и волосы у всех
по плечам посыпались…» Да, это для Пал Федорыча был самый большой
праздник.
ПОСЛЕ ПОРАЖЕНИЙ ЧАСАМИ ХОДИЛ ПО КОМНАТЕ
– Многие из тех, кому довелось общаться с Павлом Федоровичем, в
том числе и мои коллеги, отмечали, что характер у него – просто
огненный, взрывной, импульсивный.
– Так оно и есть. Но Паша ведь еще и очень отходчивый. Вы же видите,
как футбольные тренеры реагируют на происходящее на поле. Семин
выскакивает к бровке и кричит, хотя его слов, может быть, зачастую
никто и не слышит. Газзаев бегает кругами, прыгает, танцует и все
такое. Лобановский сидел, раскачивался. Возле торпедовского Иванова
находиться невозможно было, потому что он ругался так, что ой-ёй-ёй.
А Павел Федорович большей частью молчал. Он все хранил в себе. Естественно,
после полутора часов игры в таком состоянии он мог выложить что
угодно, и многие пользовались этим. А вообще, несмотря на то, что
он был взрывной и импульсивный, думаю, никто не может сказать, что
он был злым или мстительным. Скорее, доброжелательным. Он очень
любил своих футболистов. Мог при разборе игры их костерить на чем
свет стоит, но потом подходил, хлопал по плечу и говорил: «Ничего,
у нас все впереди. Нужно только то и то».
– Приносил Павел Федорович футбол с собой в дом?
– Ну как не приносить? Конечно. Особенно после игр. Не только приносил,
но и приводил. Приезжал с друзьями, кричали, разбирались. Практически
всегда. Очень редко мы после футбола уезжали одни. А когда бывало
такое – плохое настроение, проигрыш или иная ситуация – он в одиночестве
долго ходил по комнате кругами. Я знала, что в такие минуты лучше
и не спрашивать ничего, а тихонечко заниматься каким-нибудь делом.
Потом, когда немножечко остывал, он всегда обсуждал происшедшее
со мной. Я кивала, вопросы всякие непрофессиональные задавала. Старалась
фразу начинать так: «Ну ничего я в футболе не понимаю, но вот скажи
мне, почему вот этот вот Икс или Игрек, или пятый или десятый номер
делал то и то, а не то и то». Или возмущалась: «Слушай, ничего не
понимаю в футболе, но сколько лет он играет? Неужели за это время
нельзя научиться бить так, чтобы попадать в ворота? Значит, надо
индивидуально работать!» Он отвечал: «Молодец, все понимаешь!» С
юмором конечно, но… Ведь иногда непрофессионал больше видит, чем
специалист. Просто из-за незамыленности взгляда. Может быть, поэтому
Павел Федорович очень любил разговаривать с тренерами из других
видов спорта. Помню, перед тем, как мы уезжали в Питер, где он должен
был принять «Зенит», я устроила в честь своего увольнения прощальный
обед в институте. Приехал и Паша, привез торт. Смотрю, разговорился
он с нашим проректором по учебной части Борисом Адриановичем Стениным
– известным в прошлом конькобежцем. Я спросила, о чем они говорят,
оказалось – о тренировках. На следующий год Пал Федорыч поехал с
«Зенитом» в Финляндию. Его спрашивали, почему именно в эту страну,
ведь важно поле, климат, а тут более подходят Италия, Испания. Оказалось,
что в том разговоре со Стениным речь шла и о тренировках в среднегорье
в Финляндии, куда в свое время ездила сборная конькобежцев. Стенин
рассказал Паше, что там очень хорошие перепады высот, а это важно
на подготовительном этапе. О том, что сбор был проведен там, потом
никто не жалел. Вообще, Паша был очень открытым для общения с тренерами
других видов спорта. Говорил, что в каждом есть что-то, что можно
перенять, какие-то неспецифические вещи. Но изо дня в день, из года
в год у нас в доме жил футбол, футбол, футбол. Передачи футбольные,
друзья футбольные, на поле – футбол, в спорах – футбол. Поэтому
хочешь не хочешь, а я понимала, о чем идет речь. Хотя в споры не
вмешивалась никогда. Так, наедине, могла сказать, понравилось мне
или нет. Ну а после поражений всегда утешала его, ужасно расстроенного,
словами: «Паша, не переживай так, это не последняя проигранная игра.
Их еще столько в жизни будет, и наверняка какая-то еще будет проиграна.
Ну зачем так переживать?» Но он максималист, он хотел всегда одерживать
победы.
В ПИТЕРЕ ЕМУ УСТРОИЛИ ТРАВЛЮ
– Две свои чемпионские победы – с «Зенитом» и ЦСКА – он подарил
двум разным городам. До сих пор между болельщиками Питера и Москвы
идет спор: так какого же все-таки города человеком был Павел Федорович
Садырин?
– Я думаю, что больше все-таки Ленинграда. Приехав совсем юношей
из Перми, он большую часть зрелой жизни провел именно там. Играл
за «Зенит», семейная жизнь сложилась, там сын родился, там он заканчивал
выступление в футболе, там начинал работать как тренер, там стал
чемпионом в первый раз. Хотя, когда Пал Федорыч попал сюда, в Москву
и начал работать с ЦСКА, с ним переехала и часть ребят оттуда, и
образовалась какая-то московско-питерская компания. Наверное, все-таки
больше он питерский… Знаете, когда в последний раз он принимал «Зенит»,
и мы снова по приглашению Собчака собирались в Питер, я думала,
что мы уезжаем… ну, если не навсегда, то очень надолго. Получилось,
что всего на два года.
– Так что все-таки там произошло с «Зенитом»? Как получилось, что
закулисные игры, о которых многие знали, и в которых огромное число
людей участвовало, стали неожиданностью для Павла Федоровича?
– Паша ведь был очень открытым человеком. Но какие бы высказывания
ни допускал, он никогда не занимался подковёрьем. Во-первых, некогда
было ему, во-вторых, он абсолютно не был дипломатом. Очень многие
друзья говорили: «Федорыч, ну надо поаккуратней высказываться. Ну
что ты все как на духу говоришь?» Он отвечал, что говорит так, как
думает. Его никогда не интересовало закулисье, это было не «его».
Тем тяжелее и страшнее для него была та ситуация в 1996-м. Седьмого
ноября к празднику ему принесли и вручили на лестничной площадке
приказ: по окончании контракта уволен, и второй строчкой «благодарим
за хорошо выполненную работу». И после этого никто никогда ни разу
не объяснил ему, в чем причина. Было очень тяжело. Он вывел «Зенит»
в высшую лигу, они неплохо сыграли в том сезоне, у него были планы
на будущее. Конечно, если рассматривать всю ситуацию официально,
не обращая внимания на моральную сторону дела, то это было сделано
в деловых рамках, как это сейчас принято называть. Жестко, жестоко,
но по-деловому – у человека закончился контракт, совет директоров
решил его не продлевать. Но это ведь было ударом по нему. Таким,
как тогда, я Пашу никогда не видела. Получить от своего любимого
города, где провел, можно сказать, всю сознательную жизнь, такой
удар… Конечно, он даже подумать не мог, что так случится.
– Но главный тренер, акционеры – это ведь отнюдь не те должности,
которые подразумевают человеческий вакуум вокруг. Неужели не было
людей, которые пытались как-то помочь разрулить эту ситуацию?
– Знаете, как выяснилось, в таких случаях друзей остается раз-два
и обчелся. Они звонили, поддерживали, помогали. Мы тогда как раз
с Семиными и Игнатьевыми собирались уезжать на отдых, но буквально
накануне вылета Павлу Федоровичу позвонили от Яковлева и попросили
не улетать, дождаться встречи с губернатором. Вообще-то знающие
люди говорили: «Федорыч, если нужен будешь – найдут. Езжай, тебе
отдыхать нужно». Потому что Федорыч после ситуации с «Зенитом» еще
неделю пролежал с сердечным приступом в больнице. Но он остался,
я улетела одна. Он был у Яковлева, Яковлев – единственный, первый
и последний в тот момент в Питере, кто очно поблагодарил его за
труд. Паше вручили диплом лучшего тренера года, а контракт все-таки
не продлили. Мы тогда долго с горечью смеялись: покажите еще один
вид спорта, где тренер получает звание лучшего, после чего его увольняют.
В Питере тогда и демонстрации поддержки были, в организации которых
его догадались обвинить. Появились совершенно ужасные статьи, где
на него вешали бог знает что. Нам перед отлетом в Москву какой-то
очень доброжелательный «журналист» вручил макет газеты, вышедшей
в печать на следующий день, и там в материале было написано, что
Павел Федорович – совсем не тот, за кого себя выдает, что он хочет
погубить питерский футбол и в своих предложениях на совете директоров
предлагает купить сумасшедшее количество иногородних игроков, в
то время как зенитовская школа «Смена» не знает, куда ей поставлять
своих талантливых мальчишек. Он расстроился из-за этой чуши. Не
прошло и полугода, как в «Зенит» пришел новый тренер и практически
сменил всю питерскую команду, оправдав самые фантастические опасения
автора того материала. А сейчас там Петржела. Вообще, сегодня я
иногда смотрю состав, и если не знать, что за команда перед тобой,
то по фамилиям ни за что и не угадаешь, откуда она. Нет, это, наверное,
и неплохо. Но я все время вспоминаю те годы, когда Павлу Федоровичу
даже легкую попытку взять кого-то, чтобы улучшить игру команды,
поставили в вину.
ОН ЗНАЛ, ЧТО СКОРО УМРЕТ, И СПЕШИЛ ЖИТЬ
– Много нервов уходило на эту околофутбольщину?
– Да жуть. А сколько здоровья у Павла Федоровича ушло. Потом врачи,
когда анализировали болезнь, сказали, что именно тот питерский удар
и оказался для него роковым. Примерно в то же время он и заболел.
Это была эмоциональная стрессовая ситуация, которая на все и повлияла.
– А потом была еще травма, полученная в конце сезона 2000 года накануне
важного матча новых подопечных - армейцев.
– Да, хотя ее он, на мой взгляд, перенес намного легче. Может быть,
потому, что тогда обстановка в ЦСКА была очень хорошая. У меня даже
сохранилось поздравление, которое ему адресовал в сентябре 2000-го
года начальник команды: «Федорович, мы будем чемпионами!» Тогда
что-то такое необъяснимое витало в воздухе, к этому все шло: подобрались
очень хорошие ребята, в тренерском штабе были яркие специалисты,
сам клуб стал сильнее с приходом Гинера к руководству. Паша травму
получил 11 ноября, а 12-го они должны были играть с «Локо». Накануне
вечером он приехал домой за костюмом – надо было съездить на переговоры
по поводу нового стадиона на Песчанке – переночевал, переоделся
в цивильную одежду, за ним рано утром приехала машина. А потом...
с тренировки не звонит, а телефон не отвечает. Я сама набрала администратора,
он мне и сказал, что Пал Федорыч, выходя на тренировку, упал с лестницы
и сломал ногу. На следующий день после игры с «Локомотивом» Семин
сказал: «Я никогда так не радовался проигрышу. Сейчас эта победа
Федорычу нужна больше, чем мне. И я рад, что он ее получил». Вот
так закончился сезон. А 2001-й год начался с операции и обучения
ходьбе на костылях. Я тогда везде с ним была – стульчик принести,
палочку дать, костыли подобрать. Он их отбрасывал и прыгал на своей
переломанной ноге. Некоторые советовали, что надо ему уйти, он продлит
себе жизнь: нервы, поездки, переезды – такие нагрузки ему нельзя
испытывать. Я начала разговор: «Паша, может быть, консультантом
останешься?» Он сказал: «Это – мой последний год, последний шанс.
Я без команды умру». Мне бы очень хотелось поблагодарить Гинера.
Евгений Леннорович тогда оставил его, хотя мог настоять на отставке
– у каждого ведь свои задачи: у руководства клуба – побеждать и
выигрывать, у Павла Федоровича – выжить и работать. Наверняка руководители
ЦСКА обсуждали эту проблему, но, видимо, решили, что жизнь тренера
дороже, чем успехи или неуспехи команды в этот период. Я просто
безмерно благодарна им, да и Павел Федорович без конца говорил только
об этом поступке. Практически до самого конца, пока он мог ходить,
он работал в ЦСКА: бывал на тренировках, жил в Ватутинках, занимался
любимым делом.
– В одном из интервью того периода он с таким небывалым воодушевлением
говорил о новом армейском автобусе, что становилось понятно: его
сейчас очень греют эти маленькие радости.
– Да, в той ситуации… Он ведь с самого начала знал о своей болезни,
перенес тяжелейшую операцию, перед которой со всеми простился. Положительные
эмоции тогда ему были очень важны. Маленькие радости… Павел Федорович
очень машины любил, и все время мечтал купить то такую, то такую.
Говорил: «Вот, ребята друг перед другом хвастают, кто на какой ездит».
Как-то клуб получил несколько новых машин, и Гинер предложил Павлу
Федорычу выбрать одну из них для себя. Он съездил, вернулся довольный:
«Вот, скоро буду на новой машине». Когда он был уже очень болен
и ходил с палочкой, мы жили за городом – ему нужен был свежий воздух.
Вдруг звонок: «Мы к вам едем». Приехали вдвоем Гинер и начальник
команды Степанов. Просто так – приехали и все: «Федорыч, как ты
устроился? Помощь нужна?» Такие моменты Паша запоминал надолго,
ведь для него в то время радостью было любое внимание. То Семин
нагрянет, то Игнатьев с Геннадием Костылем – это были проверенные
друзья, Паша всегда знал, что если сложность какая, то они всегда
помогут. Наполненным маленькими радостями был для него и день рождения
в 2001-м году. Мы всей семьей тогда долго думали, что же ему подарить.
И, учитывая то, что он – заядлый рыбак, решили, что это будет большой
аквариум. Он всегда мечтал о таком, говорил о нем, но руки не доходили:
думал, как за городом жить начнем, обязательно поставит, а сейчас
в нашей маленькой квартирке его и девать некуда. Но все-таки в тот
момент я решила сделать ему этот подарок. Было много сложностей:
мы этот аквариум тащили, отстаивали воду, конспирировались, чтобы
он ничего не заметил. И вот утром, когда он уехал на тренировку,
я, сын и целая компания ребят срочно приволокли этот громадный аквариум
в дом. До этого в магазине я составила целый список рыбок, которые
уживаются друг с другом. Оставалось только обзвонить друзей и родственников
и распределить всех переписанных среди них: «Леночка, ты покупаешь
такую рыбку», «Мариночка, ты покупаешь такую рыбку», «Кирилл – ты
такую» и так далее. Когда Павел Федорович вернулся домой с гигантским
букетом цветов и с каким-то кубком, подаренным ему в ЦСКА, его ждал
сюрприз. «Ну ты, мать, меня удивила и порадовала. Теперь буду лежать
и на рыбок смотреть», – сказал он. А потом начали съезжаться гости
и запускать в наш огромный подарок – кто из аквариумчика, кто из
банки – долгожданных разных красивых рыбок. Все новых и новых. Он
тогда даже прослезился от счастья.
ОН ТАК МЕЧТАЛ СВОЗИТЬ МАМУ НА КАНАРЫ!
– Есть что-то, что ему обязательно надо было бы сейчас увидеть?
Что его порадовало бы?
– Да, конечно. В личной жизни хотелось бы, конечно, чтобы он увидел,
что у него теперь есть внучка и внук. Помню, когда мы в последний
раз с ним приехали в Питер, он даже конкурс объявил среди сыновей:
«У кого первым появится мой внук, беру на полный пансион!» Смеялись,
но, к сожалению, он так и не порадовался Настеньке – ей уже два
годика, и Ванечке – ему год и три месяца. Хотелось бы, чтобы он
увидел детей – они совсем взрослые стали. Чтобы видел, что я дом
построила – точно такой, как мы хотели. А в футболе… Да все в футболе.
Я думаю, он порадовался бы за Семина, который стал тренером сборной.
После того периода, когда они работали вместе, встречались, ругались
по-хорошему, спорили (ей-богу, и смех и слезы, как дети малые),
Семин говорил, что Пал Федорыч очень много ему дал. Конечно, хотелось
бы, чтобы он увидел, какой стадион построил «Локомотив», потому
что он столько бился и столько пробивал всего для цээсковского стадиона,
который пока так и остался, к сожалению, в проектах. Порадовался
бы он, наверное, и за Сережу Семака, за то, что он старается играть
в Париже. Порадовался бы за ребят, которые сейчас в сборной. За
Диму Сенникова: он ведь ему как футбольный крестный. Дима начинал
с ним в «Зените», потом, после ухода из ЦСКА, когда Сенникова выставили
на продажу, Федорыч просил Семина: «Сема, возьми Димку, он тебе
поможет. Возьми, будешь еще благодарить меня». Порадовался бы и
за Игоря Семшова, который тоже был в ЦСКА, а сейчас очень удачно
выступает за «Торпедо». Возмутился бы, если бы увидел: на поле столько
иностранцев, а наши ребята не играют. Порадовался бы за Казань.
Когда он там работал с «Рубином», мэр города как-то поехал с командой
на сборы в Финляндию. Там Пал Федорыч спросил его: «Вы хотите памятник
себе при жизни поставить?» Подвёл к крытому спортивному терминалу
и сказал: «Смотрите, климат хуже, чем у нас, а он круглогодично
работает. Затраты минимальные, построить недорого, а дети с шести
утра и до позднего вечера здесь занимаются. Вот вам памятник при
жизни!» Сейчас бы он, конечно, порадовался, что те его слова не
забыли, и там, в Казани, уже что-то подобное строится. Порадовался
бы за мамулю свою, Марию Павловну – ей 88 лет будет, а она, хоть
и в таком возрасте, но не выглядит бабушкой. В курсе всех событий,
ярая болельщица, всегда в форме и иногда ходит на футбол. Я думаю,
что он с удовольствием бы на все это посмотрел. Ему бы, наверное,
очень интересно было сейчас жить.
ДОСЛОВНО
Когда у Пал Федорыча была очередная пикировка с Семиным, он ему
повторял: «Сема, как можно играть с такой командой? Как ты играешь?
И самое главное – выигрываешь же иногда!» Было такое время, они
в межсезонье договаривались на товарищеские игры. Встретились один
раз – ЦСКА выиграл, второй – выиграл, третий – опять «Локомотив»
проиграл. Семин звонит и говорит: «Все, не буду больше с тобой играть!
Ты мне ребят сбиваешь, мне дух нужно поднять, а они к этим встречам
даже не готовятся – говорят, что толку, все равно проиграем». А
он в ответ за своё: «Ну конечно, Сема! Как можно с такой командой
играть? У тебя же все в защите. Как можно играть с одним нападающим?
И ты же еще иногда выигрывать умудряешься!» Семин: «Да ладно, Федорыч,
да ладно». Вот так они пикировались. Сейчас, наверное, Павел Федорович
бы посмотрел и сказал: «О, прибавил, уже с двумя форвардами играет!»
К СВЕДЕНИЮ
Павел Федорович очень любил собак, и они отвечали ему взаимностью.
Его никогда не оставляла равнодушным ни одна псина – каждую старался
пристроить, накормить. Совершенно особенная история произошла на
армейской базе. Там по территории бегала дворняга, охраняла, гавкала.
Звали псину Мухой. Как-то, когда Муха ощенилась, а приплод некуда
было деть, кто-то из работников решил всех щенят умертвить. Муха
после этого долго скулила, мыкалась по базе. Пал Федорыч рассказывал
об этом дома. Потом Муха с базы ушла куда-то в лес. Говорили, что
прибегала она изредка, когда людей не бывало – поест, попрыгает,
а потом опять уходит. В общем, не видел Пал Федорыч ее очень долго.
А как-то, спустя уже несколько месяцев, приходит он после тренировки
домой и со смехом рассказывает: «Представляешь, разминаемся на тренировочном
поле, а тут из леса Муха идет. И не одна. Ведет с собой по самой
кромке десять щенков. Это же футбольная команда!» Получается, она
ушла в лес, там ощенилась, чтобы приплод не прибили, и вернулась
со здоровыми двухмесячными барбосами. Самое интересное, что все
они были похожи на мать как две капли воды, и только один выделялся
– пушистый толстенький, ни дать ни взять – меховой колобок. Он стал
у Павла Федорыча любимцем. Кличку он ему придумал тоже оригинальную
– «Толстый», так тогда одного известного футболиста в команде дразнили.
Прикипел Паша просто к этому щенку. Постоянно говорил, что «надо
бы его куда пристроить», и в итоге решил, что Толстый поедет в Питер,
к его старому другу. С отправкой щенка тоже была целая эпопея, за
время которой Толстый успел покататься в машине главного тренера
по всей Москве, проехаться на поезде, пройти через несколько заботливых
рук Пашиных друзей и родных в Питере и Ленинградской области. Потом
мы, будучи там, даже проведывали Толстого.
ТАТЬЯНА ЯКОВЛЕВНА О МУЖЕ
- Он любил домашние пельмени.
- Его фраза. «Не понял, что за дела?»
- Его принцип. «Главное – работать, действовать». Как-то за три
месяца, пока он не работал тренером, мы решили пожить на даче. Он
похудел на 10 килограммов, потому что с утра до вечера строил, строил,
строил.
- Его медаль. Кусочек газона со стадиона «Петровский», который вырезали
в 1984-м году после победного чемпионского матча и упаковали в коробочку.
Он ценил эту медаль больше всех своих наград.
- Его учителя. Часто он брал с полки книжку Качалина и говорил:
«Вот это мой учитель». Учителями он называл Лобановского и Морозова.
- Его увлечения. Он очень любил рыбалку. А еще собирал брелоки.
- Его человеческая мечта. Он очень хотел когда-нибудь повезти свою
мамулю на Канарские острова.
